Он произнес эти слова многозначительным тоном фокусника, который уже показал публике свою волшебную черную шкатулку и готовится вынуть оттуда самые неожиданные вещи, заранее зная, что фокус будет иметь у зрителей большой успех.

— Добрый день, Майер, — сказал Баум. — Интересно узнать, что за сюрприз вы мне приготовили. Но прежде чем приступить к разговору, быть может, вы покажете мне Олимпийский стадион. Я давно тут не был.

— Вероятно, со времени парадов, которые принимал фюрер? — как бы невзначай усмехнулся Майер, не сводя с Баума чуть прищуренных глаз.

— Да, именно, — спокойно ответил Баум.

— Ну что ж, тогда прошу сюда, — тоном гостеприимного хозяина сказал Майер.

Громадный стадион «Олимпия» был выстроен в тысяча девятьсот тридцать шестом году специально для проведения олимпийских игр. Нацисты не пожалели денег и выстроили к западу от Берлина не только стадион, но и целый городок для спортсменов всех стран, прибывавших на соревнования. Городок этот так и назывался Олимпишесдорф и состоял из множества комфортабельных домиков. Сразу же после олимпийских игр в этих домиках чрезвычайно удобно разместились эсэсовские части, а стадион превратился в учебный плац для солдат. Бауму не раз приходилось маршировать на нем.

Баум шел следом за Майером. Им овладело немножко щемящее чувство, появляющееся всегда, когда приходишь на старые места, которые давно уже не видел и которые связаны с воспоминаниями юности.

Они прошли по широкому коридору, поднялись по лестнице и вышли на середину трибуны. Отсюда хорошо был виден весь стадион с футбольным полем, беговыми дорожками и бесчисленными уступами скамеек на трибунах, которые, словно наперегонки, старались влезть все выше и выше, к самому небу.

Баум невольно вспомнил о своем проекте и сравнил его с этим гигантом. Да, «Олимпия», несомненно, больше его будущего стадиона, но это вовсе не значит, что здесь лучше. Принципиальная разница в подходе к строительству этих двух стадионов совершенно очевидна. Олимпийский стадион строился как коммерческое предприятие, и архитектор прежде всего стремился извлечь доход из каждого метра площади. Это чувствовалось даже в распределении мест на трибунах. Баум хорошо помнил раздевалки и душевые стадиона, — архитектору не было никакого дела до спортсменов. Правда, в те времена всегда можно было получить отдельную раздевалку, очень удобную, с ванной и зеркалами, но только за особую плату. Не хотите или не можете платить, пользуйтесь общей раздевалкой, где воняет дезинфекцией — не то креозотом, не то зеленым мылом.

Баум взглянул направо и налево. Сиденья трибун были завалены деревянными ящиками. Вверху и внизу возле этих складов не спеша похаживали американские часовые. Стадион превратился в склад военных материалов; что в этих ящиках — патроны или продовольствие, — Баум разобрать не мог, но не было никакого сомнения, что все это военные запасы.

Еще больше удивился он, переведя взгляд на футбольное поле. На почерневшей, вытоптанной, уже опаленной декабрьским морозом траве маршировали шеренги по–военному подтянутых и вышколенных людей в штатском; только на командирах была какая–то полувоенная форма. Они маршировали, делали гимнастические упражнения, фехтовали, учились штыковому бою.

Казалось, будто тут ничего не изменилось с тысяча девятьсот тридцать девятого года. Это было неожиданно, и Баум не удержался от удивленного восклицания.

— Что вас так удивляет? — весело спросил Майер. — Это мои ребята, члены спортивного клуба «Тевтон». Не сомневаюсь, что у нас будут крупные спортивные достижения.

— Ваш спортивный клуб очень напоминает полковую школу, — заметил Баум. — Когда–то я учился в ней на этом самом стадионе.

— Сходство зависит от ассоциаций, и каждый волен вспоминать что угодно, — заявил Майер. — Да, вспоминать можно, но забыть ничего нельзя.

В этих словах был какой–то намек, но Баум снова не захотел понять его.

— Когда весь Берлин станет демократическим, — сказал он, — этот стадион придется немного реконструировать. Каким он тогда будет удобным!

Майер захохотал громко, неудержимо, словно услышал что–то чрезвычайно остроумное.

— Вы сегодня с утра взялись смешить меня, Баум, — вытирая платком глаза, сказал он. — А в мои годы смеяться вредно. Говорят, от этого возле глаз делаются морщинки. Но пойдем ко мне, поговорим о делах.

В кабинете Майера они уселись друг против друга в глубоких креслах возле письменного стола, закурили сигареты, и Майер приступил к разговору.

— Я буду говорить с вами, Рихард, — он впервые назвал Баума по имени, желая подчеркнуть этим откровенность беседы, — как начальник спортивного клуба «Тевтон». Мы организовались уже довольно давно, но настоящей силы достигли только теперь. В нашем клубе огромное количество спортсменов…

— На дивизию уже наберется?

Майер усмехнулся и не ответил на этот вопрос.

— …Средства у нас большие, и ясно, что Клуб будет еще расти и развиваться. Мы хотим иметь собственную спортивную базу, целый спортивный город, где можно было бы воспитывать настоящих рекордсменов, способных защищать спортивную честь Германии.

— Что ж это должен быть за город? — Баум хотел знать все.

— Пожалуйста, это не секрет. Стадион, административные здания и пансионат, рассчитанный на большое количество спортсменов. Я вижу, вы не читаете газет, Баум. Про этот спортивный город так много пишут.

— Ваши газеты я, правда, читаю от случая к случаю, — ответил Баум. — И большой должен быть пансионат?

— Мне трудно сейчас сказать точно.

— Так, ясно. Скажите, Майер, почему вы обратились именно ко мне? Я вам нужен?

— Да. Нужны, как талантливый архитектор и спортсмен.

— Значит, вы предлагаете мне строить этот город и«-.

— Стать членом спортивного клуба «Тевтон».

— А вы не боитесь, что я расскажу газетам о том, что видел здесь и о смысле нашего разговора?

Майер снова засмеялся:

— Пожалуйста! «Тевтон» — популярный клуб. Фотографии моих ребят чуть ли не каждую неделю появляются в газетах. Сначала болтали, будто наш клуб — военная организация, потом, видно, это приелось. Ну и перестали, прекратили болтовню.

— Но от этого организация не перестала быть военной.

Майеру надоело изображать веселое добродушие. Лицо его слегка вытянулось, улыбка исчезла.

— Ну, довольно, Баум, — уже другим тоном заговорил он. — Вы мне нужны как спортсмен. Вы будете отличным примером для всех, кто захочет вступить в наш клуб. О вашем приезде мы оповестим все газеты. Будущее ваше я обеспечу. Мне надо сообщить, что лучшие спортсмены бегут из восточного сектора к нам. Вот и все.

— А если я не соглашусь?

— Согласитесь.

— Кто меня заставит?

— Я.

— Каким образом?

— Вот таким.

Спокойно, не сомневаясь в победе, Майер встал с кресла, подошед к столу, выдвинул ящик и, достав какую–то бумагу, перевел взгляд с нее на своего гостя, затем протянул ему бумагу.

Это была фотокопия заявления, которое Баум написал в организацию гитлеровской молодежи, когда ему было шестнадцать лет. Все школьники тогда писали такие заявления по приказу школьного организатора гитлерюгенда, но принять их не успели, так как началась война. Заявление же сохранилось, и Майер сумел разыскать его.

— Вы сейчас член Единой социалистической партии Германии, — иронически сказал Майер, — но долго ли вы там пробудете, если я пошлю туда копию и у меня запросят оригинал?

Лицо Рихарда Баума оставалось каменно–спокойным.

— Каким условиям должен отвечать новый город?

— Вот люблю деловых людей, — улыбка снова озарила лицо Майера, — вместо мелодраматических сцен — деловой подход строителя! Правильно! Вы молодец, Баум! Я никогда не ошибаюсь в людях. Пожалуйста, вот вам данные о спортивном городе.

Рихард внимательно прочитал написанное, потер щеку, будто проверяя, хорошо ли она побрита:

— Рассчитано примерно на одну дивизию?

— Да.

— Понятно. А теперь, Майер, я поеду домой. Я бы еще поболтал с вами, но мне некогда, надо строить наш стадион! Всего хорошего!