— До свидания, Джимми. На сегодня — все.

Джимми сошел с площадки и сунул голову под садовый кран.

Когда его голова из белой сделалась черной, он туго выкрутил налипший на лоб чуб, покачался на одной ноге, подхватил мизинцем за вешалку фланелевый пиджак, брошенный в траву возле садовой бочки, перекинул его через плечо, сказал «ол райт» и, насвистывая канадскую песенку, скрылся в зелени.

Мисс Елена не более минуты смотрела ему вслед, жмуря от солнца золотые глаза, потом подняла маленький, короткий подбородок, повернулась на каблуках и побежала навстречу отцу, который шел, потирая руки, к столу, накрытому под красным полосатым зонтиком.

— Дочь моя, — торжественно сказал профессор Грант, с аппетитом принимаясь за еду, — сегодня большой день. Я бы сказал, очень большой день. Сегодня твой отец сделал удивительное открытие.

— Надеюсь, ты не имеешь в виду моих отношений с Джимми?

— Нет, этого я не имею в виду. Но зато я имею в виду отношение вулканического процесса к поверхности земной коры, — торжественно заметил Грант.

— Да, — сказала Елена.

— За последние пятьдесят лет, как тебе, вероятно, известно, наша планета находится в процессе постоянных и очень значительных геологических изменений.

— Да.

— Подвинь мне, пожалуйста, яичницу. Пятьдесят лет тому назад с корой земного шара начали происходить удивительные вещи. Не то в тысяча девятьсот двадцать первом, не то в тысяча девятьсот двадцать пятом году в Азии произошел целый ряд существенных изменений земной поверхности. Так, например, чуть не была уничтожена Япония; сильные колебания почвы наблюдались в Туркестане, в Южной Индии и Цейлоне.

— Да.

— Ученые того времени не обратили достаточного внимания на эти явления. Но я, посвятивший всю свою жизнь геологическим изысканиям, не так давно установил связь между этими еще слабыми фактами и несомненным перерождением поверхности всего земного шара. Наблюдение целого ряда записей точнейших сейсмографов и сопоставление этих записей с научными данными прошлого века дали мне основание заключить, что легенды о всемирном потопе и об Атлантиде имеют под собой вполне научную почву. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Отлично. Налей мне полстакана бордо. Спасибо. Итак, я продолжаю: сегодня великий день. Сегодня мне удалось вычислить с точностью до нуля целых одной стотысячной время и место начала грандиозных геологических изменений, которые должны затем пройти по всей коре земного шара ровно через месяц от сегодняшнего дня. Катастрофа будет грандиозной…

Грант выпил глоток вина, и глаза его под темными консервами сверкнули восторгом вдохновения.

— Перерождение коры земного шара будет колоссальным. Оно начнется у Южного полюса и захватит Южную Америку и Австралию. Эти материки опустятся в океан. Вслед за ними в океан опустятся Азия и Европа, а также Африка и Северная Америка. Это будет нечто более грандиозное, чем всемирный потоп. Вода ринется на сушу. На месте океана поднимутся новые материки… История человечества вступит в новую фазу. И все это предсказываю с точностью до нуля целых одной стотысячной я, профессор геологии Арчибальд Грант, десятого сего мая. Ну, как тебе это нравится, девочка?

На этот раз она не сказала своего обычного «да».

— Триумф, триумф! — Грант вскочил с соломенного кресла.

Он поднял на лоб консервы.

— Имя профессора Арчибальда Гранта войдет в историю человеч…

Он осекся.

Прямо перед собой он увидел гипсовое лицо дочери. Ее глаза, полные стеклянного ужаса, были неподвижны.

— Елена! Что с тобой? Ради бога…

Губы Елены слабо зашевелились:

— Надеюсь… ты шутишь?

— Ну вот, — смущенно забормотал профессор, — я никак не мог предполагать, что тебя могут до такой степени растрогать научные успехи твоего отца.

— Отец… Подумай, что ты сказал!.. Изменение поверхности… всего… земного шара…

— Ну, стоит ли из-за этого расстраиваться? Каждые десять-пятнадцать миллионов лет происходят подобного рода неприятности.

Елена залпом выпила стакан воды и горько заплакала.

— Значит… ровно через месяц… мы все… погибнем?

— Погибнем?

Профессор Грант задумался, опустил со лба консервы, потер переносицу и растерянно произнес «гм».

— Похоже на то… — наконец пробормотал он.

Косая морщина легла над его переносицей. Он ужаснулся. Вспотел. Покрылся смертельной бледностью.

— Подожди… Этого не может быть!

С этими словами он бросился к дому, размахивая салфеткой и сбивая башмаками пестрые наперстки еще не вполне распустившегося мака, растущего на лужайке.

— Этого не может быть, — сказал он и бешено завертел ручку арифмометра, нажимая цифры клавиатуры и поворачивая рычажки.

Два самых влиятельных человека в мире, в двух частях Нью-Йорка, были заняты делом.

Пейч чистил трубку.

Матапаль слушал доклад второго секретаря.

Пейч был руководителем стачечного комитета Объединенного союза рабочих тяжелой индустрии Соединенных Штатов Америки и Европы.

Матапаль был Матапаль. Другого определения его социального положения нет. При отсутствии фантазии его можно было бы назвать королем. Но король это понятие слишком неопределенное. Королем можно быть по рождению и продолжать какую-нибудь захудалую династию. Но Матапаль не был продолжателем династии, если, конечно, не считать династией союз гуталинового короля Матапаля и королевы экрана Настурции Джимперс.

Королем можно быть по роду торговли.

Например: свиным королем, или нефтяным королем, или чем-нибудь в этом роде. Но непосредственно у Матапаля не было ни достаточного количества свиней, ни нефтяных промыслов. Финансовым королем Матапаля тоже нельзя было назвать, потому что фактически у него не было ни одного банка.

И тем не менее Матапаль был королем.

Он был королем королей. И если бы поставить всех королей по рождению друг на друга, на них поставить королей по профессии, для полного ансамбля прибавить к ним наиболее добросовестных королей экрана и королей биржи (я не буду говорить о шахматных королях, королях бокса, королях мод, королях взломщиков и прочей мелочи), то получился бы такой столб, что самый верхний король мог бы свободно сбросить пепел своей сигары в первый попавшийся под руку лунный кратер.

И всей этой кучей королей владел Матапаль Второй, сын Матапаля Первого, гуталинового короля, и королевы экрана Настурции Джимперс.

Кажется, на месте Матапаля можно было бы себя чувствовать весьма недурно и даже изредка позволять себе скромные развлечения.

Однако не было в мире человека так бешено занятого, как он.

Все его время было размечено по хронометру.

От двадцати двух минут первого до трех минут второго он выслушивал ежедневный доклад второго секретаря.

— Продолжайте, — сказал Матапаль второму секретарю, подставляя кончик папиросы под огонек, вспыхнувший в пальцах предупредительного лакея. — Я вас слушаю.

Второй секретарь Матапаля, стоивший не менее двадцати миллиардов долларов, пожилой господин, по слухам, владеющий Австралией и половиной Китая, вынул из коробочки ментоловую лепешку и положил ее под язык, которому не хватало порции зеленого горошка, чтобы быть похожим на большой кусок свежей ветчины.

Он сказал:

— Генеральные маневры наших соединенных эскадр. Тихий океан.

— Прошу вас, — наклонил голову Матапаль.

Второй секретарь подошел к распределителю, нажал кнопку 3B, и вслед за тем небольшой алюминиевый экран над бюро Матапаля осветился фиолетовым светом. По экрану побежала мраморная морская зыбь. Обозначились клубы пушечного дыма. Из трубы микрофона послышались микроскопические раскаты орудийной пальбы. Ветер отнес пушечный дым влево. Не менее двухсот линейных кораблей, выстроенных в восемь кильватерных колонн, четко проявились на игрушечной ряби океана. Туча угольной черноты лежала в небе над маленькими утюжками кораблей. Волны под ними лоснились от сажи, отливая стальным блеском. Внезапно по всем бортам пробежали красные язычки. Дым заволок все, и через минуту сквозь дым высоко вверх взлетели сотни косых гейзеров. Трубка микрофона выплюнула гул залпа.