Но Ирина Гонта сильно ошибалась. В эту минуту Нина встала, подошла к ней и села рядом.

— Так боюсь, словно впервые в жизни на стадион вышла!

— Ты?!

— Да, я. Меня подвела эта зима. Нет уверенности.

— Я тоже очень боюсь.

— Ну, тебе бояться нечего.

Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

Взявшись за руки, они пошли на поле.

Все последующее промелькнуло перед Ириной, как в тумане. Разминка, вызов на старт, напряженная сосредоточенность и потом бег, стремительный бег до белой ленточки, туго натянутой поперек дорожки. Когда девушка ударилась о нее грудью и вынесла с собой далеко в поле, сто метров показались ей очень короткими — столько энергии накопилось в мускулах. Она пробежала дистанцию за двенадцать секунд. Неплохо. На этих соревнованиях еще никто не пробежал сто метров за более короткое время.

Ирина вернулась на трибуну, села на свое место и взглянула на старт. Готовилась бежать Нина Сокол. Ирина ясно видела ее точеное нервное лицо, порывистые, резкие движения. Вот она нагнулась, ожидая выстрела, и, не дождавшись, раньше времени сорвалась со старта.

Значит, нервы не выдержали. Все пришлось повторить сначала.

Когда прозвучал выстрел, и девушки рванулись со старта, Ирина почувствовала истинное наслаждение, глядя, как бежит Нина. Широкий, сильный шаг, безупречная работа рук, пышные каштановые волосы, развевающиеся на бегу.

— Нина Сокол, — объявил диктор, — показала лучшее время наших соревнований — одиннадцать и девять десятых секунды.

На стадионе зааплодировали.

«Вот молодец, — подумала Ирина, — непременно будет рекордсменкой мира!»

И когда Нина вернулась на место, Ирина так искренне обняла и расцеловала ее, что у девушки сразу стало тепло на сердце.

— Ты чудо, — говорила Ирина. — Я еще никогда не видела такого бега!

Нина устало повела плечами.

— У меня такое ощущение, словно я пробежала не сто, а тысячу метров. Никогда раньше так не бывало…

На поле началось метание диска. Волошина не принимала участия в студенческих соревнованиях, но не могла в такой час оставить подругу одну. Когда Коршунова стала в круг, Ольга Борисовна не выдержала, поднялась с места и, будто желая помочь, подошла к барьеру. Диск поплыл, поблескивая на солнце, и ударился о землю, на метр не долетев до рекордного флажка.

Карцев, сидя рядом с Максимовым на трибуне, довольно кашлянул.

— Хорошая команда поедет в Берлин, — сказал он.

— Да, неплохая, — подтвердил Максимов. — У американцев будет не много первых мест.

— Будут у них первые места, и немало, — сказал Карцев.

— Пожалуй, правда, — вздохнул Максимов. — На этих соревнованиях еще будут. А через десять лет? Не будет у них через десять лет ни одного рекорда. Все к себе увезем.

В это время Ольга Коршунова еще раз метнула диск, и он упал совсем близко от флажка. Карцев даже приподнялся, стараясь лучше разглядеть.

— Хотите увидеть новый рекорд? — улыбнулся Максимов.

— Хочу.

— Для этого вам десять лет ждать не придется, — пошутил Максимов.

Диктор стал объявлять результаты.

— На двенадцать сантиметров не достала, — заметил Карцев.

Ольга Коршунова вышла с поля, подошла к Волошиной, и они вместе пошли вдоль трибуны.

— Когда будут окончательно составлять команду? — спросил Максимов.

— Сегодня вечером. Я попрошу Волошину поехать с нами. Пусть выводит молодых на международные соревнования — при ней они будут чувствовать себя спокойнее.

— Да, это правильно.

Списки команды Советского Союза Ирина Гонта увидела на другое утро. Ведя пальчиком по бумаге, она читала длинный ряд фамилий.

— Авдеев… Бражник… Вавилова… Гоженко…

Вдруг пальчик остановился, и Ирина испуганно оглянулась.

— Гонта? Ирина Гонта? Я?

— Конечно, ты, — засмеялась Нина. — Другой такой у нас нет.

— Ну–ка, девушки, давайте в двадцатую комнату — заполнять анкеты на паспорта, — подошел озабоченный Максимов. — Скорее, скорее, до двух часов все сдать нужно.

— Товарищи, фотографироваться для паспорта на улице Горького, — прозвучало сзади.

— Девушки, заполните анкеты, явитесь вниз, в мастерскую к портному, мерку для формы с вас снимать будут, — проходя с другой стороны, сказал Карцев.

Значит, она едет защищать спортивную честь Советского Союза. Да, ошибки здесь нет, но все происходит не так, как это представлялось раньше. Ведь когда–то все это было мечтой, недосягаемой, далекой. А тут все сразу сбывается на глазах, буднично, деловито.

Уже лежит на столе анкета, и девушка, прикусив острыми ровными зубами язычок, аккуратно выводит в первой графе:

«Ирина Николаевна Гонта».

Портной снял мерку, и снова Ирина, смущаясь, отметила про себя, что растет до сих пор. И когда она наконец вырастет, прямо стыдно!

Уже известна точная программа соревнований в Берлине, как будто они должны состояться здесь завтра, на «Динамо».

И наконец в большом внушительном кабинете девушке вручили заграничный паспорт.

Ирина обеими руками взяла большую, такую большую, что ни в какой карман не положишь, холодную и шероховатую на ощупь книжку. На обложке ясно виден тисненый большой герб Советского Союза. А если раскрыть паспорт, то увидишь свой собственный портрет — с темными глазами, коротким, немного курносым носиком и белыми бантами, которыми сзади подвязаны косы. А по краям портрета несколько больших круглых печатей, и каждая подтверждает, что Ирина Гонта имеет право ехать в Берлин.

Странное чувство охватило девушку. Будто стоит она на самой границе, а за нею леса белорусские, золотистые степи Украины, глубокие шахты Донбасса, высокие дома Москвы, шумные стройки Волги, дымные домны Урала, черные просторы тайги, синие байкальские воды, снежные сопки Камчатки, серые скалы Курильских островов. Это родина. Это она поручила Ирине ехать за границу, в Берлин, и вернуться с победой.

«Победить!»

Эта мысль появилась и уже не исчезала ни на минуту. И, подумав об этом, девушка впервые не испугалась.

— Расписывайтесь, — сотрудник министерства карандашом указал место для подписи.

Ирина вывела свою фамилию с таким чувством, будто подписывала торжественную присягу, и ушла, обеими руками прижимая к груди паспорт.

На стадион она приехала тихая, задумчивая, вся сосредоточенная на одной мысли.

Максимов пригласил всех спортсменов к себе в комнату, показал программу соревнований.

— У вас будет большая нагрузка, девушки, — говорил тренер. — Смотрите, как составлена программа. В первый день соревнования по легкой атлетике — забеги на сто метров; из каждого забега две лучшие участницы попадают в полуфинал. Полуфинал — в тот же день через два часа после забега. Победительницы полуфинала — их будет шестеро — на следующий день должны бежать в финале. Значит, в течение двух дней каждая из вас должна три раза пробежать стометровку с полным напряжением сил. Имейте в виду, это трудно, поэтому распределяйте силы с толком. У нас есть все возможности выиграть первенство и занять не только первое, но и второе и третье места. Вот на это мы и должны ориентироваться.

— А нельзя как–нибудь изменить программу, чтобы бежать только раз в день? — вырвалось у Нины Сокол.

Максимов взглянул на нее.

— Не мы ее составляли, не нам и изменять. А к тому же ничего необычного здесь нет, все международные соревнования проводятся так, и требовать каких–то перемен нельзя.

— Ну что ж, и так неплохо, — небрежно сказала Нина Сокол.

Максимов снова внимательно посмотрел на нее, но ничего не ответил.

А пока тренеры готовили своих учеников, Ольга Борисовна Волошина ожидала своего ответственнейшего испытания — премьеры спектакля «Любовь Яровая».

Давно улеглись прежние волнения, исчезло чувство неуверенности. Все в спектакле стало на свои места, а режиссер откладывал премьеру, добиваясь полной законченности каждого образа. Но вот наконец наступил день первого спектакля, по Москве расклеены афиши, и ничего больше уже нельзя ни отменить, ни переделать.