Нужно, стало быть, поначалу изучить «Феноменологию духа» с точки зрения ее кругообразности. Правда, прежде чем приступить к этому делу, нужно: 1) узнать, что означает требование этой самой кругообразности, и 2) понять, почему абсолютная истина, истина истинно истинная, может быть только замкнутой в круг.

Обсуждению этих двух предварительных вопросов и будет посвящен мой курс этого года.

Глава VIII непосредственно следует за той главой, где речь шла о Религии, или Богословии, т. е. о знании Верующего, в котором осуществляется совершенство, лишенное самосознания. Между Верующим (христианином) и гегелевским Мудрецом, т. е. самим Гегелем, т. е. человеком совершенным и удовлетворенным исполненностью и завершенностью сознания, каковое у него есть о себе самом, пропасть; здесь невозможно никакое опосредование. Промежуточные решения, какие бы то ни было компромиссы исключены заранее. Отныне человек удовлетворен только абсолютным Знанием. И весь вопрос в том, является ли это Знание для него, как для Гегеля, совершенным самосознанием, или, как для Верующего, — знанием некоего абсолюта, иного, знанием Бога.

В обоих случаях содержание (Inhalt) Знания одно и то же. И как же может быть иначе, если известно, что Знание абсолютно, т. е. всеохватно /total/1 Все различие, как говорит Гегель, заключается в Форме. Для Верующего, как и для Мудреца, именно само Бытие являет себя самому себе в- и посредством, а лучше сказать в качестве абсолютного Знания в его замкнутости на самого себя обратимости. Но для Верующего всеобщность Бытия оказывается внешней по отношению к нему (хотя сам он находится внутри нее); всеобщее /total/ Бытие — иным, чем он, и абсолютное Знание, в котором это Бытие является себе самому, — иным, чем человеческое Знание; именно это ино-Бытие и понимает себя в- и с помощью абсолютного Знания, и Верующий понимает его не иначе как через это его Знание. Конечно, у Верующего — и у него тоже — есть самосознание; но это сознание не будет абсолютным, пока не будет пропущено через абсолютное Знание себя, которым располагает ино-Бытие. Если Верующий совершенен благодаря своему сознанию, то это сознание есть сознание Другого; и он сознает себя некоторым образом абсолютно только в меру того и благодаря тому, что он являет собой /est liu-meme/ лишь в Другом и посредством Другого. Одним словом, религиозное, тео-логическое, христианское Знание есть абсолютное знание; но это не Sich-se/to-Wissen, не знание себя; это не осознание того факта, что не кто иной, как сам познающий человек осуществляет всеобщность, раскрываемую его познанием, того факта, что познающее Я и есть Я познанное.

Напротив, Мудрец весь обращен на себя. При этом, однако, он не утрачивает своего достоинства Мудреца, памятуя о том, что его Знание — абсолютно, т. е. что это собственно Знание. Это означает, что если он обращает все на себя, то потому, что редуцирует себя к своему всеохватному /total/ Знанию и он сам, стало быть, есть это «Все» /1е Tout/. Но будучи всем, он, по-прежнему, остается самим собой. Мудрец приписывает самому себе в точности то же самое всеобщее /total/ содержание, которое Верующий приписывает своему Богу; самого себя он рассматривает в своей всеобщей /totale/ реальности Гражданина всемирного /universel/ и однородного Государства, и он рассматривает себя в своей идеальной всеобщности /totalite'/ обладателя абсолютного Знания.

Оппозиция ясна. Но очевидно и то, что эти две крайние точки неопосредованы ничем. С тех пор как трудящийся Раб поделил Мир между собой и Господином, своим Трудом отняв самостоятельность у Природы без человека, или, другими словами, с тех пор как иудео-христиане поделили Пар- менидову сферу между собой и Богом (который, как мы думаем, создан по образу иудео-христианина и который, как думают они, создал человека по своему образу), — после этого глобального разделения, человек более не может проецировать свое Знание на некую природную реальность, удостоверяя это знание, как это делал языческий Философ, круговым движением звезд. Он должен приписать его либо себе самому, либо Богу, но никак не тому и другому разом, потому что сразу двух абсолютов не бывает.

Но обе крайние формы сознания /attitudes/ претворены в действительность: одна — антропо-логией Гегеля, другая — христианской тео-логией. Ясно, что они несовместимы. И ни одну нельзя превзойти. И если возможен переход от одной к другой, то только с помощью скачка, так как их ничего не соединяет, между ними нет ничего. Пребывать в одной — значит ополчаться на другую; отвергать одну — значит устанавливаться в другой. Решение может быть только одно, и оно до крайности просто: то ли поставить на себя (т. е. против Бога), то ли — на Бога (т. е. против себя). И нет никакого «основания» для того или иного решения, кроме самого решения.

Конечно, представляя положение дел таким образом, я отхожу от текста «Феноменологии духа».

Для Гегеля тоже в конечном счете эти две позиции /attitudes/ — единственно возможные. И он знает, что одна исключает другую. Но он усматривает здесь нечто большее, чем простое соположение, а именно, иерархию: Мудрец «выше» Верующего. И если Гегель знает, что переход с одной позиции на другую может быть только скачком (тотальное оборачивание), он считает, что так и нужно сделать: человек, ставший христианином, в конце концов, обязательно должен стать Мудрецом.

Иерархия существует только для Философа, т. е. для того, кто с самого начала допускает превосходство гегелевской Мудрости, кто считает, что Знание — даже абсолютное — значимо лишь тогда, когда оно — Sich-selbst-Wissen, Знание-себя[176].

Точно так же необходимость перехода от Религии к Мудрости существует только для Философа, т. е. для того, кто с самого начала стремится к Самосознанию, или, другими словами, для того, кто готов бесконечно расширять имеющееся у него знание о себе самом, т. е. расширять область Бытия, познание которого раскрывается ему как самосознание.

Чтобы убедиться в этом, достаточно напомнить то, что Гегель говорит в конце главы VII. Там есть отрывок (р. 546,

8-30-я строки /с. 419/), единственный в своем роде текст, сама форма которого указывает на нюансы в содержании. В этом тексте Гегель в общем виде излагает христианское богословское учение, как оно сложилось к концу эволюции этой «абсолютной» Религии.[177] Вместо «Бог» Гегель говорит «Дух». Поняв «Дух» как «Дух божественный», мы получим вполне корректное обобщение христианской теологии, тогда как, посчитав его «человеческим Духом», мы будем иметь корректное резюме гегелевской антропологии. Иными словами, самой организацией этого текста Гегель хочет показать, что человек, в конце концов, составил себе такую идею Бога, что она без каких-либо изменений приложима к человеку. Христианский теизм сразу же преобразуется в гегелевский антропотсизм, как только отменяется идея трансцендентности Бытия, т. е. как только говорящий /о Боге/ начинает относить то, что он говорит, к себе самому и видеть в том, что он говорит, не знание того, чем он не является (трансцендентного Бога), но знание себя.

Нужно признать, что текст этот впечатляет. И убеждает. Правда, Гегель ничего не говорит о том, почему человек дол — ^ жен оставить в покое трансценденцию и отнести тео-логи- j ческое Знание к себе самому. Этот переход от тео-логии к ащропо-логии, несомненно, возможен, ведь Гегель сам его совершил. Но из текста не видно, почему он необходим. Как я уже сказал, он — необходимость только для Гегеля и, вообще, для Философа.