— Будьте добры, не откажитесь от этого незначительного знака внимания…

София быстро распрямилась над примусом, который еще не успела разжечь, и приняла из рук Игоря маленькую кругленькую коробочку и еще одну, картонную, перевязанную розовой ленточкой.

— Что это? — удивленно спросила она.

— О, пустяки… конфеты, — ответил Игорь и, элегантно подхватив руку Софии, наклонился, чтобы поцеловать ее.

София в замешательстве отняла руку.

— Конфеты?.. Они как раз пригодятся нам к чаю. Верно, ребята? — спросила она, ища поддержки. И снова бросилась к примусу.

Все разместились вокруг столика у дивана. Стаканов, правда, не хватало, но ребята нашли выход: договорились пить по очереди.

София Николаевна разлила по стаканам чай и тоже присела на краешек стула.

Она растроганно посматривала на ребят. Она знала о них немало. Ей даже припомнились проказы кое-кого из них. Но сейчас все они казались ей замечательными.

— Скоро зимние каникулы, — сказала она, чтобы доставить удовольствие гостям. — Ты, Котеля, конечно, сразу домой поедешь?

Она обратилась к Котеле не только потому, что он не пил чай, дожидаясь стакана, — он был одним из немногих в училище, у кого были родители.

— Нет, София Николаевна, я не поеду домой, — ответил Котеля, глядя в сторону.

— Почему. Ионика? — удивленно спросила София, заметив, что он расстроен. — До твоего села рукой подать!

Парнишка не ответил. Остальные понимающе переглянулись.

— Что случилось, Ионика? Почему ты молчишь? Не доверяешь мне? — настаивала она.

Котеля потупился.

— Он бьет его маму, — вырвалось у Фоки.

— Кто? О ком ты говоришь?

Всем стало не по себе.

— Откуда ты знаешь? — нахмурилась она.

— Ионика рассказал. Его отец лютует. Как домой приедет, мать всегда в синяках. Однажды…

— Не надо… — прервала его воспитательница, увидев, что Ионика встал из-за стола и глаза его налились слезами. — Успокойся, малыш. Я попрошу товарища Кайма-кана узнать, что там такое, и, если потребуется, вызовем в школу твоего отца. Мы этого так не оставим…

София поспешила налить ему чаю в освободившийся стакан, пододвинула к нему коробку с конфетами, погладила его по голове.

— Ты один у родителей?

— Да.

— Именно поэтому тебе надо почаще наведываться домой, — сказала она. — Нельзя оставлять маму. Если все так, как ты говоришь, дай понять отцу, что теперь другие времена. Женщину охраняет закон. Понимаешь, Ионика, пусть он услышит это от тебя, от своего сына.

— София Николаевна, а где ваши родители? — вдруг спросил Некулуца. — Вы никогда о них не говорите…

— Я их не помню, — смущенно улыбнулась она. — Я выросла в сиротском приюте недалеко отсюда. Когда после эвакуации мы вернулись с Урала, я не нашла приюта. Бомбы его с землей сровняли. Наш возчик помнит, где стоял приют, он как-то был у нас.

— Как, Цурцуряну знает вас с детства? — спросил кто-то с некоторой завистью.

— Не он меня, а я его… Помню как сейчас: как-то зимой у нас кончились дрова. Холод был страшный. Каждое утро Маргарета Ботезат, самая бойкая и самая красивая из всех девушек, первой вскакивала с постели — мы спали вдвоем или втроем, чтобы теплее было, — и дыханием отогревала глазок в замерзшем окне. Целые дни мы смотрели, не привезли ли дров. Наконец их привезли.

Тогда-то мы и увидели Цурцуряну, Маргарета показала нам его, да еще выскочила во двор, чтоб получше рассмотреть. Тогда он был молодой, с усиками, и восседал на красивом коне, помахивая хлыстом. Он скакал верхом вокруг повозок, пока дрова разгружали и складывали в поленницы. И тут же исчез.

София заметила пустые стаканы, быстро собрала их, сполоснула, снова наполнила чаем и поставила на стол.

— А потом разразился страшный скандал, — продолжала она. — Нагрянули из примарии, хотели увезти дрова, погрузили их на повозку, опять свалили… Вся окраина поднялась на ноги. Пришли полицейские, жандармы…

— Но почему?

— Дрова предназначались для примаря, кажется. А Цурцуряну обманул подводчиков, дал им наш адрес. Другие говорили, что Цурцуряну доставил дрова в сиротский приют с помощью хлыста, погонял лошадей, чтоб шли быстрее, а подводчиков — чтоб не смели ослушаться.

— И это был Цурцуряну? — с сомнением спросил Игорь.

— Да, я же сказала. Наш возчик.

— И он приезжал верхом? — удивился другой. — С хлыстом?

— Я не видел, чтоб он хоть раз ударил лошадь кнутом, — тихо, словно про себя, сказал Котеля.

Помолчали.

Вдруг Котеля встал из-за стола. Он был малорослый, приподнялся на цыпочки, словно стараясь выглядеть внушительнее.

— В Котлону я вернусь, когда стану мастером первой руки! — выкрикнул он дрогнувшим голосом, словно клятву давал. — Когда буду кормильцем!

— Хорошо, Ионика, очень хорошо! — озабоченная София пыталась усадить его. — Мы еще поговорим об этом… Мы поможем тебе… А сейчас успокойся, садись.

Ребята о чем-то затараторили, чтоб отвлечь Котелю. София молча глядела в открытую дверцу печки. Затем набросила на плечи белую шерстяную накидку.

— Подождите минуточку, — сказала она и вышла из комнаты.

— Кто твой отец? — сразу же обратился Игорь к Ко-теле. — Ты прости меня, но он просто мужик неотесанный, у которого твоя мать не выходит из побоев и унижений. А мой отец знаешь кем был? Адвокатом! Кто не верит, может спросить мою дуреху кормилицу Софронию. Вы знаете, что значит адвокат? — он пристально посмотрел на притихших ребят. — Теперь адвокат не бог весть что, а тогда… тогда это была персона. А как обращался он с моей матерью? В колясках катал! Не разрешал даже причесываться самой, парикмахер приходил на дом! Вот кто был мой отец… А теперь пожалуйста — он сидит в холодной, в то время как твой грубиян разгуливает на свободе…

Во дворе, подойдя к сарайчику с дровами, София почувствовала вдруг, как две горячие, нежные руки закрыли ей глаза. Она легонько ощупала пальцы, силясь угадать, кто это.

— Это я, девочка!

София изумленно обернулась.

— Маргарета! — радостно воскликнула она. — Вот легка на помине! Только что я рассказывала о тебе…

— Что же ты рассказывала? Зачем рассказывать? — испугалась та.

— Глупости… Пошли, пошли в дом, увидишь моих чертенят!

— Я видела их в окно, — со смущенной улыбкой созналась девушка. — Я знаю, они пришли тебя поздравить. Прости меня, что я стояла так и подглядывала за вами…

Она внезапно обняла Софию, торопливо целуя в глаза, щеки, быстро накинула ей на голову пуховый платок и повертела ее, оглядывая.

— Как он тебе идет… Нет, нет, — заторопилась она, — не отказывай мне! Я сама связала его. Помнишь, ты забыла свой в парикмахерской, когда я срезала тебе косы? Тогда ты убежала, чтоб я не завивала тебя. Дикарка моя дорогая…

Она еще раз поцеловала Софию.

— Ну, мне пора… Не хочу, чтоб твои ученики видели нас вместе. Не нужно… Ну, беги, не то простудишься.

— Почему ты не хочешь зайти, почему? Не хочешь, чтоб видели? Когда ты бросишь, наконец, эти глупости? — успела сказать София.

— Может быть, никогда… — тихо ответила Маргарета.

И ушла.

Когда София появилась на пороге, раскрасневшаяся, с охапкой поленьев, ребята враз загалдели, стараясь заглушить Браздяну. Но Игорь не сдавался.

— …Я, если хотите знать, поэтому и поступил в ремесленное, — упорствовал он, — потому что…

— Смени пластинку! — свирепым шепотом посоветовал ему Пакурару, и этих двух слов было достаточно, чтобы Игорь умолк, будто и не помнил, был ли у него когда-нибудь отец адвокатом.

София подложила в печку дров, которые сразу стали потрескивать, разбрызгивая искры.

— Что же вы нам не сказали? — вскочил Пакурару. — Мы бы мигом принесли!

— Ладно, ребята. Вы ведь мои гости. Сидите.

— Вам нравится пудреница? — спросил вдруг Игорь Софию.

— Пудреница? — удивилась она.

— Маленький сувенир в кармане вашего халата, — хитро подмигнул Игорь.