Растерзанный джентльмен с вырванной манишкой в мгновение ока докатился до Эрендорфа и, обхватив трясущимися руками его полосатые штаны, спрятал шафранное черноусое лицо под щегольской пиджак писателя.

— Ради бога… — залепетал он. — Скажите им, что грех драться подсвечниками… Они не имеют права… Я же не отказываюсь заплатить… Тут произошло явное недоразумение…

— В чем дело? — строго спросил Матапаль у игроков.

Передний игрок помахал подсвечником и сказал:

— Этот негодяй приклеил шестерку к подкладке левого рукава, но это не так важно… Кто из нас без греха! Черт с ним… Важно, что он не платит проигрыша. Местные законы не только не воспрещают бить за долги, но даже, напротив, поощряют это. И вы не имеете права скрывать негодяя. Выдайте его нам добровольно!

Игроки грозно наступали на Эрендорфа.

— Я заплачу! Честное слово президента — заплачу! — зарыдал джентльмен с вырванной манишкой, ползая у ног Эрендорфа. — Только пусть они спрячут подсвечники.

Эрендорф выступил вперед.

— Джентльмены! Вы, кажется, не узнали меня? Всмотритесь: я Эрендорф, и мне принадлежат как местная территория, так и местные законы. Этот взволнованный оливковый господин находится под моим покровительством.

Игроки склонились перед строгим, но справедливым Эрендорфом.

— Прошу вас, — сказал Эрендорф, многозначительно подмигнув Матапалю. Прошу вас, растерзанный джентльмен, встаньте и изложите все в двух словах.

Джентльмен с вырванной манишкой робко поднялся на ноги и, на всякий случай спрятавшись за спиной Матапаля, сказал:

— Я проиграл им все. Я не предполагал, что коса может до такой степени найти на камень. Я даже проиграл им экземпляр «Треста Д. Е.», четырнадцатое издание на одном из семидесяти пяти наречий экваториальной Африки, а ведь это — библиографическая редкость. Ей цены нет! Наконец, у меня больше ничего не осталось, кроме этого проклятого острова на Атлантическом океана одиннадцати градусов восьми секунд восточной долготы и тридцати трех градусов семи минут южной широты, который никто не хочет покупать. Я оцениваю его минимум в пятьсот фунтов, а эти негодяи дают за него восемнадцать. Этот остров мне дорог, как память; кроме того, быть может, на нем есть какие-нибудь там залежи — уголь, нефть. Почем я знаю!

— Ни черта на твоем паршивом острове нет, кроме пары обезьян и облезлой кокосовой пальмы! — воскликнул один из игроков. — Я наводил справки. Одним словом, давай деньги, или мы тебя распакуем по всем правилам!

Тогда раздался нежный, воркующий голос Матапаля:

— Господин бывший президент Мигуэль-де-Санто-Мадраццо, я покупаю ваш остров за тысячу фунтов. Получите пятьсот фунтов задатку. Прошу вас, уладьте свои счеты с этими джентльменами, и мы можем отправиться к ближайшему нотариусу, чтобы оформить нашу сделку.

— Тысячу фунтов! — воскликнул Эрендорф с притворным неудовольствием. Нельзя сказать, чтобы это было адски дешево. Все-таки остров, как-никак…

Через час, совершив все формальности у нотариуса, Матапаль и Эрендорф ехали назад.

Где-то недалеко вздыхало море, полное звезд и огней. Шоссе бесшумно летело под шинами мотора… Сзади, среди пальм, тысячами окон пылало и переливалось казино, где оранжевый президент, проиграв последнюю сотню, полученную за остров, поставил на даму пик единственную оставшуюся у него ценность — стеклянный глаз, оцененный в полтора доллара.

Общедоступный ветерок нежно овевал воспаленную голову Эрендорфа, в которой бесновались проекты организации острова.

Третий лакей шестнадцатого секретаря мистера Матапаля, Батист Линоль, на цыпочках прошел через приемную, выключил люстру и поднял шторы. Было уже почти светло.

Батист поудобнее уселся в малиновое кресло, зевнул, вытащил из кармана пудреницу, пилочку для ногтей, лик, щеточку для усов, щеточку для бровей и круглое зеркальце.

Разложив все эти галантные предметы первой необходимости третьего лакея, Батист повернулся к окну и стал тщательно выдавливать угри на большом, мясистом носу. За истекшие сутки их появилось три штуки. Это было ужасно.

Батист выдавил два угря и принялся за третий, когда в его голову забрела весьма нескромная мысль: посмотреть, что делает господин шестнадцатый секретарь мистера Матапаля в столь ранний час у себя в кабинете.

По всем данным, у шестнадцатого секретаря была уйма работы, потому что вот уже вторые сутки он оставался у себя в кабинете, отменив прием и приказав абсолютно его не тревожить.

Батист, конечно, знал, что при кабинете есть комфортабельно оборудованная уборная и что пищу секретарь мог в любой момент получить по автомату, установленному на его письменном столе.

Но все-таки было адски любопытно.

Батист выдавил третий угорь и, не в силах более сдерживать угнетающего любопытства, дико озираясь на зеркала, подкрался к палисандровой двери и припал к замочной скважине. Часть кабинета, которую он увидел, была пуста. По крайней мере, за письменным столом не сидел никто. «Наверно, дрыхнет, голубчик, на диване. Знаю я их государственные дела!» Однако в замочную скважину диван не был виден. Батиста засосало любопытство посмотреть, как спит секретарь. «Уж этого никак нельзя увидеть, не отворивши дверь. А дверь отворять без звонка лакей не имеет права», — попытался уговорить себя Батист. Но, увы! Непобедимое лакейское любопытство перехватило ему горло. Батист осторожно нажал медную ручку и, рискуя потерять место и общественное положение, перешагнул порог кабинета.

Диван был пуст. В кабинете никого не было.

— Странно, — пробормотал он. — Но, может быть, у господина шестнадцатого секретаря просто-напросто сильное расстройство желудка? Вероятно, что так.

Батист на цыпочках подобрался к внутренней двери, завешанной плотной портьерой, и прислушался.

Мертвая тишина. Хоть бы малейшее кряхтение или шелест. Ничего.

«Он, наверное, умер там от напряжения!» — с ужасом подумал Батист.

Он осторожно открыл дверь. В уборной было пусто, тихо и нежно пахло гелиотропом.

— Вот так штука! — удивился лакей. — Сквозь стену он прошел, что ли? Чудеса.

Уже не боясь шума, Батист прошел взад и вперед по кабинету.

«Перекусить, что ли?» — со вздохом подумал он, подойдя к столу.

Недаром же Батист считался одним из самых плохих и ленивых лакеев Дворца Центра.

Он плотоядно облизнулся, осмотрел со всех сторон аппетитный автомат и стал искать кнопку с подходящей надписью.

««Омлет» — это слишком примитивно, «кофе» — ерунда, «мадера» — это потом, «салат оливье» — легкомысленно».

Положительно, у него были изощренные вкусы, у этого угреватого молодого человека. Перебравши с дюжину кнопок и не найдя ничего экстраординарного, Батист уже собирался нажать простую «индейку с каштанами», как вдруг в стороне увидел кнопку с загадочным словом «sur»!

— Ну, что ж, sur так sur, — пробормотал изощренный лакей, — попробуем кусочек этого самого sur'а. Вероятно, какая-нибудь гадость. Однако я его никогда не пробовал.

С этими словами он нажал кнопку, и вдруг часть стены возле дивана разомкнулась и образовала дверь.

— Черт меня раздери! — воскликнул Батист.

Его любопытство перешло всякую меру.

Он кинулся в образовавшуюся дверь и вошел в нее. За дверью была лестница вверх. Батист быстро взбежал по ней на второй этаж и нажал кнопку. Стена разомкнулась, и он очутился в кабинете четвертого секретаря. Кабинет был пуст.

— Однако!

Батист побежал дальше. Он обегал все шестнадцать секретарских кабинетов, кроме кабинета шестого секретаря, который помещался, ввиду его преклонных лет, в более тихой части Дворца. Все кабинеты были пусты.

— Это очень подозрительно, — сказал Батист. — Похоже на то, что все секретари Матапаля сбежали.

Батист поднялся на шестнадцатый этаж и остановился у кнопки. «Здесь должен быть кабинет самого Матапаля». Холодный пот выступил на угреватом носу Батиста, но он уже был в состоянии азарта.