Первая мировая война привела к новому расширению территории Японии – к ней отошли немецкие колонии: Маршалловы, Марианские и Каролинские острова. Шаньдунский полуостров тоже перешел под контроль Японии. Очередное расширение границ империи произвело неизгладимое впечатление на многих японцев. Сига Сигэтака не стал исключением, масштаб его размышлений приобрел глобальный характер. Теперь он оперировал ландшафтами не только японскими, но и мировыми. Разглядывая географическую карту, он пользовался разными оптическими приборами – увеличительным для Японии и уменьшительным для Европы, что давало возможность для уравнивания размера рассматриваемых объектов. В своей новой работе «Иллюстрированное продолжение мировых ландшафтов» («Дзоку сэкай сансуй дзусэцу», 1916 г.) Сига уже «забыл», как в «Японском ландшафте» он обличал тех авторов, которые, подобно Утимура Кандзо, выискивали в Японии кусочки Европы. Один из параграфов новой книги назывался «Японский Рейн и японская Швейцария», где в качестве «японского Рейна» фигурировала речушка Кисо протяженностью 227 км (напомним, что длина «настоящего» Рейна составляет 1320 км). Однако эти «малозначащие» цифры не слишком интересовали автора и его читателей, название «японский Рейн» прочно закрепилось в словаре японской публицистики, и это стало новым географическим «открытием» Сига. Точно так же укоренился и воспетый им образ Фудзи как символа страны. Знаменитый писатель Нацумэ Сосэки (1867–1916) открыто издевался над ним. Размышляя о путях модернизации Японии, он писал в 1911 г., что сейчас в Японии уже перевелись «дураки», которые похваляются этой горой перед иностранцами. Теперь, после победы над Россией, с таким же жаром они бахвалятся тем, что Япония стала «первосортной» мировой державой…[476] Однако Нацумэ Сосэки оказался неправ – он недооценил ум своих соотечественников, и образ Фудзи активно использовался и в ближайшем будущем, когда в 30-х гг. Япония превратилась в тоталитарную страну. А лубочный извод образа Фудзи жив до сих пор.

Нацумэ Сосэки

Территория японской империи мыслилась как расширяющаяся, поэтому разговоры о малости страны выводятся из информационного оборота. В то же время разгорается дискуссия об этногенезе японцев и национальном составе страны. Размер Японии и ее этнический состав осознавались как взаимосвязанные понятия.

Эта дискуссия началась еще в 80-х гг. XIX в. Общественная мысль эпохи Токугава исходила из того, что японцы жили в Японии всегда, а земля Японии располагается в наилучшем месте земного шара – на Крайнем Востоке. Качества этой земли настолько превосходны, что предопределяют и «правильное» устройство государства, и «правильные» семейные порядки и обычаи японцев. Однако современным иностранным наблюдателям казалось, что в Японии представлено множество антропологических типов, западные антропологи утверждали: предки японцев были на островах пришельцами, а японцы нынешние являются продуктом смешения с «автохтонным» населением, под которым разумелись прежде всего айны (раньше их именовали эмиси или эдзо), которых покорили пришельцы (протояпонцы). Влиятельный немец – доктор Эрвин Бельц (его услугами пользовались многие представители элиты, включая императорскую фамилию) полагал, что в Японии представлены два основных антропологических типа: «материковый» (с удлиненным черепом) и тип «Сацума» (с укороченным), который свидетельствовал о «малайском» происхождении части японцев. Причем обладатели первого типа принадлежат к «элите», а второго – к «простонародью».

Западные суждения во многом определяли повестку дня в тогдашней Японии. Идея о том, что японцы являются на территории Японии пришельцами, овладела умами и первых немногочисленных японских антропологов[477].

Признанный после войны отцом-основателем японской этнографии Янагита Кунио (1875–1962) был чиновником Министерства сельского хозяйства и торговли. Результаты своих научных (и околонаучных) изысканий Янагита начал публиковать в 1910 г. Вполне в русле рассуждений того времени он признавал, что на территории «нашей островной империи» изначально проживали аборигены. Пришельцы (японцы) обладали более высокой культурой (ее основная черта – рисосеяние), они нанесли аборигенам поражение и вытеснили их в горы. Эти горцы являются отдельным этносом. Одна его часть «спустилась с гор» и была ассимилирована, другая продолжает свое существование до сих пор. Доказательство этого Янагита видел в фольклорных представлениях о разной горной нечисти, тех сюжетах, изучением которых он занимался. Описывая и исследуя жизнь японских горцев, Янагита уподоблял себя римлянину Тациту, который описывал варваров-германцев.

Янагита Кунио

Поиск «корней» мог принимать совершенно причудливый характер. В частности, высказывалось мнение, что собственно японцы – потомки людей, которые спустились с неба, а каста «неприкасаемых» (яп. «эта» и «хинин») является на самом деле отдельным народом. Некоторые публицисты на основе толкования Библии утверждали, что японцы – выходцы из самого Вавилона и потому принадлежат к белой расе. Следует, правда, оговориться, что у этой теории не нашлось много сторонников. Это касается как самой Японии, так и Запада. Тем не менее рассуждения о том, что японцы могут приходиться кому-то родственниками, означали настоящий переворот. Он отражал переполох, царивший в головах и в обществе. Разрушение связки земля-люди разрушало всю прежнюю картину мира, лишало японцев их «исконной» земли, которая давала им счастье и силу.

Неудивительно, что идея полиэтничности вызвала бурную и эмоциональную общественную реакцию. Многие публицисты и примкнувшие к ним ученые с одинаковым жаром заговорили о том, что японцы являются вовсе не пришельцами, а насельниками. Профессор Найто Тисо в 1888 г. заявил: теория об автохтонности айнов и утверждение о том, что японцы, эти потомки богов, являются «всего лишь» пришельцами, покорившими коренное население, ставит Японию на одну доску с варварскими государствами, является оскорблением трона, а потому приверженцы этой теории должны быть немедленно заключены под стражу. Искусствовед Курокава Маёри в работе «Антропология эмиси» (1892 г.) утверждал, что современные айны, проживающие на Хоккайдо, вовсе не являются другим этносом, они те же самые японцы, но только японцы «плохие», которые в глубокой древности не стали слушаться повелений императора, оказались вытесненными на периферию страны и потеряли способность к эволюции[478].

Реакция общества на теорию о полиэтническом происхождении японцев вполне понятна. В то время задачей номер один на государственном уровне было создание государства-нации, которое могло противостоять натиску западных держав, продолжавших энергично создавать свои колониальные империи. Видя это, японцы не могли не прийти к выводу, что главный принцип международных отношений заключается в биологическом законе: сильный пожирает слабого. Казалось, что в этих условиях лишь единение создаваемой нации, ее сплоченность вокруг фигуры императора оставляли шанс на сохранение независимости.

Создание населенной разными народами японской империи поставило мыслителей-государственников (а мыслителей-негосударственников обнаружить в то время было почти невозможно) в трудное положение. С одной стороны, мы, японцы, являемся одной семьей, связанной кровными узами. Но что тогда делать с обитателями вновь приобретенных территорий? Ведь логика империи требует каким-то образом выстраивать отношения между метрополией и колониями, между «титульной» нацией и «другими».

Наиболее решительный подход продемонстрировал знаменитый просветитель и западник, основатель Университета Кэйо Фукудзава Юкити (1834–1901), признанный во второй половине XX в. одним из отцов-основателей новой демократической Японии – общества потребления с присущими ему товарно-денежными отношениями (портрет Фукудзава Юкити украшает ныне самую крупную банкноту достоинством 10 тысяч йен). После присоединения Тайваня с неподражаемой непосредственностью он писал, что целью аннексии является только сама территория, а потому следует «зачистить» землю от аборигенов и проводить окультуривание тайваньской земли только руками японцев. «Зачистка должна проводиться армией без всякой жалости, пусть листья увянут, пусть будут вырваны корни»[479].