Елена отпила глоток, поперхнулась, закрылась от смущения рукой и, не без кокетства захохотав, бросилась вон из кают-компании.

Этот маленький инцидент отнюдь не испортил настроения завтракавшим; напротив, он внес еще большее оживление, и общая беседа, вращавшаяся вокруг племенных коров, сепараторов и удоя, продолжалась так же резво, как и началась.

Через час аппарат опустился на Ниццкий аэродром.

Прибывшие заняли четыре лучших номера в миллиардерском флигеле фешенебельного отеля «Хулио Хуренито», который принадлежал, как и все, впрочем, в окружности на сто километров, господину Эрендорфу, самому влиятельному, популярному и знаменитому романисту земного шара.

Оставив Гранта и Елену под наблюдением доктора Шварца, Матапаль отправился пешком на виллу Эрендорфа. Он желал сохранить свое инкогнито. В узком дорожном пальто, фетровой шляпе, с биноклем через плечо — он казался типичным средним миллиардером, приехавшим развлечься в этом старейшем и наиболее аристократическом курорте старушки Европы.

Мистер Эрендорф лежал в полотняном шезлонге, задрав ноги на мраморный парапет террасы. Издали казалось, что его красные башмаки лежат непосредственно в фиолетовом Средиземном море. Он ковырял в зубах иглой дикобраза и, покручивая черные усики, наскоро расправлялся с Австралией. С Африкой он расправился лет двадцать тому назад, написав роман «Гибель Африки». Северная и Южная Америки, а также Азия и полюсы были уничтожены в конце прошлого века. Что же касается Европы, то ее гибель, собственно говоря, и явилась началом благополучия этого цветущего юноши средних лет.

Надо объяснить, что Эрендорфу было от ста двадцати до ста сорока лет, но не больше. Возраст не слишком старый, если принять в расчет, что каждые двадцать лет он регулярно омолаживался в лучших американских фирмах.

Итак, Эрендорф в данный момент расправлялся с Австралией.

Он диктовал в радиотиподиктофон двенадцатую главу нового романа, которая называлась так: «Глава двенадцатая, в которой великий учитель Хара-Хири из двух больших разниц выбирает третью побольше».

Он диктовал, и одновременно шестьдесят четыре типографии в разных частях света автоматически набирали на разных языках гранки нового сенсационного романа.

Увидев приближающегося Матапаля, великий Эрендорф продиктовал точку, мгновенно переведенную услужливым автоматом на шестьдесят четыре языка, и приветливо помахал Матапалю рукой.

Матапаль сел на парапет балкона и строго сказал:

— В нашем распоряжении, к сожалению, слишком мало времени, чтобы заниматься доходными парадоксами. Это я говорю вам заранее. Прошу отнестись к моим дальнейшим словам с должным вниманием.

И мистер Матапаль изложил Эрендорфу в коротких словах все, что он узнал сутки тому назад от профессора Гранта.

Выслушав Матапаля, Эрендорф вскочил с шезлонга, хлопнул себя по ляжке и воскликнул:

— Вот это, я понимаю, сюжетец! Нет, ради бога, повторите… Надо немедленно писать новый роман! К черту гибель Австралии!

Матапаль нахмурился.

— Мистер Эрендорф, я просил бы вас быть менее экспансивным и более серьезным. Вы, кажется, забываете, что через двадцать девять дней земной шар будет лыс, как голова моего первого секретаря, если не считать маленькой коричневой бородавки возле его левого ослиного уха.

Эрендорф засуетился.

— В таком случае не будем терять ни минуты. Бежим! Черт с ним, с пикантным сюжетцем. Моя шкура мне дороже.

Матапаль показал восемь золотых зубов.

— Вот это я понимаю. Теперь я слышу голос зрелого мужа, а не ребенка. Итак, вы, значит, согласны на мое предложение организовать остров в Атлантическом океане но всем принципам идеального капиталистического общества, великим знатоком и критиком которого вы у нас почему-то считаетесь вот уже сто двадцать лет?

— Согласен ли я?! О, конечно, только, ради бога, едем как можно скорей! Едем и едем!

— Увы, — заметил Матапаль, — это не так-то просто…

— Как? Вы не знаете адреса этого острова?

— Нет, я точно знаю, где он находится, но, к сожалению, мы не можем немедленно на него переехать.

— Почему же, черт возьми?

— Этот остров не принадлежит нашим Штатам. По наведенным мною справкам, он является частной собственностью какого-то бывшего мексиканского президента.

Мистер Эрендорф стукнул кулаком по парапету.

— Так в чем же дело? Мы атакуем бывшего президента; мы вторгнемся в его владения; мы возьмем бывшего президента за шиворот и выбросим его в два счета в Атлантический океан… Не будем же медлить… За мной!

— Э, нет, — грустно покачал головой Матапаль. — Приступая к организации идеального капиталистического мира, мы не можем с первых же своих шагов в этой области нарушить первый и основной принцип капитализма — священное право собственности.

— К чертовой матери право собственности, — сквозь зубы пробормотал Эрендорф, поспешно надевая пиджак, висевший на гвоздике у шезлонга. — Что ж в таком случае прикажете делать? Гибнуть? Покорнейше благодарю! Только не я!

Эрендорф замахал руками.

— Спокойствие! — сказал Матапаль. — Дело вовсе не так плохо. Мы должны не завоевать остров, а купить его. Тогда только организация будущего общества будет покоиться на твердой, законной базе.

Эрендорф кисло поморщился. Он прохныкал:

— Ой, боже мой! Вот где у меня сидят ваши принципы! Сто двадцать лет повторяю я в своих романах, что никаких принципов вообще не существует! Бросьте! Идем же вторгаться в бывшего президента!

— Мы должны купить остров, — ледяным голосом сказал Матапаль. — Ни на какие другие комбинации я не согласен. У нас хватит времени и денег на эту небольшую торговую операцию.

Эрендорф увял.

— Слушайте, так, по крайней мере, это надо сделать как можно скорее! Прежде всего надо будет навести справки об этом великолепном экс-президенте.

— Справки уже наведены. Фамилия президента Мигуэль-де-Санто-Мадраццо. Место жительства неизвестно. Теперешняя профессия — шулер. Приметы: левый глаз стеклянный, на подбородке отпечаток бронзовой ножки подсвечника, сильно прихрамывает на правую ногу. Азартен.

— Это все, что вам известно?

— Все.

— В таком случае едем. Ставлю сто печатных листов против небольшого лирического стихотворения, что вышеупомянутый экс-президент находится в данный момент где-нибудь в одном из залов моего игорного дома в Монте-Карло.

— Не исключено, — сказал Матапаль.

— Еще бы, — подтвердил Эрендорф, поудобнее усаживаясь в мотор и подвигая подушку Матапалю. — Еще бы! Где ж ему и быть, этому великолепному мексиканцу, как не там?

Машина рванула вперед.

Мне кажется, что я слишком затягиваю действие романа. Пора бы уже переселить Матапаля, Елену, Гранта, доктора Шварца и Эрендорфа на таинственный остров в Атлантическом океане, тем более что там предстоит интереснейшая встреча Елены и Джимми. Кроме того, не мешало бы вспомнить и о Ване. Ведь его репутация до сих пор не восстановлена, а до конца романа не так уж и далеко.

Я не говорю о Пейче, дела которого, с переходом почти половины газовых групп на его сторону, значительно поправились. Скажу больше: еще немножко и при поддержке интернациональных революционных армий рабочие захватят власть в свои руки.

Однако ничего не поделаешь, приходится рассказывать все по порядку. Постараюсь, по крайней мере, быть кратким.

Матапаль и Эрендорф вышли из автомобиля и, пройдя безукоризненную пальмовую аллейку, стали подниматься по широкой мраморной лестнице игорного дома, мимо красно-золотых лакеев.

Едва они прошли два десятка лакеев, как двери игорного дома с грохотом распахнулись.

Человек пятнадцать красных и потных игроков во фраках, потрясая над головами подсвечниками, ринулись вниз по лестнице.

Впереди них сломя голову катился, хромая на правую ногу, джентльмен с вырванной манишкой, которая громко хлопала по его волосатой груди.