Я на безлюдном шоссе. Что-то скрипит под ногой. Раздавленная колёсами автомашины мёртвая змея. Взять бы да и надуть всех, профессора, следователя, работу, клиентов, бывшую жену, пускай все исчезнут, а останутся только я и дочь. Она не всегда такая грубая, как в прошлый раз. Как она умеет говорить хорошие слова, понимать, мотивировать, хвалить! Но надо всё-таки работать. Ну и задание мне дали. Пойди туда, не знаю, куда, сделай то, не знаю, что. Ненавижу неизвестного Эдуарда Померанца, да хоть бы он сдох. Я иду по дороге. Глаза боятся, ноги идут. Темнеет. Впереди вдалеке-вдалеке город, огни. Мимо по шоссе пролетают машины, какие я видел только в музее. Останавливаю одну:

– Поехали?

– Поехали.

То ли в дополнение ко всему в меня вживили генератор чужой эмпатии, а то ли я настолько безбашен, что водитель поневоле идёт у меня на поводу, а, скорее, и то, и другое.

Мы уже в городе:

– Давай, пока, – киваю на прощание шофёру.

– Будь! – отвечает он и хлопает дверью.

Фонари отсвечивают от брусчатки, город такой у них. Я смело захожу в местный кабак. Кабак как кабак, они во все времена одни и те же, разве что у них, пригубливаю, ещё не было синтетического алкоголя. Сажусь с выпивкой за столик, за которым сидит одинокий человек. Он на меня взглядывает, как будто знает тысячу лет, и я говорю:

– Меня зовут Кросс.

– А меня Эдуард, – отвечает он мне. – Вы мне сегодня снились, – говорит.

– Хорошее или плохое? – спрашиваю.

– Да так себе, – отвечает.

– Тогда скажите, что. Сон, который рассказали, не сбывается.

– Мне снилось, что вы меня убиваете, – отвечает.

– Это хорошо, – отвечаю.

– Что?

– То, что это уже не сбудется, – говорю.

Он усмехается:

– Надеюсь, вы не из федеральной службы безопасности.

– С чего вы взяли?

– Вы не похожи на обычных людей.

– Позвольте угадаю вашу фамилию? – спрашиваю.

– Валяйте.

– Померанец.

– Вы точно из спецслужбы.

– Нет, – говорю. – У вас бейджик на пиджаке.

– И всё равно вы какой-то странный.

– Да, – говорю. – Я из будущего.

Мы идём по городу, и ветер дует в лицо. Садимся в машину Померанца. Прошу о поездке на общественном транспорте, чисто для сравнения. Едем на автобусе зайцами. Нас никто не ловит.

– У вас распыляют безбилетников? – спрашиваю.

– Да, штрафуют, – беззаботно отвечает он, даже не подозревая о светлом будущем. Выходим, шагаем по городу. Мой спутник толкает меня дружески в плечо:

– Ты точно из будущего? Здорово! – восклицает визави. – А мы с соратниками как раз за это прекрасное будущее боремся.

– За какое? – спрашиваю.

– Ну, как же, – отвечает он. – У вас же там прекрасная Россия будущего! Демократия!

– Да, – невнятно отвечаю.

– Значит, вас прислали к нам, чтобы мы вместе строили демократию. Я уже понял.

– Это всё не так, – говорю. – Будущее – тирания, оно плохое. У вас ничего не получится.

Ветер дует в лицо, относит мои слова назад, и мой собеседник меня по-своему понимает:

– Спасибо! – восклицает Эдуард Померанец. – Конечно, получится! Я так и знал, что люди в будущем будут замечательными оптимистами! Говорите, у нас неплохое будущее? Без тирании?

– Да, – отвечаю, не желая спорить.

– Значит, настоящее и будущее будут вместе бороться с диктатурой? Отлично! Как же хорошо, что вас к нам прислали!

– То есть?

– Я всегда хотел верить, что мы победим. Не когда-то потом, а прямо сейчас.

– Когда?

– Уже в нашем поколении.

– Вы замечательный оптимист, – иронизирую, и опять несдержанно повторяю: – Только ничего у вас не получится.

– Спасибо! Особенно за веру в нашу победу. Действительно, у нас всё получится. И не когда-то потом! Ведь ради этого, чтобы ускорить победу свободы и демократии, вас к нам и прислали?

– Да, – отвечаю.

В воздухе повисает лицо. Это то, что вижу только я. Уж никак не Померанец, который меня не до конца слышит и понимает. Усмешка зависшую прорезает призрачную рожу, и меня дёргает, как от тока:

– Что с тобой? – участливо спрашивает Померанец.

– Ничего, – отвечаю. – Голова закружилась.

Значит, чипирование никуда не исчезло. Гольц следит за мной. Он смеётся над потугами заговорщика Померанца.

Лифты здесь у них там, в прошлом, поменьше. Я не отдавая себе отчета черчу перстнем по стене кабины, и она царапается, а я вижу, что Эдуард Померанец делает то же самое: он тоже машинально чертит. «Свобода», – появляется на поверхности. Странный эффект дежавю. Он не только чертит как я: у него перстень на пальце такого же цвета. Очень похож на мой. Вглядываюсь.

На руке Померанца такой же перстень, как у меня!

– Смотри, – говорю и протягиваю руку, он делает то же, и наши ладони встречаются. Странное дело, как будто во сне: перстни на наших пальцах объединяются в один, мы автоматически отдёргиваем руки. Мой перстень приобретает красный цвет, так же, впрочем, как и у моего визави.

– Откуда у вас этот перстень? – спрашивает Эдуард Померанец.

– От моего предка, – отвечаю.

– Похоже, что ваш предок, это я сам.

В углу лифта возникает ухмыляющееся лицо профессора Гольца, меня пронзает удар тока, и я падаю в обморок. Через миг пробуждаюсь, и по наитию направляю перстень в сторону по-прежнему мерещегося Гольца – а кожа морды лица профессора покрывается чёрными морщинами, его черты как будто искажаются болью, и он исчезает.

Похоже, после манипуляции с перстнями в этом мире что-то сильно изменилось, и мир стал другим.

– У тебя такое странное выражение лица. Такое чувство, что ты воюешь с призраками, – улыбается мне Эдуард Померанец. Мой, вроде как, новый друг. А то и родственник. Предок. Мы едем в лифте. Приехали.

Я взглядываю на свою руку – она, как будто, почернела, но тут же приобрела свой прежний вид.

– Кажется, у тебя на лбу появились морщины, – говорит Померанец, поворачиваясь в открывшихся створках лифта. – И в голове прядь седых волос. Выглядит так, как будто ты постарел на пару лет.

-Ты знаешь, это была ошибка, сбой в программе, я не хотел тебе причинять боль, – говорит профессор Гольц. Его лицо опять появилось. Ночь. Гольц меня разбудил. Я спал один в комнате в квартире Померанца.

– Но твоя задача – сделать так, чтобы спасти свой народ. От эпидемии рака. Оставайся патриотом нашего времени и нашей страны!

Я только молча киваю, продолжая слушать. По-моему, его лицо прорезают шрамы, которых раньше не было.

– Постарайся не ввязываться в эти политические игры Померанца. Ты же знаешь, что они не несут ничего, кроме несчастья и нестабильности. Он – сознательный или бессознательный агент Госдепа.

– Да, да, – отвечаю. – Но разве нашему суперстабильному обществу может что-то угрожать? Я имею в виду то общество, в котором я жил, в котором вы живёте, и из которого я был портирован для своей миссии.

– Постарайся всё-таки не влезать в эти игры, – отвечает профессор Гольц. – Твоя цель – сделать так, чтобы безпобочные вакцина и лекарство против ковида были бы доведены до конца.

Гольц исчезает. Включаю свет и вглядываюсь в зеркало. Как бы Гольц ни извинялся, что, типа, причинил мне боль, но, похоже, я действительно постарел.

Утром встаю спозаранку, мне не спится. Иду прогуляться. Солнце. Захожу в магазин. У них практически нет генетически модифицированных продуктов. Откуда во мне это знание? Удивительно. Я теперь вижу насквозь. Над каждым авокадо или картофелиной вижу висящую в воздухе прозрачную надпись, и почти все они NON GMO. Беру, что придёт в голову, подъезжаю к кассе и только тут понимаю, что у меня нет местных денег. А до того, чтобы рассчитываться с помощью чипа в руке, здесь ещё не догнали в своём развитии. Всё-таки провожу рукой над их кассовым терминалом. Реакции ноль. Кассирша смотрит на меня широко открытыми глазами. Столь широко открытыми, что хочется сказать: «Да вы как сама природа», – и я говорю. Она вдруг заходится в смехе и отвечает: