Христианство предполагает, заключает в себе и раскрывает идею или идеал Индивидуальности. Но поначалу, Раб-христианин (который этот идеал и открывает, коль скоро он, лишенный всеобщей или общественной значимости, может наделять значением только свою отдельную или единичную личность) еще подвластен — почему он и остается рабом — языческим космологизму (или «натурализму») и универсализму своего Господина (наделившего самого себя «всеобщей» значимостью в качестве Гражданина, живущего в налично-данном Мире).

Таким образом, отдавая в ценностном плане предпочтение Всеобщему, Раб пред-ставляет (vor-stellt) собой Индивидуальность, которая образуется не в результате универсализации Единичного (обожествление Человека), а в процессе индивидуализации Всеобщего (Боговоплощение). И хотя значимость его личности не определяется больше местом (топосом) в налично-данном Космосе, которому он принадлежит по рождению, он видит эту значимость не в созидании человеческого Мира, устроенного здесь, на земле, им самим и для себя самого, а в устремленности к некоему «месту» (топосу) в божественном Космосе, также налично-данном, поскольку не зависящем от воли Человека. Иными словами, Христианство — на первых порах — есть прежде всего Религия. Индивидуалистическая антропология приходит в мир в форме персоналистической Теологии: поначалу Человек приписывает Богу, своему Господину, все то, чем он хочет, сначала неосознанно, быть сам, и что, в конце концов, он захочет и сможет сказать о себе. И поскольку Человек истолковывает себя в свете христианской Религии, он в своем заносчивом желании приписать абсолютную, или всеобще признанную, значимость собственной автономной и чисто человеческой единичности видит не идеал, подлежащий осуществлению (во имя удовлетворенности собой здесь, на земле), но зло, подлежащее искоренению (во имя потустороннего спасения Божественной благодатью). Открыв в гордости основу и движитель человеческого существования, христианская Религия усматривает в гордыне смертный грех, она будет искоренять его; гордость истолковывается ею как суета сует. Значит, пока христианская Религия будет господствовать в Мире, Человек не сможет удовлетворить свою гордость, осуществив в Мире идеал Индивидуальности, являющийся тем не менее источником и основным содержанием Христианства. Значит, для того чтобы осуществить Христианство, осуществляя в эмпирическом Мире антропологический идеал Индивидуальности, необходимо упразднить христианские религию и теологию, т. е. очистить новую антропологию от остатков языческой космологии и аксиологии Господина, освободив таким образом Раба от остатков его Рабства.

Пока Раб зависел от господствовавшего в Мире языческого Господина, он был отлучен от всеобщей значимости, свойственной Гражданину, и не мог добиться всеобщего признания своей личности, или единичности. С помощью Веры в Бога, абсолютного Господина, перед которым все люди равны (в своем абсолютном рабстве), Рабу удалось освободиться от своей зависимости от Господина-человека. Но живя в этой Вере, он еще не осмеливается придать своей человеческой единичности значимость, в которой ему отказывал Господин. Хотя над ним больше нет никакого реального Господина, он в душе все еще Раб и чувствует себя Рабом; он попал в Рабство к самому себе, считая себя Рабом Бога, сотворенного на самом деле им самим. Будучи Рабом самого себя он может освободиться и осуществить свой (христианский) идеал, но только освободившись от себя самого, переступив через себя, перестав быть тем, кто он есть. Но он есть тот, кто он есть, в своей Вере и посредством своей христианской Веры в абсолютного Господина. Стало быть, именно от этой Веры, от христианской Религии и от Мира, в котором они господствуют, и должен он освободиться, — от этой Религии Раба, которая, сотворяя Мир, в котором он порабощен, поскольку сам себя обратил в рабство, делает из него Раба, сохраняя в этом Рабстве прежнее языческое Господство.

Понемногу освобождаясь от Рабства, христианский Раб постепенно устраняет из своей Религии остатки языческого богословия и все лучше осознает антропологический смысл идеала автономной Индивидуальности. Он осуществляет этот идеал, впадая — вполне намеренно и осознанно — в христианский грех гордыни; тем самым гордыня снята как таковая, она перестала быть суетной и пребывает в своей истине (Wahrheit), или раскрытой сущности.

Этот процесс раскрывающего осуществления /realisation r^vdlatrice/ человеческой Индивидуальности и описан в разделах В и С главы VI. Из них мы узнаем: (1) что не кто иной, как Наполеон, воплощает /гёаШе/ идеал Индивидуальности, ибо заставляет весь Мир признать абсолютную значимость своей единичности, Мир, который он сам и сотворил (из ничто Революции)[115] с единственной целью — получить это самое всеобщее признание; (2) что не кто иной, как Гегель, раскрывает /revete/ это воплощение Индивидуальности людям, заново продумывая Историю в своей «Феноменологии».

Эта явленная /revelee_t/ Гегелем реальность Наполеона и есть тот самый erscheinende Gott, Бог действительный и живой, являющийся людям в Мире, который он создал для того, чтобы получить в нем признание. И именно откровение /rdv&ation/ о нем Гегеля преобразует миф христианской Веры (Glauben) в истину или в абсолютное Знание (absolute Wisseri).

Полный текст трех первых лекций курса 1937–1938 учебного года

Нам осталось прочитать две последние главы «Феноменологии духа». Глава VII называется «Религия», глава VIII — «Абсолютное Знание». Это «абсолютное Знание» есть не что иное, как полная Система гегелевской философии или «Науки», которую Гегель позже изложил в «Энциклопедии философских наук». В главе VIII, таким образом, нет речи о том, чтобы развертывать содержание абсолютного Знания. Речь идет лишь о самом этом Знании, как некоторой «способности» /«facultd»/. Гегелю нужно показать, чем должно быть это Знание и что за Человек должен обладать Знанием, позволяющим ему исчерпывающе и адекватно раскрыть /reveler/ целокупность всего существующего /1а totalite de l'Etre existant/. В частности, нужно показать, в чем состоит отличие этого абсолютного философского Знания от другого Знания, также объявляющего себя абсолютным: от Знания, заключенного в христианском откровении, и проистекающей из него теологии. Одной из главных тем главы VIII будет, следовательно, сопоставление гегелевской философии, или «Науки», с христианской религией.

Итак, чтобы уяснить себе, что представляют собой оба эти явления, а равно характер существующих между ними взаимосвязей, следует рассмотреть их в становлении и развитии.

Происхождение Христианства, «абсолютной Религии», из религии менее «развитой» описано в главе VII. Что же касается происхождения философии Гегеля, можно сказать, что вся «Феноменология духа» — и в частности уже прочитанные нами главы с I по VI — это не что иное, как описание ее генезиса, завершающегося явлением в мир «Феноменологии духа», которая описывает это происхождение и развитие философии и делает ее, таким образом, возможной, поскольку постигает ее возможность. Впрочем, главы с I по VI, в которых показывается, как и почему человек в конце концов сумел прийти к абсолютному Знанию, кроме того дополняют развернутый в главе VII анализ возникновения христианской, или абсолютной, Религии. По Гегелю, Религия — выражаясь по-марксистски — есть не что иное, как идеологическая надстройка, которая зародилась и существует только в связи с определенным реальным базисом. Этот базис, который держит на себе как Религию, так и Философию, является, в свою очередь, не чем иным, как совокупностью человеческих Дел, осуществленных в ходе всемирной истории, Истории, внутри и посредством которой человек сотворил ряд специфически человеческих Миров, по сути своей отличных от Мира природы. Именно эти социальные Миры и находят отражение в религиозных и философских идеологиях. И — скажем об этом сразу — к абсолютному Знанию, Знанию, раскрывающему целокупность всего существующего, можно прийти только в конце Истории, в последнем из созданных Человеком Миров.