— Прости, я не должна лезть к тебе с расспросами — слышу Марину и ощущаю её тёплые, и мягкие пальчики она сжимает мою ладонь.

Зачем тебе это рассказывать? Это моё, моя боль, моя жизнь…

Она пристально вглядывается в глаза, что тону в них какое-то время. Не надо её посвящать во всё это. Она ведь будет меня жалеть, а это хуже всего. Нет.

Но внутри словно прорывается наружу всё, что копилось во мне всё это время.

Пытаюсь нормально выдохнуть, но не получается успокоиться совсем.

— Всё будет хорошо, я тебе обещаю, слышишь — она тихонько гладит по плечу, а меня словно током прошибает от этого.

Она уже меня жалеет…

По её щеке скатывается слеза, она смахивает её и смущается.

— Не плачь, ты что — тянусь к ней, забывая про градусник под мышкой, он чуть не падает на пол.

Марина его подхватывает и выдыхает с облегчением, прикрывая глаза.

— Успела — она улыбнулась и разжала ладонь, вглядываясь в цифры.

Затем начинает хмурится.

— Тридцать восемь, Руслан, у тебя жар — она ошарашенно смотрит на меня.

А я думаю, что голова тяжёлая, считал, что просто спать охота.

— Надо как-то снижать, как ты себя чувствуешь? — её голос подрагивает, она очень взволнована.

За меня? Она переживает за меня. От осознания этого аж дыхание сбивается.

— Нормально всё — хочу её успокоить.

— Ага — не верит — сейчас придумаю, что-нибудь — она поднимается с кровати — потерпи немного — она идёт на выход.

Слышу, как за ней закрывается дверь.

Только вернись, пожалуйста.

Похоже и правда температура поднимается начинает знобить отчего-то. Натягиваю одеяло до подбородка, так хочется тепла и её прикосновений. Ко мне давно так не прикасались, как она. Прикрываю глаза и похоже проваливаюсь в сон. Вижу Марину, она улыбается и бежит от меня по высокой траве, я пытаюсь её догнать, но в какой-то момент спину простреливает боль и я падаю не могу пошевелиться, задыхаюсь от своей беспомощности, ненавижу себя за это. Зову Марину, потому, что пошевелиться сил совсем нет.

Ощущаю приятную прохладу, но затем становиться мокро и раскрываю глаза.

— Тише, сейчас должно быть лучше — Марина касается моего лица прохладными пальчиками и нежно гладит. Ощущаю что-то холодное на лбу. Веки такие тяжёлые, но я пытаюсь их поднимать потому, что невозможно оторвать взгляд от Марины, она такая красивая.

Сейчас немного строгая правда или серьёзная она мочит в чём — то ткань и касается моего плеча. Щекотно.

Дёргаюсь и чуть не задыхаюсь от накатившей боли в спине.

— Тише, постарайся меньше шевелиться — она протирает мне руку и гладит пальцами по ладони — держись, слышишь — она взволнованно смотрит мне в глаза.

— Не бойся, ты же рядом — только и могу ей сказать.

Спасибо, что вернулась и вообще, что рядом со мною и пытаешься помочь. Но силы словно покидают меня, прикрываю глаза, веки слишком тяжёлые и вместо всех слов, что вертелись сейчас на языке, получается, сказать только «спасибо».

Марина.

Тридцать девять и пять. Температура у Руслана ползёт вверх семимильными шагами. Ничего не помогает.

Максим пару раз звонил Петру Семёновичу но он не доступен.

Нужно что-то решать, так дальше продолжаться не может.

Максим в очередной раз заглядывает в кабинет.

— Не дозвонился — говорит — ну как он?

— Тридцать девять и пять.

— Блин.

— Надо вскрывать шов — решаюсь всё же это сделать.

— Наверное. Операционная занята сейчас.

Да что мне не везёт сегодня.

— Давай в перевязочной.

— Ладно, сейчас привезу каталку — он выходит из палаты.

— Держись — беру Руслана за руку.

Он не реагирует, спит крепко. Наверное, с такой температурой уже бред начинается.

Мне очень страшно за него, страшно, что не справлюсь или сделаю хуже, но я должна ему помочь.

Максим завозит каталку. Мы с ним аккуратно перекладываем Руслана на неё. Укрываю его простынёй, он ведь обнажён совсем. У него очень крепкое и накаченное тело, пресс, ловлю себя на том, что разглядываю его. Пока Максим не заметил этого, стараюсь быстрее укрыть его. Отвозим Руслана в перевязочную и перекладываем на кушетку. Притягиваю лампу ближе, чтобы видеть лучше шов.

Максим подаёт мне инструмент, и я вскрываю шов. Да действительно скопилась жидкость, которая уже была готова, просочится наружу. Промываем шов, и я снова накладываю мазь в рану, перевязываю и закрываю пластырем. Надеюсь, тебе станет легче, иначе я с ума сойду, уже начинаю чувствовать себя никчёмным врачом, неспособным вылечить одного очень близкого и родного человечка, который стал почему-то дороже всех на свете. Наверное, потому, что я дура, и полюбила его всем сердцем.

— Стала спадать, тридцать восемь и три — говорит Максим, когда захожу в палату к Руслану, после того, как всё убрала в перевязочной, так как никого из сестёр на посту, я так и не застала. Бардак полный здесь устроил Пётр Семёнович.

Слава Богу, надеюсь, я смогла тебе помочь Руслан.

Руслан.

Открываю глаза, вокруг всё такое светлое, почти белое, слепит от белизны. Вспоминаю, что я в больнице. За окном светло, но солнца не видно, словно ранее утро. Ощущаю некоторую тяжесть на руке и перевожу взгляд.

Марина. Прижалась щекой к моей руке и тихонько посапывает. Уснула, солнышко. Её реснички трепещут, пухлые губки чуть приоткрыты, она такая серьёзная даже во сне.

Она была рядом со мною всю ночь? Помню, что она пыталась снизить мне температуру и протирала чем-то. И, похоже, ей это удалось. Чувствую себя намного лучше, чем вчера, голова не такая тяжёлая и шов как мне кажется меньше болит, но пошевелится не рискну. Не хочу её будить. Наверняка всю ночь не спала из-за меня. Мне так приятно становится от одной только мысли, что ей до меня есть дело и надеюсь, что для тебя стал кем-то большим, чем просто твой пациент, ведь ты для меня стала очень дорога за это недолгое время.

Странно, но мне очень хочется, чтобы она была рядом всё время. Мне с ней легко и так хорошо, словно я не жил до нашей с ней встречи. Хотя и не жил фактически, забыл как это, когда ты кому-то нужен, а нуждаться и привязываться к кому-то ещё тяжелее и страшнее. А вдруг всё это тебе только кажется и стоит только открыть душу, как ты окажешься не тем, не достойным, не нужным, не таким, каким тебя видели и представляли, опять разочаруешь и окажешься не нужным. Чем больше откроешься и примешь в душу, тем больнее падать и терять, выскребать всё это из души и сердца, разорванных в ошмётки, в очередной раз, а после того одиночество. Хотя быть одному не так уж и плохо, надеешься только на себя и не ожидаешь предательства и ножа в спину.

— М — Марина тихонько простонала и чуть повернулась.

Она распахнула глаза и сонным взглядом посмотрела на меня, а затем тепло улыбнулась и прикрыла веки.

— Руслан — она резко поднялась — я уснула, прости. Ты как? В смысле, как ты себя чувствуешь?

Она приложила ладонь к моему лбу и очень растерялась. А мне стало смешно от её растерянности, что не смог сдержать улыбки.

— Не горячий, слава Богу — выдохнула с облегчением.

Перехватываю её ладошку, когда она торопливо убирает её от моего лба и сжимаю в своей.

— Ты всю ночь не спала со мною.

— Старалась, но похоже в четыре всё же заснула, после того как у тебя спала температура.

Я в шоке от неё, со мною ещё никто из врачей так не нянчился.

— Прости — только и могу ей сказать.

— За что? — её глаза расширяются от удивления.

— За то, что не дал отдохнуть, выспаться и вообще сорвал из дома.

— Руслан — она хмуриться — перестань говорить глупости, это моё решение и тем более я бы не смогла оставить тебя в таком состоянии. И я рада, что тебе стало лучше — она сжимает мои пальцы в ответ, не хочу выпускать её ручку из своей ладони.

— Расскажи, что было ночью, я плохо помню — прошу её.