Пейч сказал в аппарат:
— Начальникам кораблей. Довести давление в котлах до максимума. Быть готовым к немедленным эволюциям. Все гидро взять на борт. Ближе чем на десять километров к острову не подходить. Мы возьмем Матапаля измором.
В это время Матапаль, остававшийся все время на крыше Дворца Центра и наблюдавший за неудачным обстрелом острова, подошел к небольшому стальному трансформатору, установленному рядом с флагштоком. Он собственноручно отпер его специальным ключом. На мраморной распределительной доске был всего один-единственный рубильник и манометр, красная стрелка которого стояла на синем нуле.
Матапаль написал несколько слов на бумажке и велел первому секретарю побыстрее сдать ее на радио.
Затем он сказал в трубку:
— Мистер Эрендорф, все ли готово к торжеству?
— До последней детали, — ответил конструктор острова.
— В таком случае прошу начинать. Я сейчас буду в зале.
…Дежурный слухач «Юпитера» услышал тонкий, как комариное пение, вызов Матапаля. Он поймал волну.
Пейч взял из рук матроса новое радио Матапаля:
«Извещаю о начале торжества на острове. Одновременно с этим разрешаю себе применить действие машины обратного тока. Пролетарии, «соединяйтесь». До свиданья!
Матапаль».
Пейч стремглав бросился на палубу.
Рука Матапаля, заключенная в светлую замшевую перчатку, твердо сжала штепсельный выключатель машины обратного тока и осторожно перевела его вниз. В эту же секунду стрелка манометра упруго дрогнула и показала тридцать пять миль — свою предельную точку. Ее кончик дрожал. Синие искры посыпались над распределительной доской. Матапаль торжественно приподнял цилиндр и помахал им в сторону эскадры. Два лакея почтительно хихикнули в ладони и отвернулись.
Действие машины обратного тока заключалось в том, что все железные предметы, в сфере ее действия, активно намагничивались со всеми вытекающими из этого последствиями.
Ван подпрыгивал от нетерпения, рискуя каждую секунду свалиться с хвоста аэроплана. Он уже видел эскадру Пейча и супердредноут «Юпитер», на котором находился профессор Грант. Ему уже казалось, что он видит профессора, который стоит во весь рост на носу корабля со свертком под мышкой.
— Скорей! Скорей! — кричал Ван, сильно размахивая руками и вытягивая шею, как будто бы это могло увеличить и без того феноменальную скорость аппарата.
Теперь вся картина осады острова была под Ваном, как на игрушечном полигоне. Остров был окружен густой цепью военных кораблей. И вдруг на острове бегло вспыхнула синяя искра, и вслед за тем корабли эскадры странно сдвинулись с места и потянулись боком друг к другу. Не прошло каких-нибудь десяти секунд, как они сдвинулись около самого большого из них, «Юпитера», как стая детских лебедей, притянутых магнитной подковой.
В то же мгновение мотор самолета остановился. Тросы слиплись. Раздался треск. Самолет зашатался. Ван схватился за хвост, едва удерживаясь на месте. Самолет накренился и штопором пошел вниз, крутясь, как игральная карта, выброшенная шулером с тридцать пятого этажа на улицу.
— Как?! — воскликнул Ван, цепляясь за слипшиеся тросы. — Как?! Умереть теперь, когда я почти достиг цели? Никогда!
Но как раз в эту минуту аппарат нырнул. Ван широко раскинул руки и полетел вниз головой в океан.
Пейч метался по палубе. Он был в отчаянии. В течение нескольких секунд все железные предметы в эскадре слиплись. Замки пушек не открывались. Машины оцепенели. Радиостанция перестала работать. Стрелки часов стояли.
Матросы потеряли самообладание. Они высыпали на палубы и размахивали руками. Их синие воротники и красные помпоны на шапках мелькали страшной путаницей надвигающейся паники.
Елена прижалась к Джимми.
— Это гибель, — прошептала она.
Джимми взял обеими руками ее голову и нежно заглянул в эти синие теперь почти лиловые — любимые глаза, которые снились ему так часто такими же близкими и полными слез.
Пейч стоял на наблюдательной вышке и кричал в рупор:
— Товарищи! Я призываю вас к выдержке! Паника может погубить всех нас.
Но матросы не слушали его.
Профессор Грант, почувствовавший сильный толчок при столкновении кораблей, деловито надвинул очки на глаза и кинулся к двери. Но намагниченная дверь не отпиралась.
— Кто меня запер? — тонким укоризненным голоском кричал профессор. Ай-ай-ай! Пустите меня! С вашей стороны это очень нехорошо не пускать профессора смотреть катастрофу!
Ему очень хотелось на палубу, но дверь была плотно заперта, и никто не отвечал профессору.
…Ван падал в океан. За ним летели пирожки с рисом и недопитая бутылка виски…
XXX. Плюсы и минусы Вана
Около трех тысяч отборнейших джентльменов и леди, приписанных к правящему классу будущего общества, собрались в хрустальном зале Дворца Центра. Описывать великолепие дамских туалетов и качество мужских фраков было бы совершенно бесполезным делом, так как это значило бы на верных семьдесят процентов понизить их действительную роскошь. Достаточно, если я укажу, что три тысячи самых богатых людей мира, одетые в самые лучшие свои костюмы и надев самые драгоценные свои украшения, 10 июня в половине двенадцатого дня ожидали выхода Матапаля.
Мистер Эрендорф блистал в этот день, как самая отборная маслина из гарнира императорской селедки.
Остальное население острова, зарегистрированное в справочном бюро в качестве класса управляемых, было собрано перед Дворцом Центра под надзором контролеров и офицеров обороны.
Гигантский рупор радиотелефона был установлен над главным входом Дворца, декорированного с утонченным вкусом римского цезаря.
Это был великий день, первый день новой эры.
Ровно без четверти двенадцать легкий шепот пробежал по рядам джентльменов. Лакеи склонились, и на возвышение взошел Матапаль.
Я еще не успел описать наружности этого джентльмена, хотя он имеет на это больше права, чем кто бы то ни было из героев этого романа. Я буду краток. Матапаль был во фраке и цилиндре. Его большая голова с маленьким, слегка раздвоенным подбородком, выдававшимся вперед, твердо сидела в тугом до скрипа воротничке. Его губы были красны, и над ними резко чернели усы, подстриженные по английской моде прошлого столетия. Но это все было ничем в сравнении с его глазами. Они были глубоко впаяны в острую оправу орбит, как два прозрачных крупнограненых драгоценных камня. Его нос, загнутый острым клювом к подбородку, придавал ему сходство с филином, смотрящим на солнце ничего не видящими, пустыми, резкими глазами.
Матапаль поднял маленькую плотную руку в белой перчатке и приподнял цилиндр.
Он сказал:
— Господа! Сегодняшнее торжество, которое, в сущности, началось еще вчера гибелью Японии и несколькими сильными подземными толчками, о которых сообщалось из разных частей света, я открою небольшой официальной декларацией. С этого момента острову, на котором мы имеем честь находиться, присваивается имя величайшего писателя нашей эпохи, славного мастера и конструктора нашего быта, мистера Эрендорфа. Остров Эрендорф. Не правда ли, господа, это звучит великолепно?
— Остров Эрендорф, — не правда ли, это великолепно? — выкрикнул в сто раз усиленный голос Матапаля из рупора над входом Дворца Центра.
Гости закричали «ура».
В хрустальном зале блеснули бокалы и выстрелили пробки. Матапаль протянул руку, и в ней очутился длинный, узкий бокал. Матапаль улыбнулся частью левой щеки и кивнул Эрендорфу, который раскланивался направо и налево, как тенор, прижимая перчатки к манишке.
Когда возбуждение дам улеглось, Матапаль продолжал…
Теперь опять необходимо вернуться к Вану, который падал в океан. Великий учитель сказал, что у Вана есть свои плюсы и минусы. Он не ошибся. К минусам Вана следует отнести его страшную неудачливость. Что же касается плюсов, то у Вана был один несомненный плюс: Ван умел превосходно нырять и гениально плавать.