— Посмотрим, какой роскошный товар принес нам брат Хараламбие! — не остался в долгу и Канараке, бросаясь к коробу. Он стал поправлять на переносице очки. — Опять эти гнусные банки! На помойке подбирал, что ли?

Йоргу открывает крышку короба, тщательно рассматривает содержимое.

— Ого, — говорит он, незаметно кивая Волоху: пускай бросает свои тиски и поскорее идет к нему. В то же время достает из короба продолговатый желтый брусок и внимательно рассматривает его. — Размеры точь-в-точь подходят. Остается поставить на место трубку, пропустить через нее шнур, и посылай в нужное место хоть сегодня… Я давно знал, какой ты у нас хитрый, — обращается он к Канараке.

Тот, боясь забыть что-то, делает какие-то пометки карандашом.

— Да, — говорит он, — лучше пусть ночует там, где нужно. Спокойнее.

— Но почему? — спрашивает Сыргие. — Какой смысл тащить в такое позднее время? А что думает брат Хараламбие?

— Я согласен, — отвечает старик. — Не годится, чтоб ночевал рядом с этими безбожниками, — он смеется в усы. Потом показывает пальцем вверх. — Если б там узнали, что светильники лежат рядом с консервными банками… равно…

— Меня ни один патруль не остановит. И дезертировать не нужно, и хромым делаться не собираюсь. Давать взятки инспекторам — дело Параскивы, а она захочет дать — хорошо, не захочет — все равно не пропаду… Давать за меня взятку нет нужды: господь ниспослал старость. Только одно плохо: впереди ждет дорога в ад… Будут бить плетками по пяткам или накинут веревку на шею…

— Не греши, брат, не греши! — возмущенно говорит Йоргу.

— А ты заткни глотку, ворона! — одергивает его Хараламбие. Он держит в одной руке паяльник, в другой пластинку олова. — Подержи немного, брат! — обращается он к Йоргу. — Вот так, держи прямо и не шевели! Пока не застынет. У олова есть капризы. Посмотри: трубка не засорена? — спрашивает он Волоха. — У тебя острый глаз, язык, правда, тоже…

— Ну нет, он парень дельный…

Не успевает Канараке договорить, а Волох толком разглядеть трубку, как у дверей поднимается внезапно какая-то шумиха. Кто-то пытается пробиться сквозь живой заслон, установленный у двери, в то время как рабочие, склонившись над кучей специально набросанных досок, преграждали дорогу нежданному гостю.

— Осторожно! — предупреждающе звучит чей-то голос, и в одно мгновение мастерская, как будто много раз проводила соответствующую репетицию, принимает совсем другой вид. Один торопливо накладывает повязку на глаз или приделывает горб под курткой спецовки, другой, решивший на время стать хромым, прилаживает под мышкой костыль…

— Инвалиды, вперед! Вперед, калеки божьи! — Истинные инвалиды должны были прикрывать прочих. — Показывайте обрубки, обнажайте раны!

Стоит невообразимый грохот: все, как один, стучат молотками. Шипят кузнечные мехи, скрежещут пилы. На наковальне невесть откуда появился раскаленный кусок железа, по нему бьют несколько молотков… Все другие также полностью погружены в дела. Короб брата Хараламбие бесследно исчез, его запихнули в темный угол, прикрыв листами ржавого железа…

Однако все это в мгновение ока оборвалось, едва Волох подошел к двери и, узнав в посетителе Зуграву, дал отбой тревоге.

— Норок, дорогой! Здравствуй! — приветствует он гостя. — Ничего себе договорились — целую вечность держу тут на страже этих двух безбожников! Инвалиды, действительно… — Он улыбается парням, "работающим" у двери.

Сыргие представляет гостя кому следует, потом они проходят в дальний угол мастерской.

— Судя по рабочим местам, — говорит пришедший, оглядывая помещение, — вас тут должно быть не меньше тридцати.

— Да, примерно столько, — отвечает кто-то.

— Почему же сейчас так мало, товарищи?

— Видишь ли, господам рабочим… как тебе сказать, сейчас только вспомогательные работы, — пытается как-то объяснить ситуацию Волох. — Господам…

— Каким господам? — говорит Зуграву. — Может, каждый час рискующих жизнью положено называть "товарищами"? Кто же вы тогда, если не товарищи?

Произошло легкое замешательство, словно бы людей покоробило от этих слов. Некоторые из тех, что подошли к Волоху и Зуграву, не успев положить на место инструменты, стали поворачиваться, намереваясь вернуться к верстакам.

— Не смущайтесь, люди добрые, — пытается успокоить их Зуграву. — Враги никогда ничего о вас не узнают, зато мы ощущаем вашу поддержку.

— Трудимся, конечно, как иначе… А больше ничего не знаем, — бормочет кто-то в полумраке.

— Какая разница, если на то пошло, в какой могиле лежать? — внезапно поддерживает Зуграву Йоргу; перекладывая из руки в руку костыль, он оглядывается на "братьев".

— Так-то оно так, только мы, видишь ли, баптисты, — откладывая на время долото, говорит Канараке. — У нас свои законы и обычаи…

— А ну, дай-ка разок посмотрю тебе в лицо и пойду по своим делам, — говорит Хараламбие, без стеснения разглядывая курчавую бороду и пышные волосы гостя. — Ты нам говоришь "товарищи", а я тебе "брат"! Значит, по рукам! Ха-ха-ха! — он заразительно смеется. — Договорились? Как ни называть друг друга, лишь бы не попасть раньше времени на тот свет! — И стал добывать из-под железа свой короб. — Я, значит, побегу в святую обитель, — негромко говорит он Волоху. — Все, кажется в порядке? Насчет светильника спрашиваю.

— Кажется, в порядке. Но давай еще раз проверим. Кто тут у вас хорошо видит? Канараке называют орлиным глазом? Подойди сюда, брат!

Протягиваются сразу несколько рук. Кто-то проверяет трубку, глядя в нее, точно в подзорную трубу.

— Ну, видишь что-нибудь? — тут же спрашивают несколько голосов.

— Конечно, вижу! Антихристов, пьющих кровь православных…

"Братья" стоят вокруг короба, точно в самом деле хотят заслонить его от какой-то нечистой силы. Кто-то открывает крышку, другой поднимает светильник, чтоб он был получше освещен. Один из рабочих начинает привинчивать к нему пластинку, в которую вмонтирована трубка, затем каждый снова внимательно оглядывает его.

— Теперь поставим вот тут, торчком, и еще раз посмотрим, если кто не успел, — просит Хараламбие.

Все торжественно смотрят на светильник.

— Теперь пусть фашисты готовят свечи, придется ставить у изголовья…

— Кому в голову, кому хоть в ноги, — шутит кто-то.

— Каждому зажгут, когда придет час… — отвечает Канараке, по-прежнему не сводя глаз со светильника. — Быть может, пойти с тобой, брат Хараламбие?

— Когда ты посмотрел в эту трубочку, что через нее увидел? — серьезно, даже строго спрашивает "брат". — Ну, отвечай!

— А что было видеть? — Тот прикидывает, стоит ли отвечать на вопрос. — Светильник и видел, только восковой свечки почему-то…

— Ну вот, и не найдешь! Должен же кто-то поддержать меня тут, перед ним… Так что оставайся тут, Канараке.

Он снова рассмеялся. Затем бросил светильник на дно короба и с грохотом взвалил его на плечо.

— Выбрось наконец эти проклятые банки, — советует кто-то.

— На случай посторонних ушей лучше оставить, — и помахал на прощанье рукой. — А ты, дорогой гость, приходи к нам еще. И не принимай к сердцу, какими словами будем называть друг друга: и брата и товарища все равно один конец ожидает… Только бы вовремя зажглась эта наша свечка! Ха-ха-ха! — И повернулся к двери. — Вовремя зажглась бы свечка… Да, папиросную бумагу легче разносить. "Иначе сам в могилу ляжешь, как сигаретный дым, растаешь", — произнес он торжественно.

— Зажжется или не зажжется наш светильник? — мечтательно проговорил кто-то. — Один господь знает, да будет воля его…

Уже давно наступила полночь.

Все ждали возвращения Хараламбие.

Мастерская, в которой к моменту его ухода царил полный хаос, так и оставалась неприбранной. Только тускло поблескивали уголья, едва тлеющие в горне. Наковальня словно оцепенела в ожидании… валялись молотки, никому сейчас не нужные. По стенам ползли черные тени…