Встречи под открытым небом всегда более опасны, зато не впутываешь в дело хозяев подпольной квартиры, да и сам не ставишь себя в зависимость от них. На улице можно даже отпираться от человека, с которым назначил встречу. Ты видишь его в первый раз, понятия не имеешь, что за тип, слыхом не слыхал ни его имени, ни… чего-чего? Пароль? Какой еще пароль? Тайное задание? Не знаю и знать не хочу. Ага, фотография? Успели все-таки засечь? Все правильно: спросил, который час. Да, да. Потом дал прикурить, что ж тут такого, если у человека нет спичек? Пожалуйста, докажите обратное… Он идет своей дорогой, я — своей… Так случается, если встреча назначена с мужчиной. С девушкой еще проще: захотел подцепить, понравилась, вот и подмигнул.

Встречи подпольщиков тянутся недолго. Решения принимаются сразу: да или нет. Скупой отчет о проведенной операции, уточнение будущей; как дела на фронте, что нового в мире. Даже самые сложные планы и те следует излагать в виде кратких распоряжений: сделай то-то и то-то! Передай кому следует! Выполнить и доложить! Здесь же, на улице. На ходу. На виду у сотен людей.

О глухие улочки, людные перекрестки, заброшенные пустыри, шумные площади, и ты, поляна, затоптанная ногами мальчишек, гонявших мяч, и вы, подворотни, сквозные проходы, парадные с двумя выходами! В особенности вы, низкие, расшатанные тыны! И вы также, гордые, высокие заборы с двумя-тремя досками, незаметными постороннему взгляду, которые означают не что иное, как тайный проход… Вас никогда не вспомнят в своих трудах историки, не перенесут в торжественные залы музеев, даже не поставят какой-нибудь мемориальной таблички… Вы никому не ведомы сейчас, никого не заинтересуете и после Победы. Праздничные шествия и парады будут проходить на широких бульварах, вы же останетесь известны только почтальонам, шоферам такси, может быть извозчикам, просто потому, что знать каждый уголок города входит в их обязанности… Но вас будем помнить — мы. Правда, не все — те, кто останется в живых.

Мы не станем прославлять вас в пышных речах, нет, если и будем вспоминать прошлое, то только тихим, приглушенным голосом — все равно сразу же поймем друг друга… Оставайтесь такими, какими служили нам, погруженные в тишину, незаметные, хранящие стук наших шагов, произнесенный шепотом пароль, наше взволнованное, затаенное дыхание…

Встречи с немцем еще продолжались какое-то время. Проходили они стремительно, "молниеносно" — как-никак человек убежал из фашистского концлагеря…

Волох пытался припомнить, когда видел его в последний раз. Собственно говоря… Он следил за ним издалека, с дальнего края железнодорожной платформы, закрытой для движения красным светом семафора.

Он сразу узнал Карла по тому, как он припадал на одну ногу. Затем расслышал и голос. Паровоз тяжело пыхтел, маневрируя, то приближаясь к вагонам (их было два), то снова удаляясь: ему не давали отправления немецкие часовые, расставленные вдоль товарных платформ.

— Зольдат! Зольдат! — услышал он негромкий оклик Карла, говорившего, по-видимому, на диалекте, не то прусском, не то баварском. Карл просил солдат помочь ему пересечь путаницу путей: как бы не угодить с больной ногой под колеса паровоза. Голос Карла казался совсем слабым, в особенности в гуле станции.

"Как трудно было, — пронеслось в голове у Волоха, — договориться с машинистом паровоза, со стрелочником". Успех операции казался крайне сомнительным, если и вообще она не была обречена на провал. Достаточно выпасть одному зубцу, и выйдет из строя вся система передач. Он взял за плечо молодого парня, ученика депо, и тот неслышно исчез в темноте. Уже потом он вспомнил, что видел мальчишку на первой встрече с Карлом в ресторане.

— Зольдат! Зольдат! — еще раз отважился окликнуть часовых Карл.

Те стали недоуменно оглядываться — откуда мог взяться человек, говорящий по-немецки? И этого мгновения оказалось достаточным, чтобы стрелочник успел перевести стрелку. Вагон с контейнерами обувной фабрики медленно поплыл вдоль платформы…

"Мда. Пожалуй, риск был слишком велик", — пришел к заключению ответственный.

Подвергался опасности Карл, он сам, ученик из депо, не говоря уже о машинисте и стрелочнике. Конечно, этого требовало дело, и все же… Он мог бы сюда не приходить — однако надо же было когда-то принять боевое крещение, пройти первый экзамен! Во время войны железнодорожная станция может быть приравнена к передовой линии, и если так, то стрелочник вполне заслуживает чина генерала.

Только б он не бросил чем-нибудь в голову Карлу!

Волох задумался… Дошли слухи, будто слесаря-весовщика Гаврилэ Грозана направляет на улочку, где он, Волох, ждет Илону, сам Тома Улму… Только как можно проверить, правда это или пустой звон?

Тома Улму…

Чего только о нем не говорят! Будто арестовывали бесчисленное количество раз, но он все равно вырывался на свободу; даже из страшного подвала сигуранцы и то сумел…

Волох не знал, насколько правдивы были эти слухи. Если б еще расспросить у Илоны! Наверное, там, за линией фронта, откуда она прибыла, все должно быть хорошо известно…

Сегодня снова нечетное число. И он, как всегда, выйдет на встречу. Хотя, наверное, не следовало бы показываться так часто на той глухой улочке. В конце концов могут заметить… Вообще нужно поменьше ходить по городу, а он уже с утра бегает с места на место… Предстоит еще одно дело: нужно повидаться с Лилианой, расспросить, как прошли последние встречи молодежи с Карлом, заодно уточнить до конца ее положение. Вполне может быть, что именно из-за этой лицеистки не приходит на встречи Илона… За последние дни он успел убедиться, что она не такая уж взбалмошная девчонка; поручения, какие ей доверялись, выполняет четко и быстро, только б были по вкусу. Безгранично предана делу… И все ж, если не лежит душа к чему-то, не нравится задание, будет капризничать, тянуть кота за хвост…

Короче говоря, с нею следует держаться построже, решил наконец он.

Встретиться договорились в вестибюле больницы, однако Волох пришел на четверть часа раньше и, утомившись за день, присел на стул в дальнем углу больничного парка. Отсюда ему был виден весь парк, хотя сам он был спрятан от любопытных глаз ветками деревьев, вот-вот готовых распуститься… От любопытных глаз? Кто его знает… Через главную дверь здания, видневшегося за сплетением веток, изредка входили и выходили больные, одетые в полосатые халаты. Мелькали санитары, еще какие-то люди, вероятно посетители.

Свежий воздух, стул с удобной спинкой, частые бессонные ночи… Он начал незаметно дремать. Однако каждый раз приходил в себя — вздрагивал и медленно раскрывал глаза. Затем все начиналось сначала. "Подумать только, — с удивлением проговорил он про себя, — уже пришла весна. Давно прилетели галки, вот-вот распустятся почки". Да, пришла весна. Однако он чувствовал себя сейчас, точно больной в первые дни выздоровления.

И почки, почки… С тех пор они лопаются в третий раз. А вот эти… когда же лопнет, как мыльный пузырь, их сила? Не даются. Не так-то просто с ними справиться.

Он даже не успел закончить первый курс института, не успел толком стать на ноги после нескольких лет революционного подполья — до этого даже разговаривать приходилось только шепотом. На улицах нужно было вечно оглядываться по сторонам — нет ли слежки… По правде говоря, он и сам не слишком торопил события — хотелось войти в новое не спеша, естественно, смакуя, как говорится, из ложечки, капля за каплей.

Он собирался стать инженером.

Теперь уже кончал бы третий, нет, четвертый курс. До института с грехом пополам, голодный и голый-босый, сумел одолеть технический лицей. Потом поступил в политехникум. Чтоб заработать на пропитание, пришлось давать частные уроки. Целый день — институт, по вечерам — ученики. А как же подпольная работа?

— …Значит, учимся? Замечательно. Специалисты в свое время нам понадобятся. Обязательно. Но как быть сейчас, сегодня? Тюрьмы забиты товарищами, зато Железная гвардия марширует на парадах. Безработица, осадное положение, кровавый террор… Фашисты засели в государственном аппарате, изо всех сил стараются вовлечь страну в войну против Советского Союза… И что же мы? Чем заняты, товарищ студент?