— Наверно, слишком внимательно слушал военную сводку, оттого и стал таким забывчивым! — Он испытующе посмотрел на парня, затем отвел глаза. — Сколько б я ни смотрел ему в глаза — все время кажется, будто лечу в пропасть. В них как будто нечистый вселился… будь он проклят, этот Кудрявый! Нет, нет! — Он энергично взмахнул рукой, не давая перебить себя. — Я не собираюсь удирать. Пусть уж об этом мечтает Косой.

Дан вздрогнул, машинально приостановился. Однако тут же испугался, что отстанет от Кыржэ.

— У него и в самом деле вьющиеся волосы? — спросил он, как будто не разобрав последних слов эксперта. — Значит, тут не только одно воображение. Ну и как, что-нибудь получается?

— Посмотри ему в глаза, попытайся разобрать, что в них скрыто! — сказал Кыржэ, продолжая шагать по коридору своей странной, несогласованной походкой — так ходят люди, крадущиеся за кем-то. — Если представится возможность, поставлю у двери, посмотри, что за глаза у этого Тома. Пригодится, даже для "Полиции нравов". И не только Кудрявого стоит посмотреть. Уже доставлена и Елена Болдуре — молчит, будто глухая стена. Что ее ожидает? Проклятье! От них сейчас целиком зависит и моя судьба. У тебя, стажер-соблазнитель, какие-то надежды еще остаются. Быть может, разжалобишь, вызовешь сочувствие. Имеешь к этому склонности. Что же касается меня… — Он застыл, точно его одолело внезапно тяжелое предчувствие. — Если не удастся выполнить приказ шефов — крышка. — И снова оцепенел, как будто перед глазами замелькали видения одно страшнее другого. — Забудь о ней! Да, да, забудь… Скажи лучше, не напал ли на след немца, убежавшего из лагеря? Где, наконец, листовки, которые собирались печатать? Что с шапирографом? — И добавил после короткой паузы: — Значит, все еще уверен в том, что любишь ее?

Он громко окликнул надзирателя.

— Запирай, я ухожу! Проведи к выходу господина Фурникэ. — И договорил, переступая порог камеры: — Только смотри не вздумай исчезнуть… Не пропади, если вызовем, иначе…

Кранц сидел в углу на своем складном стуле, прямой как жердь, и следил глазами за арестованным, который ходил по камере, заложив руки за спину. Он был в бумажном костюме, надетом прямо на голое тело.

— Сколько можно молчать, играть в простака, господин Тома? — принялся разглагольствовать Кыржэ. — Было бы куда лучше, если б вы родились на свет глухонемым… По крайней мере, никто б не мог упрекнуть…

— Моя фамилия Маламуд, — сказал арестованный, не переставая мерить шагами камеру. — Я говорю это бесчисленное количество раз.

— Извините, но поверить вам не могу. Кому может прийти такое в голову? — посетовал эксперт. — К тому же, если вы считаете меня подручным, в услужении… — он сдержанно кивнул в сторону немца. — В то время как я всего лишь фикция — никак не влияю, ничего не решаю…

— И влияете, и решаете, — печально улыбнулся тот.

— Просто… каждого из нас ждет один конец.

— Кого послать на расстрел — это зависит от вас, — продолжал арестованный все с той же наивной и немного смешной уверенностью.

— Но если так, тогда в моих силах и миловать!

— Что же касается подручного, кто у кого в услужении, боюсь, что это… он, — арестованный указал на Кранца. — Так мне почему-то кажется… Или же я ошибаюсь?

— Можно понять любой трюк, но только не Маламуд, нет! — Кыржэ уселся на скамье, по-мальчишески поджав под сиденье ноги. — Если арестованный всего лишь простой еврей, то его можно в любую минуту расстрелять, неужели не понимаете? Без всякого следствия и допросов… Если б вы были им на самом деле да к тому же не скрывали этого — все было бы слишком просто… Смерть такого человека ни к чему не приведет, ничего не даст… То, что вы себе вбили в голову, — пустые выдумки, они вам не подходят. Тома Улму — внушительная личность, не какой-нибудь маклер или продавец пуговиц…

— Упаси бог. Всегда был и останусь закройщиком, — возразил арестованный.

— Оставьте! Вы — руководитель подпольного центра, на счету которого акты саботажа — крушение поездов, поджоги, выведенные из строя линии телекоммуникаций… — Кыржэ даже не принял во внимание слова арестованного. — У подполья прямой контакт с русской армией. Более того — ваши эмиссары попытались проникнуть в ряды венгерских партизан… Поступили точные сведения и о том, что подпольные группы сотрудничают с немецкими коммунистами… В румынских частях появляются листовки, вложенные в пачки табака и сигарет.

Вагоны с непарной солдатской обувью… Тома Улму — вы должны это понять — в любое время можно обменять на пленного генерала или другое высокое должностное лицо. В то время как за никому не известного Маламуда — сами понимаете… Напрасно же вы скрываете свое истинное имя, ставшее в какой-то мере символом… Только излишне усложняете дело.

Арестованный остановился, посмотрел на Кыржэ. в который раз обратив внимание на глубоко засунутую в карман правую руку. С губ его не сходила легкая, грустная улыбка.

— Мне кажется, вы сами заслуживаете жалости. Эта рука… Она отрезана, да? Вместо руки — деревянный протез?

Эксперт в свою очередь также посмотрел на руки арестованного — они были скручены за спиной и скованы наручниками.

— Как бы вы отнеслись к тому, если б я попробовал немного облегчить вам режим? — спросил он, с опаской поглядывая в сторону Кранца. — Мне трудно допрашивать человека, даже если он самый опасный преступник когда тот не может свободно передвигаться, жестикулировать…

— Да, да, жалости, — продолжал арестованный. — Наверно, много зла сделали этой рукой, если теперь приходится прятать ее от людских глаз? — спросил он словно бы из простого любопытства.

— Послушайте: оставьте болтовню, перестаньте рядиться под еврея, — пытаясь сдержать ярость, ответил Кыржэ. — Один раз вам удалось остричь волосы, хотя ни к чему это не привело… Во второй раз не удастся.

— У нас только раввины не стригутся и не бреются.

Я же простой грешный человек…

— Наверно, я прикажу остричь вам и ресницы — слишком уж они прячут ваши глаза! Садитесь вот тут. на скамье! — строго проговорил он, указывая место, на которое должен сесть арестованный. — И не шевелитесь застыньте!

Эксперт-криминалист нагнулся — поближе рассмотреть лицо арестованного. Он стал внимательно изучай его, но, как и предполагал, — все еще не справившись с яростью, — ничего особенного не открыл.

— Да что такое, они у вас не вылезли, случайно?

— До сих пор не замечалось. Может быть, сейчас… кто его знает, — слабо усмехнулся тот.

— Издеваетесь? Шутите? Но не надо мной — над своей собственной жизнью, уверяю вас. В конце концов, неважно, к каким еще уловкам вы решитесь прибегнуть… Именно это и соответствует облику Тома Улму: бесстрашие, присутствие духа. — Он ухватил руками подбородок арестованного и стал мять, изо всех сил тереть его зальцами.

— Все в порядке! — Голос эксперта теперь звучал победоносными нотами. — Показываются, растут! Потерпите немного, какую-то малость. Потом уже ничего не поможет — ни железная выдержка, ни вера в коммунистические идеалы. Как только начнут завиваться в колечки, все будет кончено. Одной завитушки и той хватит… Посмотрите мне в глаза!

В это время со своего складного стула поднялся Кранц — похоже, немец собирался подойти к эксперту.

— Будьте добры, поднимите лицо! — снова проговорил Кыржэ. — Сколько бы раз я ни смотрел в ваши глаза, никак не могу избавиться от ощущения, будто вижу их впервые. Потому что… Ну вот, пожалуйста, опять прячутся! Вы открыто издеваетесь надо мной! Перестаньте. У меня начинает сверлить в голове… Герр Кранц! Герр Кранц! — приняв смиренную юзу, позвал он. — Я, кажется, переборщил, превысил свои полномочия, не так ли? В таком случае — берите его! Передаю в ваши руки — можете исправлять ошибку.

Окаменев в припадке безумного восторга, Кранц открыл наконец рот:

— Зибен ур! — Он достал из кармана часы, поднес их к лицу Кыржэ. Затем шепнул на ухо, косясь в сторону арестованного: — Елена Болдуре!