В наушниках послышался треск статических помех:

«… Где-либо…», — прозвучал панический мужской голос.

Джордж покрутил настройку, пытаясь избавиться от идиотских голосов, которые продолжали доноситься по старому УКВ.[117]

«… Сокрушенный…», — на этот раз женский голос, Джордж покрутил еще.

«Мама любит тебя, Джордж», — очень отчетливо произнес женский голос ему на ухо. Он стиснул зубы. В реальной жизни его мама не проявляла своих эмоций, она была разочарована в нем, в его слишком длинных волосах, в его выборе подруг и выборе карьеры.

«Джордж, это я, сыночек мой, ты меня слышишь, прием?»

«Конец связи», — пробурчал Джордж. Пытаться выключить радио — не было никакого смысла. По эту сторону черты… голоса звучали и звучали.

Издалека заметив цель, Джордж нырнул вниз. Белый фермерский дом — точь-в-точь как в его сне. Параллельно дому, шла грунтовая дорога, на которую он и должен был приземлиться.

Внезапно с правой стороны, его атаковали. Он ощутил глухой звук от многочисленных ударов о брюхо самолета. Джордж резко накренился влево, затем вправо, пытаясь увернуться от атаки. Посмотрел вниз, заметил в растительности приглушенные тени, и стрелы, летящие в небо. Набрал высоту, теперь стрелы, достигнув верхней точки своей траектории, падали обратно на землю со странной и отчаянной грацией. Дом фермера приближался. Джордж перешел в режим планирования, наблюдая за ним, но не заметил никакого движения. Рядом с домом стоял старый грузовик, вокруг него виднелись беспорядочно разбросанные ящики.

На миг он задумался, может ему вернуться обратно? Хм… тогда ему не заплатят, кроме того, на него повесят расходы за дополнительное топливо. Итак… самолет начал заходить на посадку.

Полоса грунтовки, на удивление была прямой и ровной, так что приземление вышло плавным. Джордж, развернув свой летающий транспортник, подрулил к месту высадки и заглушил двигатель. На некоторое время задержался в кабине, оглядываясь по сторонам, но ничто не шевелилось вокруг и все казалось мирным. Тогда Джордж, облачившись в стандартную хирургическую маску и перчатки, вылез из пилотской кабины.

На небе ни облачка, пригревало солнце. Под кустом гербера[118] на земле, валялись пустые раковины улиток. Джордж не спеша направился к фермерскому дому. На полосе грунтовой дороги, его ожидал груз. Джордж подметил, что на некоторых ящиках, были приоткрыты крышки и их внутренне содержимое освещалось солнцем. Содержимое отражалось золотым блеском.

— Эй, ау! — позвал он, — есть кто-нибудь?

В ответ тишина. Джордж пожал плечами.

— Ну и ладно.

Вернувшись к самолету, он начал самостоятельно выгружать партию контрабанды. Ничего необычного не было в том, что кто-либо отсутствовал. Так даже было лучше. Хотя… было жарковато.

Он укладывал ящики на землю, заполненными бесполезным хламом: туалетной бумагой, мылом, настольными играми, игрушками и прочей рухлядью — которую оптом и за гроши, закупала компания по ту сторону граничащей черты.

Джордж сложил контрабанду у стены дома фермера. Белокаменная стена, была вся увита плющом.

Он сходил к кабине пилота, и взяв бутылку воды, сделал большой глоток. Затем вернулся к работе.

Загружаемая контрабанда, на вес была довольно тяжелой. Похоже это были старые золотые монеты, украшения, какие-то ювелирные изделия, которые больше не нужны были на этой стороне. Джорджу было без разницы. Но когда он схватил последний ящик, напрягаясь под его тяжестью, он услышал пушистика.

— Обнимашки? — с надеждой произнес пушистик.

Джордж опустил ящик на землю. Расцветка пушистика была сине-сине-розовой, большие и любопытные глаза, плюшевая округлая форма. Пушистик стоял под лучами солнца, в двух метрах от Джорджа и моргал.

— Обнимашки! — воскликнул он.

Джордж сделал осторожный шаг назад, потом еще один. Пушистик не шелохнулся, но вид его стал обиженным из-за отступления Джорджа.

— Ну же, давай обнимемся? — повторил пушистик и снова заморгал.

Джордж осознавал, что ему следует подальше убраться от пушистика, но почему-то он больше не двигался. Он уставился на него. Когда Джорджу было четыре или около того, мама купила ему точно такого же, что стоял сейчас перед ним. Он обожал его, засыпал с ним каждую ночь, и куда бы ни шел, везде таскал с собой.

— Ну же… обнимашки-черепашки, — умоляюще повторил он.

— Нет-нет, — ответил Джордж.

Пушистик подпрыгнул на месте. Потом каким-то непонятным образом, он вдруг оказался близко к Джорджу… так он и не понял, как пушистик преодолел такое расстояние. Теперь пушистик находился слишком близко. Джордж ощутил, как его переполняет теплая и дурацкая любовь, и он произнес:

— Обнимашки-прижимашки.

В объятиях Джорджа, пушистик ощущался теплым и естественным. Прижимая его к себе, он вспоминал то странное чувство, когда любишь что-то так сильно, что хочется просто прижать и продолжать прижимать сильнее и сильнее. Но пушистик и не возражал. Он был мягким, податливым, и его можно было обнимать бесконечно. Его огромные глаза, с любовью смотрели в глаза Джорджа.

— Обнимашки-черепашки, — снова произнес он и уткнулся носом в шею Джорджа, а мордочкой в изгиб плеча. Он вернулся в кабину пилота, держа пушистика на руках. Назад пути уже не было. Посмотрел на него и тот произнес:

— Возьмешь… с? — и потом, — помоги… пушистику-волосатику!

«Эх… сколько еще жизненного времени осталось у него в запасе?» — он вспомнил Джонни Лаки, который уже навеки поселился в пластиковом гробу. В планах Джорджа — такой исход отсутствовал. Можно было бы и не возвращаться обратно. Некоторые пилоты так и сделали, и их задания были списаны со счетов. Компания не сильно от этого расстраивалась, пока общие поставки продолжались, пилотов находили всегда — готовых довести эти миссии до конца.

Он посадил пушистика на откидное сиденье и пристегнул. Пристегнулся сам. Запустил двигатель, ожил воздушный винт. Самолет начал набирать скорость, готовясь к взлету, затем подпрыгнул в воздух и взлетел. Пушистик что-то пропел, но Джордж не расслышал что.

Ровный гул мотора успокаивал нервы. Обратно, Джордж летел тем же курсом, каким и прилетел сюда. Внизу проплывала маленькая деревня, где сине-сине-розовые цветы, росли в изобилии: на обочине дорог, в садах и в горшках на подоконниках.

Джордж вдруг почувствовал запах сигаретного дыма с ментолом, с заднего сиденья самолета.

— Следи за дорогой, Джордж! — рявкнула его мать. Он повернул голову и увидел её, сидящей там, в руках была длинная и тонкая сигарета, она попыхивала и сбрасывала пепел быстрым и отточенным движением. Она была такой, какой она и была, с тех пор как он её помнил.

— Мама? — удивился он.

— Смотри вперед!

— Мам, это не машина, — сказал он. Как-то раз она с ним летала и очень неохотно. Его переполняла тогда гордость, за только что полученные «крылышки».[119] Всю дорогу до аэродрома она ныла, а потом все полчаса полета в маленьком самолете, сидела и молчала. Джордж тогда запомнил то смутное разочарование, которое ему так и не удалось выразить словами.