ОТ АВТОРА

Исследователи преданий о призраках и домах с приведениями найдут обоснование вышеизложенному рассказу в легендах о черепе, который и по сей день хранится в фермерском доме, именуемом Беттискомб Мэнор, в деревушке Беттискомб, расположенной на побережье в западной части графства Дорсет.

Перевод Романа Танасейчука

Мы ужинали на закате, расположившись на отрытой площадке на вершине старой башни цитадели. Устроились мы там не случайно: в разгар жаркого лета здесь всегда прохладнее, к тому же в дальнем ее углу установлен очаг. Согласитесь, находиться рядом с кухней куда удобнее, чем таскать блюда вниз по лестнице – местами разбитой и выщербленной от времени. Крепость эта одна из тех, что император Карл V выстроил на западном побережье Калабрии в начале шестнадцатого столетия – для защиты берегов от пиратов-берберов в ту пору, когда Франциск I объединился с неверными против Императора и Святой Церкви. Большинство из укреплений давно превратились в руины, но башня, что принадлежит мне, – одна из немногих еще уцелевших и к тому же самая большая. Я приобрел ее десять лет назад. Как это мне удалось и почему с тех пор каждый год изрядную часть времени я провожу в ее стенах, к повествованию нашему не относится.

Цитадель эта расположена в одной из самых уединенных местностей южной Италии, на самом краю причудливо изогнутой скалистой гряды, образующей небольшую, но совершенно безопасную естественную гавань на южной оконечности залива Поликастро, чуть севернее мыса Скали, где, согласно местному преданию, родился Иуда Искариот. Она одиноко высится на этой изогнутой каменной шпоре – почти на десяток километров в округе не найдется обитаемого дома.

Когда я отправляюсь туда, меня обычно сопровождают двое матросов, один из которых, кстати, прекрасно готовит. В мое отсутствие всем в цитадели распоряжается персонаж, сильно смахивающий на гнома. Прежде он подвизался в каменоломне – добывал камень, но уж много лет тому назад прибился ко мне.

В летнем моем уединении меня нередко навещает мой друг. Он – художник. По происхождению скандинав, но в силу обстоятельств – космополит.

Мы ужинали на закате. Это было красиво: солнечный свет постепенно тускнел, временами вдруг вспыхивая и раскрашивая густым фиолетом горную цепь, обрамляющую залив на востоке, все выше громоздившую скалы к югу. Было еще жарко, потому мы перебрались в угол площадки, обращенный к побережью, ожидая, когда вечерний бриз потянет прохладой с ближних холмов. Свет небес окончательно погас, сумерки сгустились, и только желтая полоса света от лампы пробивалась из приоткрытой двери в кухню, где слуги гремели посудой.

Затем над гребнем мыса внезапно взошла луна, и сумрак разом рассеялся: блеск ночного светила разом залил нашу площадку, высветил каждый камень скалистой гряды, травяной склон недальнего холма, скользнул ниже, озарив пространство всего берега до недвижной глади черной воды.

Мой друг закурил трубку и сел, устремив взгляд в какую-то точку на склоне холма. Я знал, куда он смотрит, но не был уверен, что он способен разглядеть там что-то. Я-то хорошо знал, что там. Гость долго смотрел так, и стало понятно, что увиденное его заинтересовало. Но прошло довольно много времени, прежде чем он заговорил. Будучи художником, он доверял своим глазам, как лев уверен в своей силе, а олень – в быстроте собственных ног. Разумеется, его не может не смутить, если то, что он видит, не согласуется с тем, что он должен увидеть.

– Странно, – произнес он наконец. – Вы видите вон тот маленький холмик? Возле обломка скалы… сюда, к нам ближе?

– Да, – ответил я, вполне догадываясь о том, что последует дальше.

– Очень походит на могилу, – заметил Хольгер.

– Совершенно верно. Очень похоже на могилу.

– Именно так, – продолжал мой друг, не отрывая глаз. – Но что за странность! Я вижу тело; и оно лежит на могильном холме! – Он сделал ударение на предлоге. – Разумеется, – продолжал Хольгер, склонив голову сначала в одну сторону, а потом в другую, как это могут делать только художники, – может быть, это свет так падает. Впрочем, возможно, это и не могильный холм вовсе. А если это могила, в таком случае тело должно быть внутри. Никак не снаружи. А может, виноват лунный свет – он такой обманчивый. Вы-то сами видите?

– Конечно, и вполне отчетливо. Более того, в лунном свете особенно хорошо видно – вижу постоянно.

– Похоже, зрелище это не сильно вас занимает, – произнес Хольгер.

– Как раз напротив – очень интересует, хотя вижу постоянно. Кстати, вы недалеки от истины. Этот холмик – действительно могила.

– Быть не может! – воскликнул Хольгер недоверчиво. – Подозреваю: сейчас вы скажете мне, что на самом деле там лежит тело!

– Нет. Это не так. Я знаю точно: не поленился, специально спустился вниз, сходил и посмотрел.

– Так что же там такое? – спросил Хольгер.

– Ничего.

– То есть вы полагаете, это эффект игры света?

– Может быть. Но есть в том нечто необъяснимое: нет никакой разницы – восходит луна или заходит, светит ярко или тускло. И где она: на востоке или на западе. Но, когда луна в небе, – контуры тела на могиле всегда различимы.

Хольгер кончиком ножа поправил табак в трубке, а затем прижал его большим пальцем – табак разгорелся. Друг пыхнул дымом и встал со стула.

– Если вы не возражаете, – произнес он, – прогуляюсь-ка я вниз да посмотрю, что там и как.

Он оставил меня, пересек площадку и скрылся в темном провале лестницы. Я остался на месте и сидел, глядя вниз, – до тех пор, пока он не покинул цитадель. Хольгер вышел на залитое ярким лунным светом открытое пространство, затянул старую датскую песню и прямиком двинулся к загадочному холмику.

Когда до места оставалось шагов десять, Хольгер ненадолго остановился, сделал два шага вперед, потом три или четыре назад, затем остановился снова. Я знал, что это означает: он добрался до того места, где Нечто перестает быть видимым. Где, как сказал бы мой друг-художник, световой эффект меняется.

Потом он пошел вперед и не останавливался, пока не достиг холмика. Я по-прежнему видел Нечто. Но теперь оно уже не лежало, как прежде, а приподнялось на колени, обняло Хольгера и смотрело ему в глаза. В этот момент холодный ветер пахнул мне в лицо и шевельнул волосы. Это был всего лишь бриз, обычный вечерний бриз, но мне почудилось дыхание иного мира.

А Нечто между тем, казалось, пытается вытянуться во весь свой рост, оно карабкалось вверх по Хольгеру, используя его как опору в своем восхождении. Тот же словно застыл и стоял неподвижно, повернув голову в сторону башни. Знаю, на фоне луны силуэт ее смотрится особенно живописно.

– Возвращайтесь! – крикнул я. – Не стойте там всю ночь!

Мне показалось, он отходил от холма с трудом – словно что-то ему мешало. И я знал, что мешало. Я видел, как руки Нечто обвивали его талию, удерживая его, но оно не могло оторваться от могилы. Хольгер медленно отступал, а за ним тянулся шлейф тумана – белый и тонкий. Я увидел, как мой друг вздрогнул и поежился, словно от холода. И в тот самый момент до меня донесся крик боли. Он был негромкий, но отчетливый. Видимо, это вскрикнула горная сова – они гнездятся в скалах… И тут кольцо тумана, что окружало Хольгера, рассеялось, подобралось и заскользило к могиле, а потом распласталось на холмике, как и прежде, приняв очертания человеческой фигуры.

Вновь порыв холодного ветра пошевелил мне волосы, но на этот раз я почувствовал ледяной ужас, от которого по спине пробежала дрожь. Очень хорошо помню, как однажды спустился туда один – таким же лунным вечером; приблизившись, я ничего не увидел. И точно так же, как Хольгер, я подошел вплотную к могильному холму и остановился. Хорошо помню, как повернул назад, и тут же у меня возникло убеждение, что там что-то есть – стоит только обернуться, чтобы убедиться в этом. Я вспомнил это сильное искушение – оглянуться, но, будучи человеком здравомыслящим, поборол его. Но, как и у Хольгера, моей реакцией был озноб – меня передернуло.