— Не понимаю, для чего эти самые выставки устраивают?.. Только хороших людей обижают. Погубили Россию большевики… Демагоги… Да здравствует Учре…

Я устало махнул рукой.

На территории выставки весело гремела музыка.

Четыре часа я водил мистера Смита по выставке.

Я показал ему хлопок, жесть, железо, дерево, кожу, сало… Американец молчал как истукан.

— Мистер Смит, — сказал я задушевно, — товарищ Смит… Ну хоть теперь, когда мы уже все смотрели, скажите искренне и чистосердечно свое мнение о нашей выставке.

Американец поправил роговые очки.

— Замечательная выставка! Спорить не буду. Но это все показное. Это все — пышная витрина магазина, в котором ничего нет. Я уверен, что девяносто девять процентов посетителей вашей хваленой выставки под пиджаками не имеют даже рубах.

— О! — воскликнул я.

— Хотите пари?

— Хочу.

— Тысяча фунтов против одного!

— Есть. Эй, молодой человек! Будьте любезны. На одну минутку. Десять фунтов хотите заработать? Хотите? Отлично! Снимите пиджак. Да не стесняйтесь, чудак вы, снимайте. Здесь дам поблизости нет.

Американец ехидно улыбался.

Молодой человек застенчиво снял пиджак.

— Прошу убедиться — великолепная егерская рубаха.

— Это единичный случай, — тупо сказал американец.

— Ах, единичный случай! Хорошо. Папаша! Дядя! Как вас там? Будьте любезны, снимите пиджак. Да не стесняйтесь, папуля. Червонец заработаете. Прошу убедиться, рубаха. Не стану, конечно, уверять, что она батистовая, но что из хорошего домашнего полотна, так это факт. Спасибо, папуля, за мной червонец.

— Это не факт.

— Великолепно! Возьмем третьего. Эй, снимите пиджак! Не стесняйтесь! Здесь все свои люди. Вот чудак! Червонец заработаете!

Молодой человек испуганно покраснел и пытался улизнуть. Американец злорадно улыбнулся:

— Э, нет, подождите, снимайте пиджак!

Я схватил молодого человека за шиворот и стащил с него пиджак.

О, ужас! На молодом человеке не было рубахи.

— Ага! — закричал американец. — Я же был уверен. Я говорил!

Разъяренный молодой человек закрылся пиджаком и смущенно пробормотал:

— Это ошен нэкарашо — так поступайт с заграничным гостем. Я буду жаловатьця нах дейтче миссия…

Американец был убит. Он выложил, по крайней мере, полфунта фунтов и исчез.

Я расплатился с потерпевшими и, весело насвистывая, пошел жертвовать на Воздушный флот.

Антанта сидела на подушках в глубокой, но очень удобной фамильной калоше и умирала.

Возле нее шептались доктора:

— Острое малокровие и воспаление Рурской области.

— Положение серьезное.

— Позвольте, коллега! Совершенно наоборот. Сильная форма конференции с легкой примесью разжижения финансов.

— Гм!

— Что касается меня, то я думаю, что у пациентки английская болезнь.

— Не может этого быть! Английская болезнь — детская болезнь. А пациентка — особа пожилая.

— Вот-вот! Значит, впала уже в детство.

— По-моему, у больной французская болезнь.

— А также испанка.

— Скорее, турчанка…

— Во всяком случае, сильные приступы социализма налицо.

— Вы хотели сказать — на лице?

— И на лице. Тоже. Ссадины порядочные.

— Коллеги, обратите внимание: болезненное сужение… проливов и вывих Моссула.

— Ерунда! Мы имеем дело с чисто психическим заболеванием.

— Вы думаете?

— Уверен. У больной опасная мания.

— Именно?

— Мания величия.

— Ну, это не так опасно. Я думаю, что у нее есть другая мания, более серьезная.

— Какая?

— Гер-мания.

— Что вы говорите?

— Ну да. Больная все время бредит углем.

— Это плохой симптом.

Бедные и богатые родственники, разбившись на группы, тихо совещались по углам.

— Наследство?

— Гро-мад-ное.

— Что вы говорите?

— Одних… долгов сколько!..

— А кто же… будет платить, если старуха протянет ноги?

— Как вы выражаетесь! Стыдитесь!

— А черт с ней! Чего стесняться! Никто не слышит. Вы лучше скажите, кто будет платить долги?

— Естественно кто: родственники.

— Да? Вы думаете? Ну, я пошел, мне пора. Я и так на десять минут опоздал. Бегу, бегу!

— До свидания. Впрочем, я тоже… опоздал. Бегу.

Родственники бросились бежать, как крысы с тонущего корабля.

— Тише! У больной падает…

— Пульс?

— Нет, франк.

— Дайте зеркало. Что, никого нет? Все сбежали? Ну и родственнички!

— Ну что ж! Вечная ей, как говорится, память! Спи с миром, дорогая собак… То есть, что это я говорю?.. Тетя.

А с улицы доносилось пение «Интернационала».

Это синеблузые кредиторы грозно надвигались в дверь, сжимая в руках неоплаченные счета.

Счета за войну, за рурский уголь, за врангелевскую авантюру, за расстрелянных коммунистов и еще за многое другое.

Лица у них были беспощадны.

Мой приятель, небезызвестный Ниагаров, осмотрел меня с ног до головы уничтожающим взглядом и сказал:

— Брюки длиннее, чем полагается, на пол-аршина, чего нельзя сказать о рукавах, которые короче на три четверти. Хи-хи! И потом — что это за набрюшник?.. Ах, не набрюшник, говоришь? А что же это такое?.. Ах, жилет! Виноват, ви-но-ват! Спорить не буду. Конечно, может быть, а то у вас называется жилет, только не так я себе представляю эту часть туалета. Что, специально в Конотоп ездил заказывать костюмчик? Сознайся, плутишка! В Конотоп?

Я застенчиво опустил глаза.

— В Мосшвею. Ездил. Специально. Заказывать. На Петровку.

— На Петровку? Ми-лый, да на Петровке я тебе оденусь, как молодой принц!

— Ну, брат, на рабочий кредит не очень оденешься. — А что такое?

— А то. Приказчики не уважают. «Забирай, говорят, что дают. Много вас тут, разных-всяких, с талончиками шляется». Я не успел и глазом моргнуть… Раз-два… На не с деньги, и вот видишь…

Ниагаров уничтожающе сверкнул глазами:

— Деревня! Шляпа! Одевайся, идем.

Через полчаса мы с Ниагаровым входили в магазин Мосшвеи на Петровке. Ниагаров засунул руки в карманы и. крутя папиросу в небрежно стиснутых зубах, подошел к приказчику.

— Будьте любезны. Костюм. Самый лучший. И шляпу. Самую лучшую. Полдюжины рубах. Самых лучших. Живо.

— В рабочий кредит? — подозрительно осведомился осторожный приказчик.

Ниагаров сдвинул брови:

— Бол-ван! Не видишь, с кем разговариваешь!

— Виноват, вашсиясь… Простите… не признал… Васька, стульчик господину! Митька, сними с господина калоши! Колька, принеси господину стакан воды. Разрешите-с снять-с мерочку-с…

Ниагаров вертелся перед зеркалом и, презрительно искривив губы, цедил:

— Черт знает что! Под мышками жмет. Воротник лезет на затылок. Брюки коротки. Не годится. Другой!

— Сей минут, вашсиясь… Пожалте ножку. Так. Согните ручку. Так. Красота. Как вылитый.

— Матерьял дрянь! Не годится. Другой…

Через два часа, одетый с ног до головы, как молодой принц, Ниагаров небрежно подошел к кассе.

— Получите. Талон. Моя фамилия Ниагаров. Мне еще тут остается кредиту на два червонца. Отметьте. Мальчик, отвори дверь. До свидания!

С неподражаемой грацией поскрипывая новыми башмаками, Ниагаров прошел мимо обалделого приказчика и вышел на улицу. Вот тебе и рабочий кредит!