– Может, с нами?

С наемниками? А почему бы и нет… В компании вольных клинков укрыться легче, Церковь их не слишком пристально разглядывает, а там можно и на юг податься. Нет, я действительно обдумываю это, хотя заранее понимаю, что и в этот раз уйду. Но Виннар ждет, и я не могу не помнить, как он полз через церковь, чтоб спасти своего человека.

– Лучше вам со мной не связываться, – говорю честно, потому что он заслужил мою честность. – Я не самый удачный попутчик, Виннар, со мной и вам достанется.

– Думаешь, мы – сдобные булочки? – ухмыляется Виннар. – Кто хотел сожрать – подавился.

– Верю, – киваю я, и действительно жаль, что ничего не выйдет. – Но я уж лучше сам. Не в обиду, Виннар.

– Какие обиды, ворлок, – серьезно говорит северянин. – Если что, за мной долг.

Я киваю, потому что сказать тут нечего. Ем горячее перченое мясо, закусывая черствой лепешкой из безымянного трактира, потом молча седлаю Уголька. Виннар все-таки скармливает ему другую лепешку, на которую мой эшмарец так невинно косился, гладит шелковистую шерсть – глянулся ему мой жеребец.

– Бывай, Грель, – роняет, пока я вскакиваю в седло. – Хороших дорог и легкой смерти.

– И тебе, Виннар-северянин, – откликаюсь я. – Позабавься хорошенько перед встречей с Одноглазым.

Костер остается сзади, из-за деревьев еще долго тянет дымком, но теперь меня с наемниками нет, и набреди на них та же инквизиторская облава, предъявить им Виннару нечего. Я пускаю Уголька крупной рысью, плотнее запахиваю плащ, ежась от зябкой лесной сырости. Дело сделано, пора возвращаться домой. И больше можно не бояться услышать во сне мягкий голос, напевающий песенку про принцессу Эллейн и Короля эльфов. Керен все-таки отпустил меня.

Говорят, что фэйри не умеют любить, они лишь удерживают то, что считают своим. Если я – его, почему отпустил? Может, потому что он наполовину человек? Или ему просто было плевать на меня. Кто я для него? Еще один ученик… Если бы знать, отпустил ли он еще хоть кого-то за все эти годы, или те ровные холмики, на которые я как-то наткнулся в дальнем подземном зале убежища, – все, что осталось от моих предшественников? Я бы нашел живых, узнал что-то, способное помочь до него добраться. В одном ланон ши была права: однажды я убью Керена, потому что стоит ему потянуть за крючок, всаженный мне в душу, и я вернусь к нему.

Восточная часть герцогства Альбан, монастырь святого Рюэллена,

резиденция Великого магистра Инквизиториума в королевстве Арморика

29-й день ундецимуса, год 1218-й от Пришествия Света Истинного

– Итак, брат Арсений, вы полагаете, что колдун из часовни – это Грель Ворон?

Игнаций в задумчивости сплел пальцы, опираясь на них подбородком и глядя на отца-инквирера Каприччиолу.

– Все сходится, отец мой.

Арсений устало вытянул затекшие от долгой скачки ноги в кавалерийских сапогах к еще полному горячих углей очагу, не смущаясь, что для этого пришлось несколько отвернуться от главы Инквизиториума. После долгих лет совместного служения ему было прекрасно известно, что в границах ордена магистр никогда не предпочитал этикет практичности. И действительно, Игнаций просто переставил кресло ближе к огню, подбросил в него пару поленьев и сам повернулся к Арсению, который уверенно продолжал:

– Около тридцати лет, чернявый, горбоносый, владеет магией без приспособлений. У кого еще хватило бы дерзости проскользнуть под самым носом прелата Абердинского? Хоть его люди и уступают нашим, но уж границы графства они перекрыли надежно, а этот человек прошел мимо постов тенью. Опять же Дикая Охота. Ворон – некромант и малефик, а кто еще мог бы договориться с древним злом такой мощи?

– Что скажете об этой Бринар? – тихо спросил Игнаций, потирая ломящие виски: третью ночь спал по три-четыре часа, и сегодня его снова подняли из постели немного позже полуночи, стоило только уснуть.

Впрочем, если Арсений напал на след Ворона, это стоило бессонной ночи магистра. В очаге поленья охватило жарким пламенем, и в его свете утомленное лицо инквирера, сиречь дознавателя, Каприччиолы казалось каменной маской. Только глаза, живые и пытливые, теплились темными угольками под нависшими бровями. Истинный пес Церкви – способный идти по следу, забывая о телесной и душевной слабости.

– Женевьева Бринар – верная дочь Церкви. Я в этом убежден. Истово верующая, воспитанная в благочестии. Притом у нее ума не хватит, чтоб задуматься о чем-то, кроме дома и детей. Да, вот детей она, пожалуй, любит больше веры. И больше собственной жизни. Чуть ли не костра ожидала, а сына выгораживала изо всех сил.

– Это правильно для женщины, – все так же негромко сказал Игнаций. – Быть матерью – святое предназначение, которое нельзя ставить в вину. Конечно, если ради любви к детям не нарушаются законы Церкви. Виновна ли Бринар в злонамеренном нарушении этих законов, брат Арсений?

– Нет, – отозвался Каприччиола. – Перед Светом Истинным я свидетельствую: сделанное ею было сделано от страха и женского недомыслия. И в раскаянии она была совершенно искренна, пройдя испытание Благодатью без малейшего вреда. Я назначил покаяние матери и сыну, дочь же и вовсе ни при чем.

– Разумно, – кивнул Игнаций. – Доверюсь вашему опыту, брат мой. Но Бринар… Где-то я уже слышал это имя…

Он снова потер виски, стыдясь собственной слабости. Смутное воспоминание, маячившее на самой границе сознания, – если б не бессонные ночи, Игнаций с легкостью ухватил бы его.

– Возможно, вы помните имя Энидвейтов, на которых донес ее муж? – пришел на помощь Каприччиола, протягивая к огню руки.

– Энидвейт? – поднял голову Игнаций. – Погодите, да… Я вспомнил. Это было десять лет назад или немного раньше. Вы уже служили тогда в этих землях, брат Арсений?

– Нет, я здесь лишь девятый год. В хрониках монастыря нашлось кое-что об этой истории, но столь смутно и разрозненно, что я, признаться, не поверил в большую часть.

– Энидвейт, – повторил Игнаций, словно катая имя во рту. – Это и в самом деле темная история, брат Арсений, и, что хуже, не служащая к славе нашего ордена.

– Да, я читал, – кивнул Каприччиола. – Даму Энидвейт действительно подвергли насилию во время дознания? В инквизиторской тюрьме? Немыслимо!

– Увы…

Игнаций позвонил в колокольчик, вызывая служку. Бертран сегодня лег спать раньше – пусть отдохнет, а то ведь честно пытался бодрствовать наравне с ним. А келейную обслугу приезд отца Каприччиолы все равно поставил на ноги…

Служка, похожий на взъерошенного воробья, заглянул в дверь, сдерживая зевоту, спросил, что изволит пресветлый отец Игнаций. Выслушав, умчался за горячим вином.

– Увы, – повторил Игнаций, слегка морщась. – Да, это и послужило причиной смещения тогдашнего главы отделения в герцогстве Альбан. Во-первых, само насилие, во-вторых, как раз перед этим госпожа Энидвейт была освидетельствована и признана неспособной творить колдовство. А немного погодя эта столь невинная дама выказала такое сопротивление насильнику, что мерзавца вывернуло наизнанку в самом прямом смысле.

– Заклятие Иссария? – живо заинтересовался Каприччиола.

– Нет, обычный всплеск инициации, полагаю. Скорее всего, она сама не знала о своем даре.

Игнаций откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, что начали слезиться от света, и размеренно заговорил. Теперь события двенадцатилетней давности всплывали в памяти легко и стройно.

– Дюжину лет назад светский суд герцогства Альбан разбирал тяжбу барона Бринара против рыцаря Энидвейта. Барон обвинял рыцаря в неуплате долга и требовал в счет его возврата большую часть земель рыцаря и его замок.

– А как же закон о ленных владениях? – поинтересовался Каприччиола. – Отчуждение замка и феода ему противоречит…