Надо признаться, я сначала не поверил в такие необъяснимые совпадения равноудаленности при четырех шестерках. Тоже купил себе глобус, мягкий сантиметр, понимая, что линейкой по глобусу измерять — кощунство над бывшим инженерным прошлым. Заперся в кабинете, как в детстве, когда тайком от родителей запирался, чтобы поглядеть альбом художника Рубенса. Для нас Рубенс тогда был эдакой бессовестной эротикой. Короче, стесняясь того, что кто-нибудь застанет меня за этим не самым логичным занятием — измерением глобуса, я закрылся в кабинете и приступил к проверке. Естественно, умножая на масштаб. Действительно, шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть! У меня было такое чувство, будто в открытом Космосе разгерметизировался скафандр и начали шевелиться волосы в невесомости.

В это время позвонил телефон. Звонил тот самый приятель, который советовал мне сойти с диеты.

— Что делаешь? — спросил он.

Находясь все еще в шоке, я ответил, не понимая, какую вызову реакцию:

— Измеряю глобус!

Приятель немножко помолчал и очень осторожно спросил:

— И как?

— Все сошлось! — гордо ответил я за наших русских дилетантов-первооткрывателей.

Он вдумчиво и долго молчал. После чего не нашел ничего лучше, чем спросить меня:

— Ты еще на диете?

— Да, а что?

— Сойдешь — перезвони! А до тех пор, прошу, не удручай и не грузи меня!

Короче, после всего прочитанного перед поездкой мое воображение опухло. Оно не давало мне спать, давило на мозг, как давит диафрагма после обжорства Мне снились по ночам сириусенок Осирис, его внебрачный сын Александр Македонский, мать Александра, в прошлом воплощении богиня Изида, которая была сослана на Землю «на химию» собирать кукурузу, захотела сбежать, а ее летающую тарелку в районе Бермудского треугольника съело лохнесское чудовище с четырьмя шестерками на затылке.

Почему нас так тянет к загадкам истории? Потому что, поняв, что было в прошлом, мы можем понять, что случится с нами в будущем. История — это спираль, упирающаяся в бесконечность своей вершиной, по которой медленно, божьей коровкой, карабкается человечество. Важно только определить, до какого витка «букашка» докарабкалась. Тогда не будешь смеяться над своим прошлым, понимая, что это твое будущее!

Надо признаться, я никогда не был особенно скромен. Поэтому, собираясь на свидание к первому чуду света, был уверен, что уж я-то разгадаю загадку загадок, тайну тайн, как только прикоснусь к ней взглядом, точнее, душой. Конечно, я не контактер, в астрал последний раз выпадал в студенческие годы и ненадолго.

Однако у пирамид меня ожидало разочарование. Народу в пустыне было! Не меньше чем в советское время в ГУМе, когда выбрасывали в продажу польские кроссовки. Хотелось мировой души, а вокруг была мировая толпа.

Японцы крупой рассыпались по пустыне и повсюду фотографировались. На каждом доступном выступе каждой пирамиды, с охраной, с проводниками, стоя рядом с верблюдом, сидя на верблюде, в обнимку с верблюдом… Путешествуя по разным странам, я каждый раз удивлялся, сколько в мире японцев-туристов! Как будто на земле перепроизводство их, а не китайцев. И все увешаны фото-видео-киноаппаратурой, как новогодние елки подарками.

Правда, надо отдать им должное — они самые дисциплинированные туристы в мире. Подъехал автобус, все рассыпались по достопримечательностям, сфотографировались и по команде, как пионеры, дружно всосались обратно в автобус. У старика Дурова был такой аттракцион — мышиная железная дорога. Мыши по его команде очередью заползали в вагоны поезда, поезд трогался, а удивленные мышки тихо глядели из окошек.

Японцы, как мышки: сдержанные и тихие. Они так же смирно и внимательно смотрят из окошек туристических автобусов всего мира. Никогда не кричат, как наши, через всю пустыню: «Ты чего, придурок, батарейки у фотоаппарата не поменял?» У японцев всегда заряжены все батарейки! Главная задача для них — сфотографироваться рядом с каким-нибудь шедевром. Я видел, как в Лувре японец фотографировал свою жену на фоне Джоконды, а она его — прислонившимся к Аполлону Бельведерскому. Для них Лувр был чем-то вроде фотоателье. Но, в отличие от наших, они все-таки не пытаются в этом фотоателье обнять Венеру Милосскую, приставить к ней свои руки или примерить голову жены к туловищу Ники Самофракий-ской.

Другое дело итальянцы. Итальянцам не обязательно фотографироваться. У них и своего антикварного добра и развалин дома навалом, чтобы, как японцы, еще унижаться перед чужими. Поэтому итальянцы путешествуют по миру, чтобы шуметь! Они больше всего похожи на нас по духу: любят тусоваться, от излишнего темперамента тоже разговаривают руками… Если, скажем, в Берлине или в Каннах ночью вы издали заметите шумную толпу, это или итальянцы, или русские. Если бы наших кавказцев одеть поприличнее и сильно подушить, получились бы итальянцы.

Англичане путешествуют мало. Похоже, у них за два столетия колониальных войн истощилось желание таскаться по миру.

Меньше путешествующих англичан я видел только шведов. Им и так хорошо у себя в Швеции. Как в пансионате для престарелых. Скандинавам вообще путешествовать незачем, у них и дома пива достаточно.

Путешествующих испанцев, наоборот, много. Испанцы — почти итальянцы. Но одеты беднее. Они еще меньше любят работать. Самая длинная сиеста в мире — в Испании. Так что им просто не хватает времени на производство хороших товаров. У них даже есть такая примета: если вступишь на улице ногой в собачью мину — это к счастью. Им легче придумать примету, чем убрать на улице. Впрочем, не нам их за это судить.

Китайцы по лицам похожи на японцев. В плавках на пляже китайца от японца отличить невозможно. Но это на первый взгляд. А вглядишься — у китайца значительно напряженнее спина. Чувствуется: за этой спиной исподтишка наблюдает Коммунистическая партия Китая.

Самые напряженные лица и спины у северных корейцев. Одеты они так же бедно, как вьетнамцы: точь-в-точь, как наши ученики в ПТУ. Кстати, путешествующих вьетнамцев я не видел нигде в мире, кроме как спящими на газетках в аэропорту Шереметьево.

Немцы тоже любят пошуметь, но только после пива. То есть во второй половине дня. В первой немцы больше напоминают финнов. На пляже рядом с большой компанией немцев лучше не располагаться. Потому что на пляже они пьют пиво с утра и к обеду уже заглушают даже итальянцев. Немцы всегда одеты в спортивное, рослые и этим отличаются от таких же блондинистых финнов.

Финны в прошлом лесорубы. Лес удобнее рубить, будучи приземистым. В отличие от немцев, финны напиваются сразу даже пивом и шумят недолго. Быстро обмякают и превращаются в полуаморфные тела. Им очень подходит кликуха, данная российскими путанами, — «Финики»: мягкие и годные к употреблению.

Французов в путешествиях, как и японцев, почти не видно и не слышно. Они не унижаются, не самоутверждаются ни шумом, ни излишествами в моде. Они просто презирают все остальные народы мира уже хотя бы за то, что у остальных нет Парижа. К тому же у них, французов, было самое большое количество революций, Людовиков, Наполеонов… Они законодатели моды в вине, еде, одежде… У них самый сексуальный язык в мире, как считают только они. Еще им удалось внушить всему миру, что у них самая красивая в мире башня — Эйфелева! Хотя издали она похожа на гигантскую ногу для высоковольтной линии передач.

На самом деле все это высокомерие мгновенно сбивается с любого из них, если к нему хотя бы обратиться на его родном языке. Достаточно всего двух слов: «Силь ву пле, месье» или «Силь ву пле, мадам». Француз тут же станет приветливым, как таиландская массажистка. И готов будет перейти с вами даже на английский — язык его врагов со времен Орлеанской девственницы.

Поэтому французы сразу отворачиваются, когда видят наших или американцев. Американцев они презирают за то, что те приходят в самые дорогие рестораны в шортах, смачно сморкаются и разводят бордо пепси-колой. Русских сторонятся, поскольку русские не могут выучить даже «Силь ву пле». Ну не умещается в русской голове даже два иностранных слова. Поэтому русские обращаются к французам исключительно на русском, а чтобы французы поняли, стараются говорить как можно громче: «Слышь, где тут можно пожрать?»