Об увиденном деревенский страж впоследствии доложил в отчете. Что же это было? Вдалеке, почти в миле к северу от платформы, он разглядел человеческие фигуры. Они направлялись к колеям железной дороги. Их было двое. Скорее всего, пара шла не от деревни, а откуда-то с северо-запада – вероятно, из одинокой крестьянской хижины, что разбросаны среди рисовых полей. Одна из фигур была женской. Причем, судя по кимоно яркой расцветки и поясу, это была очень молодая девушка. Через несколько минут должен был подойти утренний скорый из Токио. Стоя на платформе, полицейский уже видел дым, поднимающийся из трубы локомотива. Сам поезд еще не показался. Те двое вдруг побежали вдоль путей навстречу приближающемуся составу и через мгновение исчезли из вида – как и линия железной дороги, что изгибалась в том месте.

Эти двое, о которых идет речь, были Таро и О-Йоши. Они бежали быстро. Отчасти потому, что хотели, чтобы их не было видно с платформы, а еще затем, чтобы встретить экспресс из Токио как можно дальше от станции. Когда они добежали до поворота, то поняли, что с платформы их уже не видно, и перешли на шаг. А когда вдалеке показался поезд, они отошли от полотна, чтобы не нервировать машиниста, и остановились, держась за руки. Прошла минута. Поезд приближался, гул нарастал и давил на уши. Еще мгновение – и они поняли: время пришло. Они шагнули вперед и оказались на путях. Затем, крепко обнявшись, легли между рельсами, – прижавшись щека к щеке и к полотну рельса, вибрировавшему и звеневшему от чудовищного давления приближающегося состава…

Юноша улыбался. Девушка, обвив руками его шею, шептала ему на ухо:

«На две грядущих жизни и еще на три, я – ваша жена, а вы – мой муж, Таро-сама…»

Таро не успел ничего ответить, потому что в то самое мгновение колеса локомотива наехали на обоих, разрезав тела словно огромными ножницами. Машинист отчаянно пытался затормозить, но влюбленные оказались на путях, когда до паровоза оставалось всего сто метров, а потому экстренное торможение, разумеется, не помогло.

IX

Их похоронили в одной могиле, и надгробие у них общее – одно на двоих. На нем стоят сосуды из бамбука, а в них цветы. Их приносят жители деревни. А еще там зажигают ароматные свечи и молятся. Это не по правилам, потому что буддийская доктрина не одобряет джоши. Но Таро и О-Йоши похоронили на буддийском кладбище. И в этом есть религиозный смысл, а религия достойна глубокого уважения.

Вы спросите: зачем и почему люди молятся у этой могилы? Ну, не все молятся за них. Но влюбленные – молятся. Особенно те, кто несчастен в любви. Другие только украшают надгробие и шепчут обычные молитвы. А любящие молятся горячо и искренне, прося о помощи в сохранении глубокой и истинной любви.

Перевод Андрея Танасейчука

В эру Буммеи (1469–1486) один молодой самурай, по имени Томотадо, находился на службе у великого даймио Ноты.

Томотадо родился в Екизене, но еще ребенком был взят в качестве пажа во дворец даймио. Этот принц воспитал его так, что он мог избрать военную карьеру. Томотадо слыл прилежным учеником, а затем хорошим солдатом. Он продолжал находиться в милости у своего повелителя. Любезный, красноречивый, очень красивый собой, он был любим и всеми своими товарищами.

Когда молодой самурай достиг 20 лет, его избрали для исполнения очень важного поручения к великому даймио Киото. Так как ему приказано было ехать через Екизен, Томотадо и спросил разрешения заехать к своей матери, которая продолжала жить в этом городе.

Когда он пустился в путь, было очень холодно и земля была покрыта снегом. Хотя его конь был вынослив и силен, ему все-таки пришлось двигаться чуть не шагом. Дорога шла по гористой местности, где селенья встречались очень редко, на далеком друг от друга расстоянии. На второй день путешествия, после утомительной и долгой езды, Томотадо с досадой убедился, что до места, где был назначен ночлег, ему не добраться очень долго, а на дворе разыгрывалась метель и вьюга. Лошадь его насилу передвигала ноги.

Вдруг на откосе горы, под группой плакучих ив, Томотадо заметил маленькую хижину. Он заставил коня добраться до дверей скромного жилища и начал стучаться в закрытые от непогоды ставни.

Дверь отворила старая женщина, которая при виде красивого незнакомца воскликнула:

– Ах! Какая жалость видеть молодого человека, обязанного путешествовать в такую непогоду! Потрудитесь войти, господин!

Томотадо сошел с лошади и отвел ее под навес сзади хижины. Потом он вошел под гостеприимный кров и увидал в хижине старика и девушку, гревшихся у очага, где пылали ветви бамбука. Его почтительно пригласили к огню, и старики хозяева принялись приготовлять ему что-нибудь на ужин.

Девушка исчезла за ширмой, но Томотадо успел заметить, что она очень хороша собой, несмотря на беспорядок ее одежды. Он был очень удивлен, что такая красавица жила в таком убогом, нищенском месте.

Старик ему сказал:

– Почтенный господин, снег падает обильно, а до ближайшей деревушки еще далеко. Ветер силен, а дорога очень плоха. Было бы очень неблагоразумно продолжать ваш путь сегодня. Хотя эта хижина недостойное вас жилище и мы не можем доставить вам никаких удобств, но, может быть, будет благоразумнее остаться на эту ночь под этим скромным кровом? О лошади вашей мы позаботимся как можно лучше!

Томотадо с живостью согласился на это скромное предложение. В душе он очень желал еще раз взглянуть на девушку.

Перед ним поставили простую, но питательную пищу, и молодая красавица появилась, чтобы угостить его вином. Она надела платье из грубой шерсти, но чистое и опрятное и привела в порядок прическу из своих густых, длинных волос. Когда она склонилась к самураю, чтобы налить ему вина, он убедился, что она несравненно красивее всех женщин, каких ему удавалось когда-либо видеть!.. Все ее движения и жесты были полны грации, производившей на него чарующее впечатление. Старики спешили извиняться за дочь:

– Господин, наше дитя Айоажи[73] воспитывалась среди этих пустынных гор и не привыкла прислуживать знатным господам. Просим вас извинить ее неловкость и неумение!

Томотадо отвечал, что он считает за честь пользоваться услугами такой красивой особы.

Он почти ничего не ел, все любуясь девушкой, красневшей под его восхищенным взором.

Мать тогда ему сказала:

– Добрый господин, надеюсь, что вы попытаетесь что-нибудь скушать и выпить, хотя пища наша проста и груба. Но ведь вы, вероятно, промерзли под ледяным дыханием бури?

Тогда, чтобы доставить удовольствие своим хозяевам, Томотадо постарался отдать честь их скромному угощению, но он совершенно подпал под чары Айоажи.

Он с ней заговорил и убедился, что ее речь была так же мелодична, как нежно было ее лицо. Хотя она была воспитана среди гор, ее родители, вероятно, принадлежали прежде к высокому роду, так как у нее был тон и манеры благородной девушки. И вдруг он обратился к ней под влиянием наполнявшего его сердце радостного чувства со стихотворением, где заключался в то же время и вопрос:

Нисколько не теряясь, она ему отвечала:

– А если рукавом я скрою бледные лучи восходящего солнца, быть может, это удержит тебя здесь при наступлении утра, мой господин?

Томотадо понял из этих слов, что она не отвергала его поклонение. Он изумился, как искусно слагала она стихи и выражала в них свое чувство, а обещание, заключавшееся в них, привело его в восторг.