И наконец, если кантовское Знание замкнуто, т. е. оно целостно и окончательно или абсолютно, то мы возвращаемся к теистической, или платонической, схеме двух кругов (рис. 2). Но раз Понятие не соотносится с Вечностью, малый круг навсегда остается чисто гипотетическим (рис. 4). Единственно, убирая его, мы получаем не один-единственный замкнутый круг Гегеля (рис. 5), а неопределенный, расползающийся круг Скептицизма (см. рис. 7). Действительно, отнесение вечного Понятия ко Времени исключает всякую возможность абсолютного соответствия. Самое большее, о чем можно вести речь, так это о вечной бесконечности Времени, могущего заполнить до конца объем вечных категорий-понятий. Мысль, существующая во Времени, никогда этого «конца» не достигнет. Вот почему Кант говорит, что абсолютное Знание — это «unendliche Aufgabe», бесконечное задание.

Посмотрим теперь, что означает кантовская концепция в плане антропологическом.

Понятие вечно, но оно соотносится со Временем. Если Понятие вечно, значит, есть что-то такое в Человеке, что помещает его вне Времени: это свобода, т. е. «Трансцендентальное Я», взятое в качестве «практического Разума» или «чистой Воли». Если есть отношение Понятия со Временем, то также возможно и приложение «чистой Воли» к временной реальности. Но в той мере, в которой существует априорное понятие (что означает здесь: акт свободы), отношение ко Времени устанавливается «до» Времени. Акт свободы, будучи соотнесенным со Временем, находится, следовательно, вне Времени. Это знаменитый «выбор умопостигаемого характера».[215] Этот выбор не темпорален, но он определяет все временное существование Человека, в котором, стало быть, уже нет никакой свободы.

Так мы возвращаемся к платоновскому мифу. Правда, у Платона Понятие соотносится с Вечностью, тогда как у Канта оно соотнесено со Временем. И это различие выражается здесь в том факте, что «трансцендентальный выбор» происходит не как у Платона — сообразно тому, чем Человек является (или был) вне Времени, но сообразно тому, что он есть (или чем будет) во Времени. У Платона речь идет об утверждении, у Канта — об отрицании; там — о становлении во Времени того, что есть вечно, здесь — о том, что ставшее во Времени никогда не будет существовать вечно; там — принятие вечной Природы, здесь — отрицание временной природы. Или лучше сказать так: там — свобода Ангела, либо прилепляющегося к Богу, либо отпадающего от него; здесь — свобода Человека падшего, отмежевывающегося от своего греха в неповторимом вневременном акте свободы¹.

Здесь, как и в описании природного Мира, есть, стало быть, прогресс. Но как там, так и здесь имеется неустранимый недостаток. Человек как существо историческое по-прежнему необъясним; непонятен как Мир конкретных вещей, среди которых он живет, так и История, которую он творит, действуя свободно во времени.

Итак, мы пришли к следующему результату:

Первая возможность исключена, потому что неосуществима для Человека. И то же с четвертой возможностью, потому что она упраздняет саму идею истины в собственном смысле слова. Вторая возможность объясняет ее отчасти. Но ни в одном из трех вариантов так и не удается прийти к осознанию Истории, т. е. понять Человека как свободного творца во Времени; в любом случае, если в кантовском, или «критицистском», варианте и можно, в конце концов, говорить о бесконечном процессе исторического развития, то к абсолютному Знанию относительно Истории, а значит, и исторического Человека, прийти нельзя.

Отсюда следует, что, если философ все-таки хочет прийти к абсолютному Знанию относительно Человека, как мы его понимаем сегодня, он должен принять третью возможность. Именно это и делает Гегель, говоря, что Понятие есть Время. Остается посмотреть, что это означает.

Обращаясь к Гегелю, мы переходим к рассмотрению третьей возможности, той самой, что утверждает тождество Понятия и Времени.

На заре философии Парменид отождествил Понятие с Вечностью. Время, стало быть, не имело ничего общего с Понятием, с абсолютным Знанием, с эпистемой, или истиной, с Человеком, наконец, в той мере, в которой человек, будучи носителем Понятия, являет собой наличное бытие Знания во временном Мире. Впрочем, это временное существование Понятия в Мире необъяснимо с точки зрения Парменида. Для него временное существование Человека необъяснимо точно так же, как и для Спинозы, для которого Понятие и Вечность также — одно и то же.

Начиная с Платона, Знание уже не мыслится без Человека. Истинное знание, т. е. Понятие, отныне становится отношением. Значит, абсолютное Знание обязательно заключает в себе два элемента, один из которых можно назвать «Человеком». Но Понятие вечно и соотносится с Вечностью, которая — вне Времени. Вечное — это, конечно, не Вечность. Вечное Понятие отличается от Вечности, оно, так сказать, ближе ко Времени, чем Понятие Парменида — Спинозы. Не будучи Вечностью, оно все же отсылает к Вечности, и у Вечности, с которой оно соотнесено, нет ничего общего со Временем.

Только благодаря Аристотелю проникает Время в абсолютное Знание. Вечность, с которой соотносится Понятие (вечное), теперь располагается во Времени. Но Время входит в абсолютное Знание лишь в той мере, в которой само оно — вечное Время («вечное возвращение»).

Кант первым порвал с этими языческими представлениями и учел в самой метафизике до-философскую иудео- христианскую антропологию Библии и Посланий к Римлянам, антропологию исторического Человека, наделенного бессмертной «душой». Для Канта Понятие, по-прежнему оставаясь вечным, соотносится со Временем, взятым как Время.

Остается поэтому только одна возможность двигаться дальше по пути сближения Понятия со Временем. Чтобы двигаться дальше и избежать трудностей, с которыми столкнулись предшественники, нужно отождествить Понятие и Время. Это то, что делает Гегель. И в этом и состоит его великое открытие, делающее его великим философом, философом масштаба Платона, Аристотеля и Канта.

Гегель первым отождествил Понятие и Время. И любопытно, что он сам говорит об этом напрямик, тогда как у других философов мы напрасно будем искать эксплицитные формулировки собственной позиции, вроде тех, которые я использовал в моей схеме. Гегель говорил об этом уже в Предисловии к «Феноменологии духа», где находим парадоксальное, уже приведенное мною высказывание: «Was die Zeit betrifft… so ist sie der daseiende Begriff selbst»; «Что касается Времени, то это само наличное[216] Понятие». И он дословно повторяет его в главе VIII.

Этой фразой отмечен чрезвычайно важный рубеж в истории философии. Оставляя в стороне Парменида — Спинозу, можно сказать, что эта история делится на два больших периода: от Платона до Канта и того, который начат Гегелем. И я уже сказал (разумеется, не имея возможности доказать это), что философы, не отождествляющие Понятие и Время, не могут осознать, что такое История, т. е. та жизнь человека, которой живет — как ему кажется — каждый из нас, свободный и исторический индивид.

Реформа Гегеля имела, стало быть, главной целью осознание факта Истории. В своем феноменологическом аспекте философия (или точнее, «Наука») Гегеля описывает существование Человека, осознающего себя живущим в Мире, в котором ему известно о том, что он — свободный и исторический индивид. В своей метафизической плоскости эта философия говорит нам о том, каким должен быть Мир, в котором Человек может осознавать себя таковым. Наконец, в плане онтологическом речь идет о том, чтобы посмотреть, каким должно быть само Бытие, чтобы мочь существовать в качестве такого Мира. И Гегель отвечает, что это возможно, только если реальное Понятие (т. е. Бытие, само себе раскрывшееся посредством наличной /эмпирически существующей/ Речи) есть Время.