Он поднял шаровары и. поддерживая их руками, выбежал из спальни и из дома.

Его охватил такой стыд, что он. не рассуждая, вскочил на первого, стоявшего во дворе, коня, принадлежавшего кому-то из гостей, ударил его пятками под бока и, колотя кулаками по шее, вылетел на улицу.

Не привыкший к ударам конь летел, как птица, как вихрь.

Так семь дней и столько же ночей скакал Гассан, едва останавливаясь на несколько часов, чтобы дать передохнуть измученному коню.

Стыд хлестал Гассана, Гассан хлестал коня.

И через семь дней Гассан приехал в чужую, незнакомую страну, в большой город.

У Гассана не было денег, — потому что, — ты понимаешь, султан, — никто не берет с собой денег, идя в опочивальню своей жены.

Гассан продал роскошный халат, который был на нем, и проклятые шаровары — причину его несчастья, — купил себе скромное платье, но с более крепкими завязками. Продал измученного коня, богатое седло и уздечку.

И на вырученные деньги купил фисташек в сахаре, шербета, орехов в меду и пошел по улицам незнакомого города, крича:

— Женские утехи! Женские утехи!

Гассан был молод и очень красив, — и во все гаремы звали молодого и красивого торговца, находя, что у Гассана особенно вкусны орехи и особенно ароматен шербет.

Быстро и по хорошим ценам распродав свой товар, Гассан открыл на базаре маленькую лавочку серебряных вещиц, — и, с прибылью распродав серебряные вещи, открыл большую лавку золотых.

Через год Гассан торговал уже драгоценными камнями.

А через два он был самым богатым купцом в городе.

Люди уважали его за богатство и любили за честность и ум.

Девушки жалели, что он не хочет жениться, а женщины этому радовались.

Слух о достоинствах Гассана дошел до местного эмира.

Эмир захотел увидеть Гассана и, придя в восторг от его ума, сделал Гассана своим другом.

Когда вскоре умер престарелый великий визирь, эмир возвел своего друга Гассана в звание великого визиря.

И умный, честный Гассан издал много мудрых законов, осчастливив страну, жители призывали на голову визиря благословения Аллаха, — Аллаху слава и молитвы! — и слава Гассана распространилась по земле, как масло растекается по воде, и дошла до самых отдаленных стран.

Эмир не однажды говорил Гассану:

— Среди моих невольниц есть столь же прекрасные, сколь искусные в музыке, пении и танцах, — способные развеселить жизнь человека. И спальни которых были для меня так же священны, как спальни моих дочерей. Выбери себе одну из них, — и будь мне сыном.

Но Гассан каждый раз целовал землю у ног эмира и отвечал:

— Говори мне об этом, повелитель, только тогда, когда ты хочешь услышать из уст моих: нет.

Эмир отвечал:

— Аллах один повелитель!

И не расспрашивал дальше, умея уважать молчание так же, как мудрые слова.

Так прошло десять лет.

И не было в течение этих счастливых десяти лет ни одного дня, чтобы Гассан не вспоминал о своем Дамаске.

И когда исполнилось десять лет, тоска по городу, где он родился, так охватила душу Гассана, что однажды ночью, не говоря никому ни слова, Гассан покинул дворец своего покровителя. Не желая, чтобы его сочли корыстным или неблагодарным, взял с собой золота, только чтоб хватило на дорогу, и пешком ушел в Дамаск.

Долго шел он. слабело тело, и выше уносилась душа.

Когда, утром, с вершины холма Гассан увидел в лучах солнца родной город, — Гассан не мог удержаться и залился слезами.

Словно приближаясь к Каабе, ступал он по священной земле родины.

Словно по Мекке, шел по улицам Дамаска.

И услышал разговор.

Сидя у дверей своего дома, женщина. — да не оскорбится твой слух, султан, — искала насекомых в голове своей дочери, которой на вид было лет десять.

Девочка сказала:

— Я давно хотела спросить у тебя: когда я родилась, и сколько мне лет?

Мать отвечала:

— Тебе — десять лет. Ты родилась в тот самый год, когда с Гассана свалились шаровары.

Услышав это, Гассан в ужасе схватился за голову.

— Как?! Они с этого ведут свое летосчисление?!

Гассану показалось, что минареты покачнулись и дома поплыли у него перед глазами.

— Вы можете достигнуть вершин могущества и славы. Все потеряв, снова стать первым богачом! Сделаться великим визирем огромнейшего государства! Осчастливить миллионы людей. Быть мудрым! И при вашем имени будут вспоминать только то, что у вас когда-то свалились шаровары! И всякая дрянь будет рассказывать об этом своей покрытой коростою девчонке!

Гассан повернулся и ушел из Дамаска, чтоб больше никогда не возвращаться.

Вот та частица истины о людях, которая известна мне, султан. А все знает один Аллах!

И Шахеразада смолкла, потому что небо становилось розовым и наступал день.

— Великий визирь Мугабедзин созвал своих визирей и сказал:

Чем больше я смотрю на наше управление, — тем больше вижу нашу глупость.

Все остолбенели. Но никто не посмел возражать.

— Чем мы занимаемся? — продолжал великий визирь. — Мы караем злодеяния. Что может быть глупее этого?

Все изумились, но возражать никто не посмел.

— Когда выпалывают огород, дурные травы выпалывают вместе с корнем. Мы же только подстригаем дурную траву, когда ее видим, — от этого дурная трава только разрастается еще гуще. Мы имеем дело с деяниями. А где корень деяний? В мыслях. И мы должны знать мысли, чтобы предупреждать дурные деяния. Только зная мысли, мы и будем знать, кто хороший человек, кто дурной. От кого чего можно знать. Только тогда и будет наказан порок и награждена добродетель. А пока мы только подстригаем траву, а корни остаются целы, отчего трава только разрастается гуще.

Визири с отчаянием переглянулись.

— Но мысль спрятана в голове! — сказал один из них, похрабрее, — а голова, — это такая костяная коробка, что, когда разобьешь ее, улетает и мысль.

— Но мысль такая непоседа, что сам Аллах создал для нее выход — рот! — возразил великий визирь. — Не может быть, чтобы человек, имея мысль, кому-нибудь ее не высказал. Мы должны знать самые сокровенные мысли людей, — такие, которые они высказывают только самым близким, когда не опасаются быть подслушанными.

Визири в один голос радостно воскликнули:

— Надо увеличить число соглядатаев!

Великий визирь только усмехнулся:

— Один человек имеет состояние, другой работает. Но вот человек: и капитала у него нет, и ничего не делает, — а ест, как пошли Аллах всякому! Всякий сразу догадается: это — соглядатай. И начнет остерегаться. Соглядатаев у нас и так много, да толку нет. Увеличивать их число, — значит, разорять казначейство — и только!

Визири стали в тупик.

— Даю вам неделю времени! — сказал им Мугабедзин, — или через неделю вы придете и скажете мне, как читать чужие мысли, или можете убираться! Помните, что дело идет о ваших местах! Идите!

Прошло шесть дней.

Визири при встрече друг с другом только разводили руками.

— Выдумал?

— Лучше соглядатаев ничего не мог выдумать! А ты?

— Лучше соглядатаев ничего на свете быть не может!..

Жил при дворе великого визиря некто Абл-Эддин, молодой человек, шутник и пересмешник.

Делать он ничего не делал.

То есть ничего путного.

Выдумывал разные шутки над почтенными людьми.

Но так как шутки его нравились высшим, а шутил он над низшими, то все Абл-Эддину сходило с рук.

К нему и обратились визири.

— Вместо того, чтобы выдумывать глупости, выдумай что-нибудь умное!

Абл-Эддин сказал:

— Это будет потруднее.

И назначил такую цену, что визири сразу сказали:

— Да, это человек неглупый!

Сложились, отсчитали ему деньги, и Абл-Эддин сказал им:

— Вы будете спасены. А как, — не все ли вам равно? Не все ли равно утопающему, как его вытащат: за волосы или за ногу.

Абл-Эддин пошел к великому визирю и сказал: