Это означает, что Знанию никогда не превзойти /transcender/ чувственной Реальности. Ибо Дух есть — и он тоже — чувственно воспринимаемое бытие /un etre sensible/, и бытие не-чувственное, или сверх-чувственное, — всего лишь пустая фантазия. Без Ощущения и всего с ним связанного сама «Логика» была лишь нагромождением пустых бессмысленных слов (существование и происхождение которых, впрочем, тоже было бы загадочным). Ибо слово «Sein», с которого она начинает, «исполнено» смысла только благодаря чистому Ощущению, которое раскрывает Бытие как Sein, т. е. как Бытие абсолютно всеобщее в своей совершенной однородности, исключающей какие бы то ни было различения и различия, качественные и иные. И ощущение раскрывает Sein Человеку-Желания (Begierde /вожделения/), который один только способен однажды написать «Логику», т. е. осуществить Понятие, внедрив его в один прекрасный день в наличное Бытие и тем самым преобразовав Бытие, бывшее до того только Sein, в Дух, или Идею, дабы таким образом удостоверить окончательный вывод «Логики», гласящий, что Бытие есть Идея; — вывод, который, будь он получен (при полной невозможности этого) без прохождения через реальную сотворенную Человеком Историю и через раскрытие этой завершенной Истории в «Феноменологии духа», был бы попросту ошибочным (и впрочем, непостижимым в самой своей ошибочности).

И так же обстоят дела на всех этапах «Логики». В целом она имеет смысл лишь потому, что существует опыт (Erfahrung) Бытия, которое становится, проживается Человеком в его Истории, опыт Истории осмысленного и произвольного становления, которое одно только делает Бытие доступным Понятию, притом что и само Понятие порождается исключительно оппозицией Субъекта и Объекта, той самой, что составляет Опыт, а взятая сама по себе и есть антропогенное Желание, или Желание, осуществляемое и удовлетворяемое посредством отрицающего и творческого Действования, в Борьбе и Труде, вкупе образующих всемирную Историю.

«Феноменология духа», стало быть, столь же циклична, как и «Логика», и вся «Система» в целом.

И этот циклический характер Антропологии, каковой является «Феноменология духа», имеет непосредственное антропологическое значение.

Мудрец (т. е. совершенный Человек) Гегеля не имеет ничего общего с «Мудрецом» Плотина, к примеру, который в экстазе абсолютного Знания возносился, по словам Порфи- рия, на несколько дюймов выше солнца. Гегелевский Мудрец твердо стоит на ногах. Сама его Наука утрачивает смысл и становится пустой болтовней, если ее отделить от Ощущения, Желания и всего, что с ними связано.

Конечно, «Мудрец» Плотина тоже ест и пьет, иначе как он смог бы вознестись выше солнца. Но в качестве Мудреца, т. е. в своей Науке, он, похоже, забывает об этом, его не ин- хересуют ни еда и питье, он не нуждается в них. Гегель же говорит нам, что это абсурд. Нужно иметь в виду и отдавать себе отчет в том, что для того, чтобы написать Книгу Науки, надо есть и пить, и что это нужно равным образом и для того, чтобы эта Книга имела смысл. Ибо если Бытие перестает быть скрытым и невыразимым, т. е. по сути не-раскрытым, чисто природным, а, значит, немым, или животным, то только потому, что оно было раскрыто Человеком в течение Времени и благодаря его историческому Действованию, которое немыслимо без Желания, того самого Желания, которое, будучи чисто человеческим, читай отрицающим, может рождаться и быть, только опираясь на природное, или животное, Желание, им отрицаемое.

Короче, сказать, что Бытие раскрывается историческим Временем или в качестве исторического Времени; или, что то же самое, сказать, что «Логика» может быть написана или прочитана и понята только после того, как была написана или прочитана и понята «Феноменология духа», — это также сказать, что Мудрец не может отвергать чувственной Реальности ни в себе, ни вне себя. Если сам он ничего не делает и ничего не желает, то это значит, что ему и его окружению больше нечего делать и нечего желать. Но и Желание, и Действие так же важны для него, как и для обычного человека. Он должен о них помнить, и именно это воспоминание (Er-innerung) о Действии и Желании, о котором рассказала «Феноменология», и делает из него Мудреца, т. е. человека совершенного, способного раскрыть эту самую всеобщую и однородную Целостность Бытия, которой он живет, когда ест, пьет и вспоминает обо всем, к чему привело это Желание есть и пить, однажды «впервые» вытесненное собственно человеческим, или, лучше, антропогенным, Желанием Признания.

И когда в последней строке цитируемого отрывка Гегель говорит, что этот возврат к Ощущению есть «высшая свобода и надежность» Знания Мудреца о себе, он говорит это, осознанно противопоставляя Мудреца бегущему Мира неоплатоническому, или христианскому, аскету, о котором он сказал в главе IV (р. 168 /с. 120/), что видит в нем «только некую ограниченную собой и своим мелким действованием, себя самое высиживающую, столь же несчастную, сколь скудную личность».

Все это надо иметь в виду, чтобы не уступить искушению истолковать «Феноменологию духа» теологически.

Дух есть Wissenschaft, Наука. И Наука есть absolutes Wissen, абсолютное Знание, т. е. некое Gestalt des Bewuptsein /формообразование сознания/, живущее в природном Мире существо. Стало быть, это существо есть воплощенный Логос. Но это не Бог, который рождается и умирает, живет, ест и пьет вопреки своей божественности, но который мог бы обойтись без всего этого. Нет, тот, кого Гегель имеет в виду, есть Логос, потому что он ест и пьет, рождается, живет и умирает, умирает всерьёз и не воскресает. Его духовная реальность — это раскрытие (речевое /discursive/) чувственной реальности, которая от него неотделима, потому что такое отделение означало бы для него не вознесение на светлые небеса, но рассеяние во мраке ничто («Diese Nacht….»), т. е. попросту смерть.

Вот почему нужно сказать, что гегелевский Geist, который есть Wissenschaft и absolutes Wissen, — не Бог, но Человек: это Мудрец, действительно достигший совершенства, который не хочет и не может отвергать произведшее его на свет временное несовершенство и который полностью «удовлетворен» только лишь тем, что понял и объяснил, т. е., если угодно, «оправдал», это несовершенство, показав, что без него он вообще не смог бы что-либо понять.

В отрывке, где речь шла об кругообразности «Системы», Гегель сказал, что, добравшись до конца «Логики», мы оказываемся отброшенными к ее началу, и что, завершив этот круг, мы видим, что его надо проходить снова, т. е. переходить к «Феноменологии духа».

Перейти от «Логики» к «Феноменологии духа» — это перейти от тождества или совершенного совпадения Субъекта и Объекта, Понятия и Реальности, Bewuptsein и Selbstbewuptsein, к их противостоянию, или «различию» (Unterschied), как говорит Гегель.

Но различие между ьнешним-Сознанием и Самосознанием, характерное для «Феноменологии духа», предполагает реальное различие между Сознанием вообще и не-сознающей Реальностью. Или, если угодно, реальное различие между Человеком и Миром.

Следовательно, Система, необходимо раскладывающаяся на две части, а именно на «Логику» и «Феноменологию духа», необходимо должна быть, как говорят, «реалистической».

Это обстоятельство имеет решающее значение для понимания Гегеля, потому что часто те, кого ввело в заблуждение гегелевское выражение «абсолютный Идеализм» (absoluter Idealismus), утверждают, будто Система Гегеля является «идеалистической». На самом же деле гегелевский абсолютный Идеализм не имеет ничего общего с тем, что обычно называют «Идеализмом». И если употреблять термины в их привычном смысле, то нужно сказать, что Система Гегеля — «реалистическая».