Она всегда стоит одна в моем коридоре. Её психотерапевт явно был заменен или запертый в конуре, находится дома. Если конечно пёсик уже не умер. Последний вариант, работает на меня. Но мужчина я, или нет, я никогда не отвечаю. Я даже не спрашиваю о Спасителе. Как только я толстею, я перехожу на Сойлент. И я всегда проверяю замки и сигнализацию, прежде чем спуститься вниз.

На этот раз я думаю о Венере. Нет, не о городах или искусственных облаках. Моя Венера – это царство кислоты и огня, и я обладатель крыльев золотого феникса.

С такими вот грезами, я просыпаюсь, если это так можно назвать.

Кто-то находится в моей комнате, стоит рядом со мной. Это Глория. Она произносит: «Посмотри какой ты худой. Как ты можешь так поступать с собой?»

Говорить еще слишком рано. Я даже не могу пошевелить ртом. Но я уже вижу, что дверь спальни открыта, а за ней и дверь моей комнаты. Замки взломаны, сигнализация отключена, и как только я немного приду в себя, я планирую сильно испугаться.

– Когда я встретила тебя, ты был так жалок, – говорит она. – Ты был болезненным и отчаявшимся существом. Затем я поняла, что ты впал в анабиоз.

– Я не впадаю в анабиоз, – поясняю я, – мы уже говорили об этом. То, что я делаю, это не сон или какой-либо другой процесс, встречающийся в природе.

– Это выглядит глупо, – выносит она вердикт.

Я закрываю глаза.

– Что, если весь мир рухнет, пока ты будешь находиться в таком состоянии? – интересуется её голос из темноты.

– Мы в любом случае все мертвы, – выдавливаю я из себя ответ.

Она издает неприятный звук.

Я концентрируюсь на глубоком дыхании.

– В итоге я стала алчной, – продолжает она, – я пришла к пониманию, что ты богат, достаточно испорчен и безумен. Вот я и подумала, в вдруг мне удастся что-нибудь вытянуть из тебя.

Я открываю глаза. Я нахожусь в состоянии страха и у меня совсем нет сил, чтобы издать хоть какой-нибудь звук. Женщина нависает надо мной.

«Мы в любом случае все мертвы», – кажется это были мои последние слова.

Но Глория не убивает меня. Ну уж точно, не в ближайшие несколько мгновений. Мы оба молчим, ожидая, когда мои сахарные инъекции помогут мне восстановиться. Затем, очень медленно и аккуратно, я сажусь. Она не пытается мне помочь. Я благодарен ей за это, но в то же время слишком зол на неё. Два образа. Далее моя левая рука падает с того, что не является моей кроватью, и что-то влажное касается моих пальцев. Теперь я понимаю, шелти средних лет, наблюдает за мной.

Собака ничего не произносит. На нем нет ошейника или чего-то там механического. Спаситель с таким же успехом может быть уже и мертвым, не имея больше право голоса.

– Есть два образа жизни, – констатирует Глория.

– Только два? – спрашиваю я.

– Как видишь, всего лишь два, все просто, – отвечает она и замолкает, решив, что сказала уже достаточно.

Я вызову полицию, – оповещаю я её, хватая телефон со стойки.

У Глории решительное выражение лица, когда ей хочется. Судя по её позе, она готова почти ко всему.

– Ты не напугаешь меня, – заявляет её тело, её глаза, – ты самый худший в своем проявлении.

Ну, ну, а мои проявления как раз и включают следующие действия: «Я выдвину против тебя обвинения во взломе. Тебе не так уж много нужно времени, для полного превращения в старуху. Вот тогда я и приду к тебе. Прежде чем я улечу на Венеру, я все еще буду молодым человеком. И какие будут у тебя при этом ощущения?»

Её решительность тает на глазах. Она рыдает.

Пёс обнюхивает ковер, мою руку. Ничто, в его темных глазах, не выдает ни малейшего признака интеллекта.

Мне хочется оттолкнуть его. Но почему-то я этого не делаю.

– Только не в тюрьму, – бормочет она.

Я опускаю ноги на пол.

Она наблюдает за мной, скрестив худые руки на груди.

– На моем телефоне, обозначен список продуктов, – наконец говорю я ей, – ты просмотришь его и купишь все это для меня. За еду заплатишь сама, доставишь мне и починишь все замки, которые сломала, тогда я не буду выдвигать против тебя обвинения… возможно.

Она кивает, затем улыбается, похоже что-то ей из этих действий понравилось.

– Поторопись пожалуйста, – настоятельно советую ей я.

Она кладет телефон на ладонь. Похоже именно там живут современные телефоны. В области ладони. Затем достает из кармана короткий поводок. Взмах руки с телефоном, заставляет поводок обвиться вокруг шеи тощей собаки и зафиксироваться там. Потом женщина начинает его дергать, по ходу наполовину придушив шелти, и ему не очень это нравится, судя по его сопротивлению.

– Нет, нет, – говорю я.

Она медлит в непонимании.

– Оставь пса мне, – транслирую я свое пожелание.

С застывшей улыбкой, она внимательно смотрит на песика.

– Давай, не тяни, – говорю я.

Глория оглянулась на меня и сказала: «Пока». Не знаю почему она так сказала. Дело не в её словах, а в её тональности. А если точнее, её тон был какой-то горько-сладкий, сложный. Я бы её переспросил, но у меня совсем не было желания, зацикливаться на странных настроениях этой женщины. Я был ужасно голоден, и думать ни о чем не хотелось, кроме десяти тысяч калорий, ожидающих меня на кухне.

– И не забудь закрыть дверь, с той стороны, куда направляешься, – добавляю я.

Входная дверь закрывается почти бесшумно. Игнорируя меня и не обращая внимания на брошенный поводок, собака несколько мгновений лениво обнюхивает пол, пустую баночку из-под таблеток, а потом, совершенно забыв, что я существую, направляется обследовать другие комнаты.

Когда я чувствую, что сил набралось достаточно, следую за ним.

Устричное рагу – это настоящее наслаждение, мороженное – покрытое помадкой. Я поедаю все, что стоит съесть. Правда немного переборщил с соевым соусом. Теперь я чувствую себя, отравленным газами, такие ощущения, что я стар. Пес время от времени наблюдает за мной, и я в конце концов начинаю говорить. Для проверки интеллекта пса. Однако он не проявляет ни малейшего намека на понимание, не говоря уж о таланте что-либо отвечать.

Один долгий поход в туалет и от еды остались только воспоминания.

А Глория все еще не вернулась.

Я смотрю на пса, смотрю на телефон. Далее приближаюсь к окну и спрашиваю улицу: «Ну и где эта сука?»

– Скорее всего, она уже на пути домой, – отвечает собака.

Не могу предположить, откуда исходит голос. Возможно прямо из пасти.

– Имеешь в виду, что уже внизу? – предполагаю я.

Спаситель душ трясет головой, явно в отрицании, что весьма странно видеть это движение у собаки.