Там и застал я его в том жалком состоянии, как было сказано в начале… При помощи некоего г. Фельтена мне удалось хорошо продать тогдашнему эстонскому дипломатическому представителю Альберту Георгиевичу Оргу несколько лекций Власа Михайловича о Французской революции для таллинского издательства «Библиофил». Любезные миллионы, или, как тогда говорилось, «лимоны», Орга позволили Дорошевичу обойтись на первое время. А от дальнейшего времени его освободила смерть. И — по тем обстоятельствам, в каких она его застала, — слава богу!

Видела несколько раз Дорошевича.

Жил Дорошевич в какой-то огромной квартире, хворал, очень осунулся, постарел и, видимо, нестерпимо тосковал по своей жене, оставшейся в Петербурге, — хорошенькой легкомысленной актрисе.

Дорошевич ходил большими шагами вдоль и поперек своего огромного кабинета и говорил делано равнодушным голосом:

— Да, да, Леля должна приехать дней через десять…

Всегда эти «десять дней». Они тянулись до самой его смерти. Он, кажется, так и не узнал, что его Леля давно вышла замуж за обшитого телячьей кожей «роскошного мужчину» — большевистского комиссара.

Он, вероятно, сам поехал бы за ней в Петербург, если бы не боялся большевиков до ужаса, до судорог.

Он умер в больнице, одинокий, во власти большевиков.

А в эти киевские дни он, худой, длинный, ослабевший от болезни, все шагал по своему кабинету, шагал, словно из последних сил шел навстречу горькой своей смерти.

Работая в «Русском слове», я мало встречалась с Дорошевичем. Я жила в Петербурге, редакция была в Москве. Но два раза в моей жизни он «оглянулся на меня».

В первый раз — в самом начале моей газетной работы. Редакция очень хотела засадить меня на злободневный фельетон. Тогда была мода на такие «злободневные фельетоны», бичующие «отцов города» за антисанитарное состояние извозчичьих дворов и проливающие слезу над «тяжелым положением современной прачки». Злободневный фельетон мог касаться и политики, но только в самых легких и безобидных тонах, чтобы редактору не влетело от цензора.

И вот тогда Дорошевич заступился за меня:

— Оставьте ее в покое. Пусть пишет о чем хочет и как хочет.

И прибавил милые слова:

— Нельзя на арабском коне воду возить.

Второй раз оглянулся он на меня в очень тяжелый и сложный момент моей жизни.

В такие тяжелые и сложные моменты человек всегда остается один. Самые близкие друзья считают, что «неделикатно лезть, когда, конечно, не до них».

В результате от этих деликатностей получается впечатление полнейшего равнодушия.

«Почему все отвернулись от меня? Разве меня считают виноватым?»

Потом оказывается, что все были сердцем с вами, все болели душой и все не смели подойти.

Но вот Дорошевич решил иначе. Приехал из Москвы. Совершенно неожиданно.

— Жена мне написала, что вы, по-видимому, очень удручены. Я решил непременно повидать вас. Сегодня вечером уеду, так что давайте говорить. Скверно, что вы так изводитесь.

Он говорил долго, сердечно, ласково, предлагал даже драться на дуэли, если я найду это для себя полезным.

— Только этого не хватало для пущего трезвона!

Взял с меня слово, что, если нужна будет помощь, совет, дружба, чтобы я немедленно телеграфировала ему в Москву, и он сейчас же приедет.

Я знала, что не позову, и даже не вполне верила, что он приедет, но ласковые слова очень утешили и поддержали меня — пробили щелочку в черной стене.

Этот неожиданный рыцарский жест так не вязался с его репутацией самовлюбленного, само-удовлетворенного и далеко не сентиментального человека, что очень удивил и растрогал меня. И так больно было видеть, как он еще хорохорился перед судьбой, шагал, говорил:

— Через несколько дней должна приехать Леля. Во всяком случае, падение большевиков — это вопрос нескольких недель, если не нескольких дней. Может быть, ей даже не стоит выезжать. Сейчас ехать небезопасно. Какие-то банды…

«Банды» был Петлюра.

За свою недолгую жизнь Влас Михайлович Дорошевич написал невероятно много фельетонов, очерков, театральных обзоров, рецензий, рассказов и всевозможных стилизованных легенд и сказок. Его творчество не изучено, не собрано. Единственное собрание сочинений, вышедшее в 1905–1907 гг. в 9 томах, едва ли охватывает десятую часть созданного им.

После смерти писателя неоднократно выходили сборники его произведений, однако они ни в коей мере не претендовали на полноту.

В настоящий сборник вошли не только произведения, уже печатавшиеся в посмертных изданиях, но и те его сатирические и юмористические повести, фельетоны, рассказы, которые не появлялись в книгах с дореволюционных времен («Джентльмены», «Нашествие иноплеменников», «Мужья», «Женихи», «Ограбление» и многие другие). Так что настоящее издание значительно расширит представление современных читателей о замечательном писателе, изрядно подзабытом за последние десятилетия.

Вошедшие в том произведения печатаются по изданиям: Дорошевич В. М. Собр. соч. М., 1905–1907. Т. 1, 6; Новые рассказы. М., 1903; На смех.

Юмористич. рассказы. СПб., 1912; Избранные рассказы и очерки / Сост., послесл., примеч. С. В. Иванова. — М., 1966; Избр. страницы / Сост., примеч. С. И. Чупринина. — М., 1986; Рассказы и очерки / Вступ. ст. А. П. Карелина. — М., 1986.

Воспоминания о В. М. Дорошевиче писателей Александра Валентиновича Амфитеатрова (1862–1938), Надежды Александровны Тэффи (1872–1952) печатаются по следующим изданиям: Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. I. М. 2004. С. 148–178; Тэффи. Моя летопись. М., 2004. С. 77–78.