– Щелкните, пожалуйста, пальцем по окошечку терминала!

Щелкаю. И там тут же появляется: «Approved». Чек выползает. Я забираю покупки. Могу уходить.

– Почему вы мне это сказали? – спрашиваю. – Что это за фокусы?

Продавщица только пожимает плечами. Обращается к следующему за мной в очереди. А потом вдруг снова оборачивается и озорно подмигивает.

Какая-то фигня. Я начинаю творить чудеса. А люди мне, типа, сами не зная, зачем и как, помогают. Чудеса, так чудеса. Я – чудотворец.

Интересно, почему. Из-за путешествия во времени. Или из-за перстня. Или из-за того и другого. Одно нарушение хода естественных событий влечёт за собой другое, пока не возникает длящаяся во времени сверхъестественность.

На площади стоит машина с надписью «Полиция». В неё заводят троих по виду интеллигентных человек, двух мужчин и средних лет женщину. Они упираются и хором кричат:

– Долой ложь! Да здравствует правда!

Люди в чёрном: «Омоновцы», – шепчут в толпе – бьют их дубинками, чтобы заткнуть рты.

На происходящее глазеет группка людей. Многие в медицинских масках.

– Это что? – киваю на задержание.

– Неразрешенный одиночный пикет, – объясняет мне кто-то в толпе, – за свободу выборов.

Другие встревают:

– Доигралась интеллигенция.

– Они по-своему правы. Правитель уже всем надоел.

– Если не он, то кто?

– Кто? Кот! Хотя бы мой кот! Даже он будет лучше! Кто угодно! Кто угодно, у кого не будет воровской шайки из бывших друзей!

– Таков уж наш обычай.

– По-иному в нашей стране никак.

– Это бояре плохие. Правитель хороший.

– Хороший? – переспрашиваю.

Видимое только мне лицо Гольца появляется над головами и грозит пальцем. Профессору не нравится диалог, в который я вступил. В ответ прикасаюсь к перстню и отдаю мысленный приказ профессору: «Исчезни!» Тот исчезает. А люди из толпы завелись:

– Ты, мил человек, тоже без маски. На глаза сатрапам не попадайся. А то тоже задержат. Или штраф наложат.

Это зеваки мне. Только пожимаю плечами.

– Интересная экипировка! – отвечаю.

– Это вы о ком? – спрашивают в толпе.

– Да вот, гляжу на силовиков.

– Точно говорите. Это и есть насиловики, – а я молча улыбаюсь.

– Это гвардейцы, – объясняют мне, кивая на людей в шлемах. – Если вы смотрели в детстве фильм «Три толстяка», то помните, там были гвардейцы. Так вот, это они. Сейчас они себя называют ОМОН.

А не попробовать ли мне мои недавно обнаружившиеся сверхспособности? Выхожу из толпы, отдавая мысленный приказ блюстителям порядка: «Мир. Спокойно. Мир».

Прохожу сквозь строй тех, кого они называют гвардейцами или космонавтами, по той причине, что блюстители порядка в защите и шлемах. Кто-то из них хватает меня за плечо, я с улыбкой оборачиваюсь, и схватившая рука в перчатке ослабевает хватку и спадает с моего плеча. Еще один замахивается на меня дубинкой, но, встретившись со мной взглядом, отпускает её.

Подхожу к пакующим в автозак задержанных блюстителям порядка и похлопываю космонавтов по плечу. Они нервно оборачиваются.

– Мир. Ребята, мир, – говорю.

– Что вы хотели? – огрызаются люди с надписью ОМОН на костюмах. – Вы без маски!

«Мы сейчас вас тоже задержим», – то ли говорит кто-то из них, а то ли вот-вот скажет.

– Я вас прошу, – отвечаю я расслабленно. – Отпустите задержанных.

– Почему? – настораживаются космонавты.

– Они такие же, как вы люди, – отвечаю.

– Но они нарушили закон!

– Я человек из будущего, – говорю. – И я знаю, что вы все умрёте. Так же, как и те, кого вы задержали. Разве у задержанных есть желание зла?

– Этого мы не знаем, – огрызаются. – Да оно и неважно.

– Да и закон ваш говно. Написан под правителя. Придёт время, и его перепишут, – говорю по наитию.

–А ты точно из будущего? – спрашивают.

– Да. Конечно, – говорю, и мысленно посылаю приказ профессору Гольцу, чтобы он сейчас не появлялся и не мешал бы мне «влезать в игры, которые не несут ничего, кроме несчастья и нестабильности». На миг мне кажется, что его лицо возникает в вышине, но тут же пропадает.

– И как там? – спрашивают меня, и чувствуется, что мне верят. – Как ты вообще к нам попал?

– Портировался, – пожимаю плечами. – А там… У нас свобода. У нас никого не винтят и арестовывают на улице за одиночные пикеты.

– Не может быть! – мне говорят. – Тем более, у нас коронавирус! Это нарушение режима самоизоляции!

– Выборы должны быть свободными, – говорю.

– Нельзя, – переглядываются они. – У нас есть тайный приказ от самого Правителя жестоко разгонять и винтить.

– Но ведь выборы состоятся и ваш Правитель проиграет, – говорю со вдохновением. – Подумайте сами: если у нас в будущем свобода, то каково будет будущее палачей и сатрапов?

Один из гвардейцев в чёрном замахивается, но я посылаю мысленный приказ: «Да сведёт судорога твою руку», – и рука с дубинкой замирает, дрожа. Остальные переглядываются. Кто-то ещё хочет мне вдарить, но их я тоже нейтрализую.

– Разве это законно то, что ты делаешь? – робко возражают нейтрализованные. Отвечаю, игнорируя их вопрос:

– Лучше прикиньте, ребята, что однажды вас будут судить. Подумайте о своих семьях, о своих близких. Легко ли им будет, пока вы будете сидеть в тюрьме?

Космонавты замолкают. Потом нехотя и словно бы через силу, но говорят задержанным:

– Выходите.

– Вы свободны.

Вместе с задержанными прохожу через оцепление таких же омоновцев, которые было огрызаются, но в ответ на мою улыбку сникают. Мы проходим через онемевшую толпу, проходим в парк.

– Ты точно из будущего? – спрашивают у меня отпущенные благодаря мне задержанные.

– А вы как думали? – отвечаю.

– И что, мы действительно победим? Общество станет свободным? Избавимся от своего пересидента?

– Ещё бы, – уверенно вру. – Только так!

Освобожденные мужчины шутливо зовут с собой женщину:

– Пошли уже, наш будущий и настоящий президент! – и, пока все уходят, та останавливается перекинуться со мной ещё парой слов.

– Спасибо тебе, – говорит она. – Неужели мы победим?

– Конечно, – отвечаю. – Примете меня в президентском дворце?

– Время покажет. Как тебя зовут?

– Кросс.

– Необычное имя. Вы иностранец?

– Нет. Я из будущего.

– И что там?

– Свобода, – вру. – Демократия.

– Вы меня обнадёживаете.

– Это просто правда. Моя правда.

– Так вот откуда в вас эти необычные способности, – она вглядывается. – Вы из будущего?

– А вас как зовут? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Лана, – она не называет фамилии, но особенно улыбается, – я по характеру смирная.

– Какой лозунг вашей избирательной кампании?

– Ничего особенного. То, что на душе, то и лозунг.

– И какой?

– Долой ложь! Да здравствует правда!

А потом она уходит, утверждая:

– Мне надо спешить.

– Куда?

– У меня муж в тюрьме. И дети некормлены, – и машет мне на прощание рукой.

В парке какая-то девушка торгует шапками. Заглядываю в её примерочное зеркальце. Больше ли у меня стало морщин? Старее ли я? Странно, но я не постарел. Или старит только борьба? Насильственное изменение реальности? А добро не старит? Или то меня так состарил профессор Гольц своими ударами током. В общем, любое дерьмо старит, это факт.

Человек – существо стадное, поэтому чувствовать локоть товарища так хорошо, что как раз сейчас и происходит, когда мы двигаемся по улице. Я как-то подсел на митинги. Они борются за честные выборы. Ха, как будто честные выборы бывают: – ) Пройдёт ещё сколько-то лет, и выборы вообще упразднят, помню из школы, из школьных уроков и учебника истории. Да и пускай смысла нет. Это лучше, чем гнить в моём гадком будущем, пускай даже борьба и напрасна. Мой старый добрый прадед-сказочник:

– Для того, чтобы законно выйти на митинг, он должен быть разрешенным, и поэтому митинг власти, естественно, не разрешают, – объясняет мне Эдуард Померанец. – Свободные власти им нахрен не нужны.