Голос смолкает. Нежный, такой живой и прекрасный – в мертвом разуме. Парню не повезло встретить некроманта вместо целителя. Но тем в церкви, кто еще жив, от целителя было бы мало толку. Теперь я знаю, кто пришел в храм Единого поиграть на дудочке. Мертвые – уже по-настоящему мертвые – глаза смотрят в серое небо. Не самая плохая смерть для того, с кем случилось подобное. Я встаю, отряхиваю грязь с колена, которым нечаянно коснулся земли, и возвращаюсь к остальным.

Рыцаренок и его свита смотрят на меня с надеждой, Виннар – с хмурой тревогой, а у дядюшки в глазах не прочесть ничего.

– Он умер, – говорю я. – Не успел сказать ни слова. А вам что говорил?

Юный рыцарь все так же растерянно пожимает плечами:

– Нес какие-то глупости. Вернуть возлюбленного, который предал, иначе все умрут. Откуда нам знать, кто спутался с этой нечистью? Она даже имя не назвала…

Да, не назвала. И зачем ей затевать такое, если можно было устроить все куда тише? Но если все деревенские – сколько их, кстати? – в церкви, то возлюбленный явно не там. Я испытующе смотрю на рыцаря, рядом тяжело сопит Виннар. Под нашими взглядами на бледной коже юнца вспыхивает румянец.

– Что? – вскрикивает он, срываясь на фальцет. – Вы думаете, что… Это не я! Единым Светом клянусь! Спутаться с богомерзкой нечистью?! Моя невеста – самая прекрасная девушка на земле!

На земле – это убеждает, конечно. Хоть бы сказал, что в графстве… Но вроде не врет. Ну, и не дядюшка это, думаю. Кто-то из пары молчунов-волкодавов? Даже не смешно. И почему они все не в церкви, а?

– Мы вам верим, мессир, – успокаиваю я мальчишку. – Но, может, кто-то из деревенских вел себя странно? Рассказывал небылицы о девушках, пропадал надолго…

Он задумывается, старательно вспоминая. Я перевожу взгляд на остальных. Двое молчунов мотают головами. Дядюшка морщит лоб, потом неуверенно пожимает плечами:

– Нет, господа, ничего такого мы не припомним. Но нам не слишком известны деревенские сплетни. Страшно подумать, но если бы не случайность… Мы и сами попали бы под злые чары!

Словно прочитав мои мысли, он рассказывает, как юный благородный мессир Кольстан, его драгоценный племянник, дитя безвременно усопших родителей, сделал предложение благородной леди Изоль, проездом остановившейся у них в замке. Леди, сироту и бесприданницу, как я понял, везли в монастырь. Сломавшаяся возле замка карета осчастливила молодых дурачков и сняла заботу с братьев леди, тут же согласившихся на столь достойный брак… Но отдать сестру жениху в одной сорочке братцам не позволила рыцарская честь, так что леди Изоль с компаньонкой осталась гостить в замке, а братцы вернулись домой, выскребать из сундуков хоть какое-то приданое, пока жених не передумал…

– Благодарю за интересный рассказ, – прерываю я дядюшку. – Но если позволите…

– Да-да, – торопится тот.

В общем, леди захотелось посмотреть на деревенский праздник и посетить храм, чтоб возблагодарить Единого. Понятное дело, было за что благодарить: мессир Кольстан куда лучше монастыря. Об этом дядюшка не сказал, но догадаться, право же, нетрудно… Виннар уже начинает терять терпение, но я дослушиваю до конца: как Кольстан, воспользовавшись отсутствием невесты, спустился в сокровищницу замка – звучит-то как! – чтобы сделать Изоль достойный подарок на обручение, а дядюшка в сопровождении двух слуг последовал за ним. Не иначе, полные сундуки драгоценностей ворочать? Подвал, вот как… Потому они и не услышали дудочку фэйри. А потом, когда колокол в деревне забил в неурочный час и как-то странно, поспешили сюда, к церкви, повстречав посланца фэйри. Кольстан послал за латами, дядюшка – за солью… А потом появились мы. О нас вообще никто не знал, только Миль-дурачок, ухитрившись выскользнуть из церкви, припустил мимо господ на постоялый двор, где работал на конюшнях. Это что, он моего Уголька чистил? Хотя вычищен конь отменно, чего уж… На это, видно, у Миля ума хватает. Что ж, теперь я знаю все, что могу узнать здесь.

– Вы говорили о плате, – прерываю я бесконечные речи дядюшки.

И прежде чем почтенный родственник успевает раскрыть рот, Кольстан выпаливает:

– Пять золотых каждому!

Дядюшка кривится, словно впридачу любимый племянник обещал содрать с него шкуру и отдать нам на сапоги. Да, немало. Но я пожимаю плечами:

– Должен сказать, мессиры, работа того стоит. Мы попытаемся. Не выходите из круга. А лучше бы вам вернуться в замок. В подвал, чтоб наверняка…

– Моя честь не позволит этого! – снова срывается на фальцет Кольстан и добавляет, глядя совершенно по-щенячьи доверчиво: – Возьмите меня с собой, прошу. Я не буду обузой! Я препоясанный рыцарь, а мой меч освящен руками епископа.

Виннар издает какой-то непонятный звук, словно боясь, что я соглашусь. Это каким же безумцем надо быть…

– Простите, мессир, – ровно отвечаю я. – Но с нечистью не вступают в достойную схватку. Поберегите ваш меч для более славных дел, а нам позвольте сделать свою работу, как умеем.

– Но Изоль… – почти стонет мальчишка.

– Вас поймет, – мягко прерываю я. – Не будем терять времени…

Сдавленно ругнувшись, он остается на месте, а мы с Виннаром идем к церковной ограде.

– Ну? – хмуро спрашивает он.

– Плохо, – честно говорю я. – Виннар, это ланон ши. Темная Дева, кровопийца. Не знаю, кому из местных дурней хватило ума с ней связаться, а потом бросить, но она очень зла. Наверняка в церкви уже есть мертвецы. Но кто – я не знаю.

– Это ты от того парня узнал?

– Вроде того…

Он, конечно, помнит, что я сказал о покойнике, не произнесшем ни слова. Молчит, пока мы не подходим к самой ограде и не входим внутрь. И, когда я переворачиваю скорчившееся тело какого-то старика, молчит тоже. У старика синие губы и искаженное лицо – явно сердце не выдержало. Когда мальчишка сказал о дудочке, мне следовало догадаться, но я почему-то подумал о глейстиг, затанцовывающей людей до смерти. Все-таки ланон ши – редкость. К счастью.

– Ты ворлок, – спокойно говорит Виннар, когда мы входим на широкое церковное крыльцо.

– Здесь не Аугдольв, – отвечаю я негромко. – Здесь быть колдуном – это дорога на костер.

– А кто расскажет? – хмыкает Виннар, останавливаясь. – Ты хочешь вытащить эту девчонку?

Пожимаю плечами:

– Мы не вытащим никого, пока ланон ши жива. Ни твоих парней, ни невесту этого героя. И, раз уж ты догадался, должен понимать: там, в церкви, главным буду я. Не дай тебе Одноглазый ослушаться моего приказа – увидишься с ним раньше времени.

– Не пугай, сам знаю, – ворчит Виннар.

– Знаешь, но не понимаешь, – повторяю я. – С первого раза, Виннар, что бы я ни сказал. И ты никому никогда не расскажешь, что увидишь или услышишь. А лучше бы тебе и вовсе туда не ходить. Ты не мальчишка в доспехах, но одному мне было бы проще.

– Нет уж, – бросает Виннар. – Куда ты, туда и я. А там как Одноглазый решит.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Тогда молчи, пока я не разрешу открыть рот. Не вздумай солгать ни единым словом. Ничего не обещай. И не называй своего имени. Можешь так и звать меня Грелем, а я тебя…

– А ты зови меня Виннаром, – ухмыляется северянин. – У нас тоже чужим имя не говорят… Сам знаю, чего с альвами нельзя. Пошли уже, ворлок.

И мы входим в широкую дверь с резными картинами деяний Единого. А я думаю, что дядюшке, чьего имени я так и не узнал, стоило лишь позволить своим мордоворотам отпустить рыцаренка на подвиг – и никто не доказал бы, что замок достался безутешному родственнику не по праву. Не вовремя мы… Хотя кто сказал, что слова двух наемников без роду и племени перевесят слово мессира рыцаря? Не нравится мне оставлять эту компанию за спиной – а что делать?

В церкви тихо. Зал шагах в шести впереди, за очередной дверью, безобидно открытой наполовину, будто служка, выходя, неплотно прикрыл створку. А здесь, в узком длинном преддверье, такое беззвучие, что зубы ломит от этой неправильной тишины. Не могут несколько десятков перепуганных людей вести себя так тихо. Да и вообще, живые люди на это не способны. Но здесь тихо и спокойно – и мягко закрывается дверь за нашими спинами.