— Нет. Вкусы у нас сошлись. Это я уже выяснил. Но, понимаешь, — начал объяснять Витька, — женитьба — это все-таки шаг серьезный! Когда люди начинают жить вместе, они совсем по-другому ведут себя. Совместная жизнь — это не кино и не театр. Нарваться можно! А вдруг она готовить не умеет, квартиру неаккуратно убирает или по телефону сплетничает… Я этого терпеть не могу. В общем, мы решили испытать наши чувства самым страшным — бытом. Она два года назад ко мне переехала И ты знаешь, ничего! Мы до сих пор любим друг друга. Поэтому, если и дальше так пойдет, непременно на ней женюсь!

После этой встречи мы не виделись лет десять. На этот раз я встретил Витьку в городском парке в песочнице, куда привел своего трехлетнего сынишку. Витька с двумя хорошенькими, как амурчики, одетыми в импортные комбинезончики близнецами играл в кораблики. Он очень изменился за эти десять лет. С трудом поворачивался в песочнице, а от его головы густо пахло тщательно втертым средством для волос.

— Твои? — спросил я про близнецов.

— Обижаешь!

— Поздравляю!

— С чем?

— Ну как с чем? Наконец-то женился!..

— Кто тебе сказал? — возмутился Витька. — Ничего я не женился!

— А как же… — я не договорил.

— Понимаешь… — Витька вылез из песочницы, отряхнул костюм от песка, после чего разогнулся, перевел дыхание и начал объяснять: — Женитьба — это дело очень серьезное! И хотя в быту мы подходим друг другу, но ведь женишься — дети пойдут. А вдруг она не умеет их воспитывать, за ними ухаживать? Знаешь, как нарваться можно! Жена — это прежде всего мать! Вот я и решил проверить: какой она матерью будет? Двойняшки получились! И ты знаешь, ничего! Справляемся! Собираюсь жениться.

Судьба сложилась так, что мы не виделись с Витькой еще двадцать лет. Мы даже не сразу узнали друг друга, несмотря на то что долго сидели в сквере на одной лавке. Он был с палочкой, в соломенной шляпе и читал в «Вечерке» «Погоду и самочувствие». Я узнал его по голосу, когда он сказал подбежавшему мальчику:

— Пойдем домой, внучок. А то баба Люба заругается.

Мы обнялись. Его внук оказался на год старше моего.

— Близняшек помнишь? Вот, от одной из них, — гордо сказал он. — Такой сорванец растет!

— Проверяешь? — спросил я.

— Что проверяю? — не сразу догадался он, о чем я его спрашиваю.

— Ну как — что? Женитьба ведь — дело серьезное. Нарваться можно… Когда-нибудь внуки пойдут. А вдруг жена не сможет для них быть достойной бабушкой? Тем более в наше время, когда все хозяйство лежит на бабушках. Так что, прежде чем жениться, надо проверить, может ли твоя жена быть достойной бабушкой! Верно?

— Верно! — обрадовался Витька. — А ты умнеешь на глазах. И ты знаешь, она отличной бабушкой оказалась. На днях буду делать предложение!

Через несколько дней я встретил его на том же месте.

— Ну как, сделал предложение? — спросил я.

— Нет, ты знаешь, решил немного подождать. Видишь ли, я на днях на пенсию ухожу. Хочу проверить, сможет ли она вести хозяйство на наши с ней две пенсии. Тем более мне, за то что я на пенсию ухожу, от работы участок за городом дают. Как она со всем этим справится? Надо посмотреть. А то так нарваться можно! Я уже не в том возрасте, чтобы делать необдуманные предложения…

Так случилось, что мне дали участок в том же месте, что и Витьке. Подходя к его маленькому дощатому, словно игрушечному, домику, я увидел, как они вдвоем дружно копаются в огороде. Витька подошел ко мне и на ухо через забор шепотом сказал:

— Работаем! Клубнику сажаем. Если вырастет, точно на ней женюсь.

С этих пор мы часто встречались, ходили друг к другу в гости. А однажды утром он пришел к нам с женой грустный и сказал, что она от него ушла. Я спросил: почему? Он сказал:

— Оказывается, она все это время проверяла меня на решительность! И я оказался нерешительным.

Витька очень сокрушался:

— Это же надо! Сорок пять лет ей понадобилось на то, чтобы выяснить, что я нерешительный. Не могла раньше понять. У нас же дети, внуки, скоро правнуки пойдут. Да и люблю я ее. Столько лет вместе прожили! Почти ни разу не ссорились. И вдруг на тебе! Оказывается, я ей не подхожу!

Витька долго возмущался, потом решительно сказал:

— Все! Поехал.

— Куда? — спросил я.

— На рынок. Цветы покупать. Буду делать предложение. Я ей покажу — нерешительный!

Мы с женой одобрили его решение. Он очень обрадовался нашему одобрению, принял валидол и почти побежал к выходу. У самой двери вдруг обернулся и сказал:

— Одного боюсь. Если вдруг со мной что-то случится… все-таки сердечко сдавать начало. Как она со всей нашей большой семьей одна справится и как память обо мне хранить будет? Надо бы проверить! Как вы думаете? А то так нарваться можно!

Журналист Бодягин проснулся в своей зажиточной квартире от мысли, что больше не в силах видеть творящиеся вокруг безобразия. Всю свою журналистскую жизнь он посвятил борьбе с ними: разоблачал, критиковал, можно сказать — клеймил! А что толку?

Повсюду разгораются войны. Национализм стал успешным бизнесом. Люди не понимают этого, в своей массе они тупы и агрессивны. Армия безграмотна и бессильна. Народ — невежественный и безмолвный. Все надеются на доброго дядю и невиданного царя-батюшку. Страна напоминает откупоренную бутылку с прокисшим содержимым: пена, пена, пена…

Вертикали власти разрушены. Указы расплываются по горизонтали, как в проруби. На один закон всегда найдется другой, его исключающий. Нефть кончается. Леса больны. Погода агонизирует. Земной шар уже не знает, в какую сторону ему вращаться от взбесившейся непогоды. В сентябре — снег с градом. Под Новый год — гроза и Дед Мороз под зонтиком.

В еде — нитраты. На участке клубнику съели грачи. Зарплаты стали выдавать настолько крупными купюрами, что кассирша на работе кричит: «Для получения аванса спаривайтесь по трое!»

Сын тянется к рокерам. Дочь ищет спонсора. У жены — аллергия на тополиный пух. Кот обгрыз мебель. У Ленина в Мавзолее до сих пор растут ногти. Этажом выше соседи-алкоголики по ночам падают на пол вместе с мебелью!

Разве таким представлял себе Бодягин светлое будущее, за которое боролся? Но главное его разочарование — люди. Они, именно они не оправдали его надежд. Гордость уступила место спеси, благородство — высокомерию, сочувствие — жалости, чувства — комплексам, любовь — партнерству… Вместо стихов «Я помню чудное мгновенье…» теперь брошюра «Как вступить в половую связь с женщиной, не обидев ее».

О классиках забыли. Писатели рвутся в депутаты, артисты торгуют полезными ископаемыми. Герои кинофильмов — восторженные циники. Журналисты перестали писать о вечном. Статьи — сиюминутны, эфемерны. Континентальные мысли побеждены островными, мотыльковыми.

Как быть? Где взять силы, чтобы бороться за светлое будущее? В крови обнаружили уйму холестерина. Голова роняет листву, чувствуя приближающуюся осень. Подходя к зеркалу, хочется достать дистанционное управление и выключить изображение. На днях в автобусе обозвали «интеллигентом».

Обиделся Бодягин на свое отечество и понял, что выход у него один: уезжать!

На Западе — цивилизация! Культура! Там нет соседей-алкоголиков, капризного тополиного пуха… Люди приветливы и улыбчивы… Ради них стоит работать, писать о вечном. Там будут печатать его статьи, и никто не унизит «ученым», не обзовет «шибко грамотным»…

Журналист эмигрантской газеты Бодягин проснулся на своем западном чердаке и понял, что больше так существовать не может.

Уже пять лет он работал на Западе, критиковал политиков, клеймил налоги, высмеивал обывателя. А что толку? Обыватель даже не понял, что его высмеивают. Налоги по-прежнему агрессивны. Из большой политики улыбчивую массу интересует только одно: чем президент лечит насморк. Сам президент полуграмотный: во время поездки по Латинской Америке попросил, чтобы ему переводили, потому что он плохо понимает латинский язык.