— Тогда впредь буду только Феланом. Надоело быть залогом.

Ула рассмеялась, щекоча дыханием его ключицы, и блаженная дрожь пробежала вдоль позвоночника. Он еще сильнее прижал ее к себе, стараясь не переборщить и не сделать больно. Поглубже вдохнул ее запах, легко куснул в шею, и Ула засмеялась еще звонче.

— Не надо, не ешь меня, — причитала она, смеясь и слабо толкаясь, скорее ради игры, нежели всерьез.

Вой повторился. Волки звали на помощь, и тут уже было не до игр. Тяжко выдохнув, он выпустил Улу из объятий.

— Что мне делать? — спросил он, заглядывая в ее посерьезневшие глаза.

— Надо подумать, — отозвалась она. Ула рассматривала дымящий горизонт, хмуря брови. Потом она уселась на том же месте, где стояла, и принялась руками гладить кору материнского древа. — Я могу помешать огню распространяться, но этого мало. Нужен сильный дождь.

— Ведьмы на шабаше ведь вызывали дождь.

Ула кивнула.

— Моих сил не хватит на такой же ливень. А слабый дождик не сможет пробиться сквозь кроны. — Она закусила губу от досады. — Если охотники и деревенские не подожгут другие деревья, я могла бы затушить уже занявшееся пламя.

— Тогда я им помешаю, — заявил он, присел рядом и положил руку на ее плечо. — Я помогу тебе.

Ула смотрела в его глаза. В любимой зелени отражался страх.

— С тобой не будет того, что было с Измой. Клянусь.

Она усмехнулась и выдохнула.

— Опять ты клятвами раскидываешься, — прошептала она и уткнулась лбом в его плечо.

— Не раскидываюсь. Это всего лишь вторая, — ответил он и провел ладонью по ее волосам, закапываясь пальцами в пряди и снова вдыхая родной запах.

— Лучше принеси клятву верности древу, — сказала Ула, потираясь головой, как ласковый щенок. — Если оно примет клятву, то будет тебе помогать.

— А разве так можно?

— Тебе можно. В тебе ведь тоже есть ведьмина кровь.

Он кивнул. Хорошо, что отец уже рассказал об этом. Если его бабушка была такой же лесной ведьмой, то Ула права.

— И как это сделать? — спросил он, продолжая ее гладить. Эта незатейливая ласка сейчас казалась такой правильной и нужной, да и Ула все больше успокаивалась и будто набиралась сил.

— Клятва материнскому древу — это нечто сокровенное. Ее никто не должен знать и слышать. Поэтому тебе придется отойти подальше, чтобы я не услышала твоих слов.

— И как понять, что древо пряло клятву?

— Ты его почувствуешь, — загадочно ответила Ула. Она подняла голову, положила ладонь на его щеку и поцеловала. Легко и нежно, лишь слегка касаясь. — Волки помогут тебе в лесу.

Он кивнул и встал в полный рост. Сделать шаг в сторону, снова покинуть Улу, пусть только на время, сейчас было гораздо сложнее, чем в прошлый раз. Он посмотрел на волчонка у ствола. Тот спал, его маленький животик надувался и сдувался от быстрого дыхания. Он был жив и теперь здоров, но еще слишком мал, чтобы жить самостоятельно. За ним нужно будет вернуться, когда в лесу станет безопасно.

Бренна все также лежала и тряслась, постанывая. Сейчас она была без сознания, но ведь и очнуться может.

— Ее надо связать. Не хочу давать ей и малейшего шанса тебе навредить.

Он снова посмотрел на Улу. Она кивнула и зашептала, глядя на Бренну. Лозы снова потянулись к ней и обвили плотными кольцами.

— Иди, времени мало, — поторопила Ула.

Он развернулся и пошел вниз по корню, стараясь не смотреть на Улу. Она права, надо было спешить. Дыма в небе становилось все больше, а волки все чаще скулили вдалеке. Сейчас только эти звери пытались отстоять свой лес, и им надо было помочь.

Он спустился с корня и пошел вдоль древа, пытаясь обойти его по кругу. Следующий огромный корень нашелся не сразу, и забраться на него было сложнее. Ветви ближайших деревьев качались на ветру и словно намеревались сбить его с ног. Они хлестали по лицу, оставляя царапины, били по рукам и животу, тыкались в ребра. Побитый Вильгельмом бок отдавался резкой болью на такие тычки. Под ногами змеями вились корни и лианы. Они путались и оплетали ступни, заставляя оступаться и падать. Лес будто был против него. А может и само древо старалось не подпускать к себе чужака. Ведь одно дело, когда он с Улой или идет к ней, и совсем другое — когда он идет к самому древу.

И все же он шел вперед. Падал, поднимался и шел дальше. Ругался себе под нос, отбивался от назойливых веток и поднимался все выше. Наконец, он достиг ствола.

Древо без Улы выглядело угрожающе. Оно размахивало огромной ветвью, шуршало громадными листьями и пахло всеми лесными запахами разом, забивая нос и мешая нормально дышать. Кора ощетинилась тысячами острых иголок, и прикасаться к ней было мучительно больно. И все же он не убрал руку, а лишь сильнее прижал ладонь.

Он сделал глубокий вдох и произнес самые искренние слова, на какие был способен.

— Я, нареченный матерью Фелан, клянусь, что впредь буду защищать Улу с такой же верностью и преданностью, как и ты защищаешь ее и помогаешь ей. Я клянусь, что впредь буду принадлежать только ей, целиком и полностью. А если и она согласится стать моей, то буду безгранично счастлив. Правда, я еще у нее не спросил. Ничего, спрошу потом.

Иглы под ладонью смягчились, и тело наполнилось знакомым теплом. Оно немного отличалось от того, которое рождала Ула. Но это точно было целительное тепло. Все царапины и ссадины, полученные на пути, затягивались и заживали. А поврежденные ребра нагрелись пуще иных ран, почти горели, но боль постепенно отступала.

Фелан вздохнул полной грудью.

Воздух пах мамой. Тем же молоком, печеной картошкой и влажной лесной землей. Словно она стояла рядом, живая и здоровая, радостная, улыбчивая. На глаза навернулись слезы, которые он не мог сдержать. Фелан прислонился лбом к стволу и позволил себе несколько мгновений слабости.

Вот почему его называют материнским. Оно такое же теплое и родное, заботливое, ласковое. И оно приняло его, как мать принимает дитя со всеми недостатками и достоинствами.

Чувства обострились. Фелан ногами почувствовал вибрацию от четырех лап, бегущих по корню древа к нему. Он обернулся и пошел навстречу, утирая щеки рукавом. К нему несся серый волк, тот самый, чьего волчонка Ула полдня спасала от смерти. Он бежал, вывалив язык набок, уставший, с опаленной шерстью и пробитым стрелой ухом. Но в его глазах читалась решимость.

Волк остановился перед Феланом и склонил голову. Фелан присел перед ним и потрепал между ушами. Зверь посмотрел на него с преданностью верного друга, и Фелан кивнул ему, вставая в полный рост.

— Вперед, серый, будем помогать Уле и спасать наш лес.

Волк махнул хвостом и посеменил вниз по корню. Фелан побежал за ним, и зверь ускорился. Они бежали вперед, к другим волкам, и Фелан чувствовал, как сильно изменилось все вокруг. Нет, не так. Он сам изменился. Уши улавливали больше звуков, нос чуял больше запахов, и даже кожа ощущала малейшее движение воздуха. Казалось, что теперь он не просто знал лес, но стал его частью. Он стал таким же диким зверем, как и этот серый волк, породнился с ним.

Он слышал, как вдали выли и скулили другие волки, напуганные огнем и людьми. Слышал и людей, которые были напуганы не меньше. Он чуял, как запах гари все сильнее распространялся средь деревьев.

И чем ближе они были к огню, тем сильнее нагревался воздух.

Фелан остановился на небольшом холме и огляделся. В воздухе витала серая дымка с хлопьями пепла, и совсем недалеко были слышны голоса людей. А еще он учуял запах масла.

Вот почему Ула сказала, что сначала нужно остановить людей.

И стоило подумать о ней, как в груди снова разлилось тепло. Она на него расчитывает, и у него нет права ее подвести.

Волк не сразу заметил, что Фелан остановился, но он потом вернулся и сел рядом, заглядывая в глаза.

— Зови сюда всю стаю, серый. Будем людей гонять.

Зверь запрокинул голову к небу и завыл, долго, протяжно. Ему ответили со всех сторон, и вскоре у холма собрались все волки. Их было много, не меньше двух десятков. Некоторые были уже побитые и подпаленные. Но все смотрели на Фелана с немой решимостью сражаться до последнего.