10 мая. Елена Грант».

«Что это значит? — подумал Джимми. — Шутка? Это не похоже на Елену».

Почерк не вызывал никаких сомнений. Его слишком хорошо изучил Джимми. Скорее бы он не отличил плохо сфабрикованный билет в сто долларов от настоящего, чем этой примитивной записки, столь примитивного рисунка, от подделки. Кроме того, духи! Их нельзя было подделать. Эту изумительную смесь мускуса, иланг-иланга и персидской сирени употребляла только она одна во всем мире.

Вдруг Джимми насторожился.

За окном, в зарослях крыжовника, тетя Полли беседовала со стариком Свеном, садовником профессора Гранта.

— Так вы говорите, что они исчезли? — сказал голос тети Полли.

— Совершенно верно, мистрис, они исчезли. Это случилось позавчера, перед обедом. Мисс Грант оставила записку, в которой передавала все имущество в наше распоряжение. Сначала мы подумали, что это шутка, но до сих пор их нет, и мы начинаем думать, что это совсем не шутка.

— Это очень странно.

— Еще бы! Столь уважаемый человек, как мистер Грант… Среди бела дня пропал, как лопата в крапиве…

— Я слышала об этом, но не придавала значения. Вы приняли какие-нибудь меры?

— Мы заявили шерифу. Кроме того, сейчас же после исчезновения профессора на нашу ферму приехал на велосипеде какой-то фрукт в клетчатом кепи. Он понюхал воздух, поклялся, что найдет профессора Гранта, и уехал…

Джимми стал торопливо одеваться. Никаких колебаний у него больше не было. Одевшись, он вытащил из ящика стола атлас, открыл Атлантический океан и, найдя остров, отметил его маленьким синим крестиком. Затем он переписал в записную книжку долготу и широту, сжег на свече письмо Елены и снял с полки расписание пассажирских дирижаблей.

Весь вечер и весь день Ван бродил по Нью-Йорку в поисках профессора. Профессор как в воду канул.

Несколько раз он заходил на телеграф и подавал депеши в Нью-Линкольн.

Он заходил также в полицейские агентства, заполняя кучи бланков и оставляя кругленькие чеки. Но не таков был этот проклятый городишко Нью-Йорк, чтобы отыскать в нем человека, зная только его имя, фамилию и приблизительный цвет бакенбардов.

Может быть, в обыкновенное время Ван кое-чего и добился бы, но сейчас, в эти дни демонстраций, забастовок и всеобщей кутерьмы, ему оставалось только одно: как можно скорее ехать обратно в Нью-Линкольн и постараться разнюхать дело в окрестностях.

— Сдается мне, — пробурчал Ван, выходя вечером из бара, где он уронил в стакан виски две большие слезы по поводу своей гибнущей репутации, — сдается мне, что владелец трактира «Хромой фонарь» может мне рассказать кое-что относительно исчезновения профессора Гранта.

С этими словами Ван вскочил в такси и велел как можно скорее везти его на вокзал.

Ван упаковался в коробку купе, задернул занавески и, надвинув на левое ухо клетчатое кепи, захрапел, прыгая на кожаных подушках.

Тем временем Джимми перекинул через левую руку салатное пальто, в правую руку взял небольшой чемоданчик и, объявив тете Полли, чтобы его не ждали к обеду и ужину, отправился на ближайшую аэростанцию.

Ван вошел в трактир «Хромой фонарь», изящно облокотился на сетчатый металлический прилавок и попросил хозяина дать ему стакан какой-нибудь смеси покрепче.

Старик Бобс взболтал в миксере зверский заряд виски-ром-абсент, кинул в стаканчик два кубика льда и щепотку ванили и надавил клапан толстого сифона. Стакан мгновенно вскипел мыльной пеной, и припухший глаз старика Бобса подозрительно скользнул по лицу Вана. Бобс сказал:

— Прошу вас. Кажется, вы на днях проезжали здесь на велосипеде, если мне не изменяет память?

Ван интимно вылил смесь на пол и, подмигнув хозяину, разгладил на прилавке десятидолларовый билет.

Он сказал:

— Я думаю, что эта бумажка не внушает вам особого отвращения. Одним словом, объявите мне свои соображения насчет исчезновения профессора Гранта, и можете записать ее на свой текущий счет.

Старик Бобс покосился на бумажку и зевнул.

— Собственно говоря, это не так уж много, но, если хотите, мисс Елена Грант в день своего исчезновения передала через меня письмо одному молодому джентльмену.

— Письмо! — воскликнул Ван. — Молодому джентльмену! Его имя и адрес?

Старик Бобс стал возиться со стаканами.

— Вот насчет адресов и фамилий я всегда бываю туговат… Забываю…

Ван положил на прилавок еще один билет.

— Впрочем, — сказал хозяин, — возможно, что я припомню, хотя не думаю, что вам может доставить удовольствие, если бы вы узнали, что этот молодой человек — сын здешнего архитектора, Джимми…

Ван опрокинул подвернувшегося под ноги негритенка и выскочил на улицу.

Бобс смахнул пестрой метелкой кредитные билеты с прилавка в ящик.

Тетя Полли открыла двери Вану.

— Увы, — сказала она, — вчера Джимми исчез, а куда — неизвестно. Не иначе как следом за дочерью профессора Гранта. Мы не знаем, что и подумать. Любовь, сами понимаете, она не картошка.

Ван тихо зарычал.

— Извините, мадам. Я поеду в Нью-Йорк. Авось я нападу на его след в Нью-Йорке. Тем более что там мне кое-что обещали узнать. До свидания!

С этими словами Ван вскочил на велосипед и поехал обратно на вокзал спасать свою гибнущую репутацию.

А десятиместный быстроходный самолет-торпедо, вылетевший 11-го числа с крыши Дворца Центра, глотал время и пространство, делая от 750 до 900 километров в час.

Он приближался к Европе.

Двенадцатого мая, около двух часов пополудни, пассажиры быстроходного самолета мистера Матапаля увидали туманные очертания Европы, выползавшие из-за края лазурного шара Атлантического океана.

Аппарат снизился.

Пиренейский полуостров разворачивался глубоко внизу темно-зеленым плюшевым ковром. Со всех сторон надвигался, смыкаясь, горизонт материка.

Елена, Грант, Матапаль и доктор Шварц сидели в кают-компании торпедо за вторым завтраком. Стол слегка покачивало.

Толстые хрустальные стекла были плотно завинчены: скорость аппарата превышала 800 километров в час.

— Меня удивляет одно! — воскликнул профессор Грант, закуривая манильскую сигару. — Меня удивляет до сих пор, как это я рискнул распрощаться со своей великолепной молочной фермой, лучшей в окрестностях Лос-Анжелоса, и принять ваше предложение, мистер Матапаль? Шутка ли, ведь я прожил на ней от самого рождения. Мои коровы были лучшими коровами во всех штатах. Роза, ты помнишь пятнистую Изабеллу? Вы не поверите, господа, но, клянусь памятью моего покойного отца, она ежедневно давала от восьми до десяти ведер молока.

— Не скажи, папа, — заметила Елена, — красная Астарта была куда лучше. В мае ее удой иногда превышал двенадцать ведер в сутки.

Грант самодовольно подмигнул Матапалю.

— Моя Роза, господин Матапаль, — славная девочка, хоть и немного капризна. Но уже зато, сказать по правде, лучшей доильщицы не сыскать во всей Америке.

Елена вспыхнула от удовольствия и потупила глаза.

— Ну, папа, ты всегда скажешь что-нибудь такое…

Доктор Шварц многозначительно рассмеялся.

Матапаль посмотрел на часы.

— Мистер Джонсон, — сказал он профессору Гранту, — меня радует, что вы оказались не только знатоком, но также и искренним любителем молочного дела. Вам представляется блестящий случай проявить свои замечательные способности организацией образцового молочного хозяйства на острове, куда я вас пригласил в качестве специалиста.

Грант самодовольно погладил усы.

— Надеюсь, я сумею оправдать ваше доверие и ваши денежки. Шутка ли: пятьсот франков за один месяц. Да это прямо президентское жалованье!

— Одним словом, — сказал Матапаль, — выпьем, господа, за процветание коров, а заодно и за обновленное человечество!

— О'кей! — подхватил Грант, поднимая стакан.