Но Ирина видела: чем дальше, тем равнодушнее становятся лица слушателей. Ей и самой стало трудно следить за основной мыслью. Ирина с ужасом заметила, что Вера Кононенко украдкой зевнула. Староста кружка Скворчих тоже слушал Нину довольно рассеянно.

Нина окончила чтение при полном молчании слушателей. И вдруг в тишине раздался голос Вальки Волка, самого ехидного и злоязычного студента:

— Этот очерк нужно передать политехническому институту, там его используют как пособие для изучения подъемных кранов и экскаваторов.

— Товарищ Волк! — оборвал его Скворчих. — Если хочешь выступить, попроси слово.

— А я уже все сказал, — и Валька Волк спрятался за спины сидящих впереди.

Нина ощутила острую ненависть к Вальке. Даже не взглянув в его сторону, она подошла к своей скамье к села. Вот сейчас попадет этому противному Вальке от товарищей за такое выступление!

— Кто хочет слово? — спросил Скворчик.

Все молчали, и Ирина, испытывая жалость к подруге, убедилась, что обсуждать, собственно говоря, нечего, — замечание Вальки оказалось почти исчерпывающим.

— Товарищ Сокол, — раздался вдруг голос Кащука, — с кем вы разговаривали на Крещатике?

— С бригадиром монтажников, которые собирают подъемный кран. — Нина насилу выговорила эти слова.

— Как его зовут?

И Нина вдруг сообразила, что даже не поинтересовалась, как его зовут, и называла просто «товарищ бригадир» — ей очень нравилось тогда это сильное, энергичное сочетание слов. Для виду она полистала блокнот, но, конечно, ничего там не нашла.

— Я могу узнать его имя, — сказала она.

— Нет, сейчас это уже не нужно, — ответил Кащук. — А еще с кем из рабочих вы говорили?

— Там были практиканты из КПИ.

— Очень интересно. Но их имен вы тоже, по–видимому, не знаете?

— Нет, — решительно ответила Нина. Никакая сила в мире не заставит ее произнести имя Русанова.

— А теперь, товарищи, давайте разберемся, в чем ошибка Нины Сокол, — начал Кащук. Он стал говорить о недостатках очерка и сделал это так просто, по–дружески, что у Нины исчезло ощущение провала, и она сама удивилась, как это она не понимала раньше, что в центре каждого очерка должны стоять не машины, а люди, с их характерами, мыслями и стремлениями. Вспомнился бригадир с его жалобами на отсутствие запасных частей, — вот расскажи об этом разговоре, и сразу оживет образ, станет понятным и ясным. Как это она пропустила самое главное? Внезапно ей вспомнились последние слова Русанова. Он предостерегал ее именно от этой ошибки. Откуда он знал? Ага, он, должно быть, слушал ее разговор с бригадиром.

Кащук закончил разбор, и каждый студент подумал, что писать очерк куда труднее, чем казалось на первый взгляд.

На стадион Нина и Ирина Гонта отправились вместе.

Девушки вышли из университета и на секунду остановились.

— Смотри, как красиво, — сказала Ирина.

Всю свою жизнь Нина прожила в Киеве и давно уже привыкла к осенней медно–багровой роскоши его садов и парков. Но Ирина видела киевскую осень впервые и каждый раз, выходя из университета, замирала от восторга.

И в самом деле было от чего прийти в восторг. Тяжелые, ветвистые круглые кроны каштанов стали темно–бронзовыми, в осенней сухой и звонкой листве не было ни одного зеленого пятнышка. Среди них стоял памятник Шевченко, и казалось, что обступившие его каштаны тоже отлиты из металла.

Девушки быстро прошли через сад. На дорожках копошилась детвора. На скамейках сидели седые старички в старомодных пиджаках и котелках и неторопливо рассуждали о политике. «До войны их было гораздо больше», — подумала Нина.

Первым человеком, которого они встретили на стадионе, был Ростислав Косенко. Нина никогда не приглашала его сюда и не ожидала его видеть. Ее отношения с Косенко складывались как–то непонятно.

В тот раз, получив от Косенко письмо, она пошла к нему на свидание. Не зная причин, заставивших Нину согласиться на это, Косенко даже удивился про себя столь легкой победе и подумал, что мнение, высказанное им Русанову о Нине, неожиданно оказалось справедливым. Он решил как можно чаще встречаться с Ниной, изображать пылкую влюбленность, посылать ей цветы, приглашать в театр, словом, по его собственному выражению, не давать противнику опомниться, пока он не сдастся. О своих ухаживаниях он не говорил Русанову ни слова, намереваясь рассказать ему обо всем, когда гордое сердце Нины Сокол будет совершенно покорено.

Поэтому–то, твердо решив привести свой план в исполнение, Косенко и появился на стадионе, собираясь после тренировки пригласить Нину в театр или ресторан. Он остановил девушек недалеко от трибуны, поздоровался с Ниной, которая познакомила его со своей подругой, сказал, что дождется конца занятий, и пошел к трибуне.

— Неприятный у тебя знакомый, — сказала Ирина, входя в раздевалку.

— Почему?

— Губы как–то неприятно облизывает.

Нина ничего не ответила. В раздевалке с ними поздоровалась Софья Карташ, с некоторого времени она не пропускала почти ни одного занятия, которое проводил Максимов на стадионе.

Николай Дмитриевич уже поджидал своих учениц, и девушки заторопились. Когда они вышли на поле, перед тренером выстроилась шеренга, значительно длиннее той, которую увидела Ирина, придя сюда в первый раз. Группа росла.

Тренировка началась. Нина часто посматривала на трибуну, где сидел Косенко. Ей было неприятно его присутствие. Взгляд его словно связывал движения.

Максимов перешел к знакомому упражнению–очень трудному ползанию по холодной, уже тронутой первыми утренними заморозками земле. Нина подумала о том, как выглядит все это с трибуны, ей стало неловко, и она поднялась с земли.

— Николай Дмитриевич, я этого делать не хочу, мне неудобно.

— Нет, ты будешь делать это упражнение, Оно тебе нужнее, чем кому–либо другому.

— Никому оно не нужно.

— Вон смотри, как Ирина его делает.

Раздражение скапливалось в сердце Нины еще со времени обсуждения очерка, и слова Максимова явились последней каплей. Быть может, если бы тренер не привел ей в пример Ирину, девушка сдержалась бы, но сейчас она уже не владела собой.

— Не буду я делать ваших дурацких упражнений!

— Если бы ты была даже чемпионом мира, то и тогда бы не имела права говорить таким тоном, — сдержанно заметил Максимов.

— А упражнений этих все равно делать не буду.

— Выйди из строя, поди оденься, поговорим после тренировки.

Нина резко повернулась и, даже не взглянув на тренера, помчалась к раздевалке. Карташ встретила ее улыбкой:

— Не поладила с Максимовым?

Внутри у Нины все кипело от нервного возбуждения. Неудачи нынешнего дня она валила на ни в чем не повинного тренера. Он казался виновником всех неприятностей.

— Софья Дмитриевна, я перехожу в вашу группу, — заявила Нина.

Карташ приняла это заявление внешне спокойно, но сердце ее дрогнуло от радости.

— Я знала, что ты к этому придешь, — сказала она. — Николай Дмитриевич очень хороший тренер, но никогда не умел обращаться с чемпионами и понимать их психологию. Ну, надеюсь, мы с тобой поладим.

Она обняла Нину за плечи и поцеловала в щеку, как бы закрепляя этим их сговор.

— Завтра приходи в три часа, — уже другим, властным тоном начальника произнесла Карташ. — Группа у меня небольшая, и тебе будет легко работать.

Нина торопилась выйти из раздевалки, чтобы не встретиться с Максимовым. Теперь ее уже томило ощущение вины перед ним, но ни за что на свете она даже самой себе не призналась бы в своей неправоте.

Косенко ждал ее возле выхода.

— Очень хорошо, что вы кончили тренировку раньше, — радостно сказал он. — Давайте поедем в ресторан, пообедаем, поговорим. Я так давно вас не видел… так соскучился…

Они виделись только позавчера. Мягкая ласковость в его голосе и преданный взгляд тронули Нину. Кроме того, надо было отвлечься от всех этих навалившихся на нее сегодня неприятностей. Что за день такой несчастливый!

И Нина согласилась. Они поехали в ресторан «Кукушка», стоявший над самым Днепром, на живописном крутом обрыве. На крыше павильона, оправдывая название ресторана, красовалась вырезанная из дерева кукушка.