В затылке чешет:

— Нам главное до Ильина дня отсидеть!

Что там ни говори, а сильно религиозное чувство в народе!

— Что, — говорю, — говорить! Большой праздник! Это делает тебе честь! А только потерпи. Все отечество терпит, — потерпи и ты.

Дал ему полтинник.

Среда

Мещанин Сидоров был опять.

Русский народ груб.

Требует, чтобы посадили.

— Что же это, — кричит, — за порядки! Я из-за вас без куска хлеба оставаться должон? Нам, главное, чтобы до Ильина дня отсидеться! У нас Ильин день — самое рабочее время. Нам в рабочее время сидеть недосуг.

— Да ты, — спрашиваю, — разве крестьянин?

— Зачем крестьяне? Подгородные мы, из мещан. А только Илья-пророк нас полгода кормит. На Илью-пророка батрак через город идет. Который на косьбу нанимался, — домой идет с деньгами. Который на уборку хлебов нанялся, — задаток получил, по местам идет, опять-таки с деньгами. Днем «подкидка» идет, кошельки подбрасываем, потом мужиков шарим. Вечером игра идет, в кон-чинку.

Урезонивал:

— Ну, это еще кто выиграет, кто проиграет!

— Зачем нам проигрывать, ежели карты у нас меченые! Русский народ просто жулик.

Нам, — кричит, — до вашей политики дела нет! Нам камеру подавай! Заслужили — и подавай! Тоже с голоду дохнуть не желаем. Время глухое, — самое сидеть! Что я теперича на воле делать буду? За вечь вчерашний день один кошелек с двумя пятиалтынными сделал!

Куда я его посажу?

Дал ему рубль. Ушел.

Четверг

Сидоров опять приходил.

— Пожалуйте рублишко.

И так категорически:

— А ежели, — говорит, — рубля жаль, — тогда сажайте!

Пробовал на него кричать:

— Да ты что это? — кричу. — Скажите, в тюрьму захотел! Да ты что о тюрьме думаешь? Для тебя она построена? Всякий мещанинишка — на три рубля украл, да куражится: в тюрьму его. Тоже! Велика невидаль! Да тут, может, не такие, как ты, дожидаются! Адмиралы! Адмирал Небогатое эскадру сдал, — не тремя рублями пахнет, — и тот два месяца ждал, пока вакансия сесть выйдет! Такое ли теперь время, чтобы о тебе думать? Пшел вон. Вот тебе тюрьма!

Сел на крыльцо, на ступеньки:

— Не пойду!

Приказал гнать.

— Правое, — кричит, — не имеете, чтобы арестанта из тюрьмы гнать! Обязаны всячески арестанта в тюрьме задерживать!

Скандал сделал.

Орет:

— Караул! Держите меня! Я жулик!

Вся тюрьма в окна смотрит.

Вечером имел объяснение.

С адвокатом одним, из политиков.

Говорил от имени товарищей по заключению:

— Группа, — говорит, — политических заключенных приглашает вас, г. смотритель, соблюдать законные права граждан.

Плюнул и пошел.

Как же я буду права граждан соблюдать, ежели у меня камер нет? Зло взяло.

— Сами, господа, всю тюрьму займете, а потом протестуете!

Пятница

Мещанин Сидоров явился вдребезги пьяный.

Безобразничает.

— Что же это, — орет, — такое? Господскую сторону держите? И тюрьма для господ? Простому человеку сесть негде? Теперь все равны!

Прямо социал-демократ.

— Мы, — кричит, — грамотные! Читали! «Свобода личности». Желаешь в тюрьму садиться — садись! Понимаем, что значит!

Совсем голову потерял!

Выскочил.

— Да я, — говорю, — тебя, такого, сякого, разэтакого, за эти слова… в тюрьме сгною!

Хохочет подлец.

— Да я этого, — говорит, — и требую.

Нечего делать!

Дал ему полтинник и рекомендацию к мяснику в «союз русского народа».

Впадает в социал-демократические заблуждения, но мог бы быть деятельным «союзником».

Воскресенье

Второй день тихо.

Сидоров не ходит.

Записан в «союз» и получает в день полтинник.

Понедельник

Мещанинишку Сидорова из «союза» выгнали: знамя пропил. Пенял мяснику:

— Знаете, что за народ. Вы бы из коленкора! Удивительны эти руководители! Никакого знания народа. Ну, кто же делает знамена из шелка?

Вторник

Сидоров появился.

Пьянешенек.

Опять скандал.

— Издевательство! — кричит. — Люди добрые! Что же это? Зачем же людей зря берут? В участок забирают, мировыми судят, к тюрьме приговаривают. А потом шиш! Сажать — их нету! Зачем же бедному человеку беспокойство? Зачем суд?

Грозился:

— Я, — кричит, — к корреспонденту столичных газет пойду! Я, — кричит, — у г. корреспондента курицу украду. Пусть вас в столичных ведомостях как следует расчихвостит!

И пойдет!

От русского человека всего жди.

Суббота

Имел удовольствие читать в полученной сегодня столичной газете корреспонденцию из нашего города:

«Благодаря крайнему нерадению местных тюремных властей даже приговоренные уже судом тягчайшие преступники невозбранно ходят по городу, внушая ужас обывателям. «Экспроприации» участились. Похищают не только неодушевленные предметы — деньги и проч., — но уводят среди бела дня со дворов одушевленные существа — домашнюю скотину…»

Это курица-то — «одушевленное существо» и домашняя скотина!

Есть ли у вас совесть, гг. корреспонденты?

Понедельник

По поводу корреспонденции столичной газеты получил от губернатора по телеграфу нагоняй:

— Принять меры.

Частная телеграмма сообщает, что едет с ревизией. Принял меры. Сидоров сидит. В женином будуаре сидит. Куда же я его еще посажу? Жена плакала. Обещал шелковое платье.

— Потерпи, голубушка. Вся Россия терпит. Потерпи и ты со всеми. Терпеть — теперь самое патриотическое занятие.

Сидоров на ее козетке спит. Еще кочевряжился.

— Оно, — говорит, — конечно, не совсем, чтобы по закону. На диванах спать. Да ежели хорошее обращение буду видеть, — согласен претерпеть!

Какова скотина?

Обедает с нами. Ест, что и мы.

Вторник

Сидоров становится невыносим.

На завтра заказал баланду.

— Желаю, — говорит, — чтобы по закону! Что арестанту полагается! Арестантский суп! И чтобы все арестантский суп ели! Будем есть баланду.

Среда

А не убить ли мне мещанина Сидорова? Становится нестерпим. Потребовал, чтобы в женином будуаре ему нары выстроили.

— Я, — говорит, — не к будуару, а к тюрьме приговорен. Желаю отбывать, как следует. Полагаются нары. Мы к нарам привычны.

Насилу уговорил его спать на рояле.

— А дверь, — говорит, — чтобы запирали, чтобы я не убег.

Обещал запирать.

— А в дверях, — требует, — чтобы глазок просверлили и цельную ночь на меня в этот «глазок», не отрываясь, смотрели.

Очень интересно!

— Потому я один спать боюсь!

Не ставить же сторожей в свою квартиру! Будем сторожить всю ночь сами. По очереди.

Четверг

Сидоров становится день ото дня невыносимее. Сегодня требует, чтоб в женином будуаре в окна решетки вставили.

— И парашу, — говорит, — мне!

Тьфу!

И ведь главное что! Основания имеет.

— Желаю, — говорит, — чтобы все по закону! И никаких!

Нотации читает:

— Это, — говорит, — с вашей стороны арестантам поблажки! За это, — говорит, — вашего брата по шапке!

Пятница

Сегодня бунт.

Сидоров решительно объявил, что желает быть переведенным в тюрьму.

— На тюремном положении. А у вас мне скучно. Барыня сидит цельный день в книжку мордой уткнумшись. Дети чему-то учатся. Не ругается никто. Ни в карты с кем. Желаю в общую!

Долго усовещивал:

— Да пойми же ты, — говорю, — что политика…

Знать ничего не хочет.

— А зачем, — говорит, — тюрьмы махонькие строите! Налоги с граждан берете, а тюрем не строите. Никакого попечения!