Итак, чтобы понять, что такое абсолютное Знание, чтобы узнать, как и почему это Знание стало возможным, нужно понять целое всемирной истории. Это и сделал Гегель в главе VI.
Однако, чтобы разобраться в том, как устроено и как возводилось здание всемирной истории, нужно знать, из чего оно строилось. Материал — это люди. Значит, чтобы знать, что такое История, нужно знать, кто такой этот осуществляющий ее Человек. Конечно, Человек — это не то, что кирпич. Прежде всего, уж если мы сравниваем всемирную историю со строительством некоего здания, нужно сказать, что люди — это не просто кирпичики, укладываемые в его стены, они еще и каменщики, которые возводят здание, и архитекторы, задумывающие его план, который к тому же меняется в ходе строительства. С другой стороны, даже в качестве «кирпичика» человек по сути своей отличается от кирпича из глины: в ходе строительства человек-кирпич сам претерпевает изменения, как и человек-каменщик и человек-архитектор. Тем не менее есть что-то такое в Человеке, в каждом человеке, что позволяет ему участвовать — пассив- ни или активно — в строительстве всемирной истории. Существуют, так сказать, необходимые и достаточные условия дл1 того, чтобы начать эту Историю, которая в конце приведет к абсолютному Знанию. Эти условия изучены Гегелем в первых четырех главах «Феноменологии духа».
И наконец, Человек не только материал, строитель и архитектор истории. Он также тот, для кого строится это здание: он в нем живет, видит его и понимает его устройство, он его описывает и подвергает критике. И существует особая порода людей, деятельно в историческом строительстве не участвующих и довольствующихся тем, что они живут в отстроенном доме и обсуждают его, разговаривают. Эти люди, пребывающие в некотором смысле «над схваткой», люди, которым вполне достаточно разговаривать о вещах, созданных не их Действиями, суть Интеллектуалы, производящие на свет идеологии интеллектуалов, которые они принимают (и выдают) за философию. Гегель описывает эти идеологии и подвергает их критике в главе V.
Итак, повторим: весь ансамбль «Феноменологии духа» и ее резюме — глава VIII — должны ответить на вопрос «что такое абсолютное Знание и как оно возможно?» Это означает: каким должен быть Человек и как должна протекать его историческая эволюция, чтобы, на каком-то ее витке кто-то, некий человеческий индивид, которому случилось именоваться Гегелем, узрел себя обладателем абсолютного Знания, т. е. такого Знания, которое открывает ему не всего лишь еще один частный и сиюминутный аспект Бытия (по глупости принимаемый им за его полноту), но Бытие в его целостности /dans son ensemble integral/, и таким, каково оно в себе и для себя?
Или лучше скажем так, дабы представить ту же проблему в ее картезианской трактовке: «Феноменология духа» должна дать ответ на вопрос философии, которая верит в то, что она способна прийти к окончательной и абсолютной истине — «Я мыслю, следовательно, я существую; но что это такое Я?»
Картезианский ответ на вопрос философа «Что такое Я?» — «Я — вещь мыслящая» — Гегеля не удовлетворил.
Конечно, он должен был согласиться: «Да, я есмь вещь мыслящая». Но что меня интересует прежде всего, так это то, что я — философ, который может раскрыть окончательную истину, став обладателем абсолютного Знания, т. е. знания всеобще и вечно значимого. Так вот, если все люди — «существа мыслящие», то один я — по крайней мере сейчас — обладаю этим Знанием. Спрашивая себя: «Что ia- кое Я?» и отвечая — «Вещь мыслящая», я, стало быть, ничего в себе не понимаю или понимаю очень мало. i
Я не только мыслящая вещь. Я носитель абсолютного Знания. И Знание это в настоящий миг, сейчас, когда я мыслю, воплощено во мне — Гегеле. Значит, я — не только вещь мыслящая, но и еще — и прежде всего — Гегель. Но что такое Гегель?
В первую очередь это человек во плоти и крови, который знает о себе, что он вот такой. Этот человек, следовательно, в облаках не витает. Он сидит в кресле за столом и водит пером по бумаге. И он знает, что все эти вещи не с неба свалились. Он знает, что они произведены чем-то таким, что называют человеческим трудом. И он также знает, что труд этот имеет место в человеческом Мире, в лоне Природы, частью которой является он сам. И этот Мир присутствует в его сознании в тот самый миг, когда он пишет, отвечая на свое «Что я есмь?». К примеру, он слышит какой-то далекий шум. Но он не только слышит шум. Он также знает, что палят пушки, и что пушки — тоже продукты Труда, произведенные на сей раз для Борьбы не на жизнь, а на смерть с другими людьми. Но и это не все. Он знает: это палят пушки Наполеона в сражении под Йеной. Он, стало быть, знает, что живет в Мире, где живет и действует Наполеон.
Так вот, это и есть то «что-то», чего не знали, не могли знать ни Декарт, ни Платон, ни столько других философов. И не этим ли объясняется то, что Гегель пришел к абсолютному Знанию, к которому тщетно стремились его предшественники?
Возможно. Но почему к нему пришел именно Гегель, а не кто-нибудь из его современников, ведь все они знали о том, что есть такой человек, которого зовут Наполеон? Но как они это знали? На самом ли деле знали? Знали ли они, что есть Наполеон? Разве они его поняли?
Но «понять» Наполеона — не значит ли разглядеть в нем того, кто доводит до совершенства-завершения идеал Французской революции, воплощая его в жизнь? И можно ли понять этот идеал и эту Революцию, не поняв идеологии Aufklarung, века Просвещения? Словом, понять Наполеона — это поместить его в контекст исторической эволюции, взятой в целом, понять целое всемирной истории. Из современных же Гегелю философов почти никто этой задачи не ставил. И никто, кроме Гегеля, с ней не справился. Ибо Гегель оказался единственным, кто смог принять и оправдать Наполеона, т. е. «вывести» его существование из первоначал своей философии, из своей антропологии, из своей концепций истории. Прочим пришлось осуждать Наполеона, т. е. осувдать историческую реальность, и историческая реальность — по этой самой причине — вынесла свой приговор их философским системам.
Не потому ли Гегель — Гегель, мыслитель, вместивший абсолютное Знание, что, с одной стороны, он жил во времена Наполеона, а с другой — был единственным, кто его понял?
Именно это и говорит Гегель в «Феноменологии духа».
Абсолютное Знание стало возможным — объективно, — потому что в Наполеоне и посредством /dans et par/ Наполеона подошел к своему концу реальный процесс исторической эволюции, в ходе которого человек создавал новые Миры и, создавая их, преображался сам. Таким образом, раскрыть /rdvdler/ этот Мир — значит раскрыть Мир как таковой, т. е. раскрыть бытие в завершенной целостности его пространственно-временного существования. И — субъективно — абсолютное Знание стало возможным, потому что человек по имени Гегель сумел понять Мир, в котором он живет, и понять себя как живущего в этом Мире и Мир этот понимающего. Как и любой из его современников, Гегель представлял из себя микрокосм, заключавший в своем единичном бытии завершенную целостность пространствен- но-временной реализации бытия всеобщего. Но только ему одному дано было понять себя ъ качестве этой целостности, дать правильный и полный ответ на картезианский вопрос: «Что такое Я?». Поняв себя посредством понимания антропогенного исторического процесса, который привел к появлению Наполеона и его современников, в его целостности, и поняв суть этого процесса через понимание себя, Гегель открыл свое единичное сознание законченному целому реального всемирно-исторического процесса, и оно заполнило его сознание изнутри. Его сознание сделалось, таким образом, столь же целостным, всеобщим, как и тот процесс, который оно постигло, постигая себя самого, и вот это полностью сознающее себя сознание и есть абсолютное Знание, которое, разворачиваясь связной речью, составит содержание философии, или абсолютной Науки, этой «Энциклопедии философских наук», подводящей черту под всяким возможным знанием.
