Прошу простить, господин начальник уезда, за это маленькое отступление, но мы, откровенно говоря, глубоко встревожены, чтобы «Дело Фатимы», обладающее очевидным политическим характером, не попало в трясущиеся руки Кезиса и весь вложенный нами кропотливый труд и бессонные ночи не пошли псу под хвост.

Твердо веря в Ваш выдающийся ум, не способный совершить ни мельчайшей ошибки, мы успокаиваем себя и, возвращаясь в свой полицейский огород, докладываем, что другая пара преступников — Бенедиктас Блажис и Рокас Чюжас — в данный момент процветают на хуторе Цегельне. Несовершеннолетний батрак докашивает луга, одряхлевший хозяин холит и лелеет незаконно приобретенного быка, сдирая по пять литов с каждого, кому дорога бзырящая корова, приплод улучшенной породы и хорошее молоко. До поры до времени мы не нарушаем их покоя, в уверенности, что никуда они из наших рук не уйдут. Пускай оба негодяя занимаются честным физическим трудом и думают, что никто ничего не знает об их кровавых злодеяниях, что засада накануне дня святого Иоанна — лишь чистая случайность. Мы даже собираемся купить на казенные средства Рокасу Чюжасу новый складной нож и новый носовой платок, если он станет предъявлять «законные» права на конфискованное имущество. По нашему глубочайшему убеждению, хутор Блажиса должен послужить прекрасной приманкой не только для Фатимы Пабиржите с Мишкой (если они когда-нибудь вздумают вернуться), но и для Тадаса Блинды[16] кукучяйских землекопов — Пятраса Летулиса. Его, единственного, следов мы до сих пор не можем обнаружить, хотя уже получили обвинительный акт от Клайпедской полиции, из которого выясняется, что это не рядовая тень в панораме исследуемых нами преступлений. Просим внимательно изучать «Дело Фатимы, приложение № 13» (подчеркнуто нами). Мы не суеверны, упаси господь. Но все-таки невольно напрашивается мысль: кому повезет в этой борьбе — ему или нам? Тадас Блинда, по преданию, насколько помнится, был застрелен царскими жандармами. Мы, разумеется, не собираемся следовать примеру полиции оккупантов. Мы придерживаемся твердых патриотических убеждений, что полиция маленького народа не имеет права убивать своих преступников. Наш святой долг — перевоспитать их. Каждого. Даже самого отъявленного убийцу или политического врага. Из месяца в месяц, из года в год... Пожизненно. Не считаясь с публичным мнением темных людишек, что горбатого исправит могила. Не считаясь ни с нашей энергией, ни со средствами народа, строить как можно больше тюрем по самым современным мировым образцам, создать целую сеть лагерей принудительного труда, наподобие нашего знаменитого Димитраваса, укреплять кадры полицейских и надзирателей как количественно, так и качественно, поощрять этих незаметных героев нации как морально, так и материально и создать такое мощное государство, каким была в древности Спарта, а сейчас — Германия, которой руководит национал-социалист Адольф Гитлер. Ах, господи, не завидуй нашему счастью. Где теперь генерал Плехавичюс, так славно зарекомендовавший себя в девятнадцатом году в боях за независимость? Где наш г‑н Аугустинас Вольдемарас, еще недавно подававший такие надежды, обещавший повести нацию по национал-социалистическому пути? Неужто, выдворенный после амнистии за границу, он спустил белые руки и снова служит лектором? Неужели он не видит, что у нас кишмя кишат красные вши, преступники, что наше государство стоит на краю гибели? Государство, которое мы создавали в поте лица своего, днями и бессонными ночами, дружно взявшись за белые руки? Неужели не чувствует, что, отрекшись навеки от древней своей столицы, мы утратили последний идеал, которым могли привлечь к себе хотя бы скаутов, шаулисов да павасарининков, распространяясь направо и налево о любви к родине? Посоветуйте, ради бога, господин начальник уезда, что мы, к примеру, можем ответить государственному служащему нижайшего ранга Тамошюсу Пурошюсу, когда тот простодушно спрашивает, почему его сыну Габрису в ту страшную ночь не позволили затянуть с высокой горы «Мы без Вильнюса не будем, нет»? Кстати, по зрелом раздумьи и после долгих совещаний мы сжалились над этим человечком — непосредственным виновником успешного побега Фатимы Пабиржите — и позволили ему продолжать выполнение обязанностей сторожа волостной кутузки. Это гуманное наше решение вызвано следующими причинами:

1) Тамошюс Пурошюс искренне признался в своей вине, мотивируя ее любовью к сыну Габрису, вокальный талант которого увлек его с поста. Кроме того, говоря между нами, оставшись сторожить кутузку, он скорее погубил бы себя, чем изменил дальнейший ход событий в положительном направлении.

2) Искренние и весьма красноречивые показания Тамошюса Пурошюса помогли нам лучше вникнуть в суть дела и в характеры чуть ли не всех подозреваемых.

3) Помощь Тамошюса Пурошюса, как оборотистого и разумного человека, мы намерены целесообразно использовать и далее, ведя слежку за подозреваемыми, а также для поимки единственного из преступников, который будто в воду канул.

Вот мы вдругорядь возвращаемся к Пятрасу Летулису. Благодаря замечательной памяти и живописному повествованию Тамошюса Пурошюса, мы напомним Вам про почти аналогичный случай из нашей общей практики, когда в 1927 году другой житель Кукучяй Миколас Валюнас (сын сестры и крестник вышепоименованного настоятеля Вяркине Гиружиса), попав под дурное влияние, обнищал, спутался с местными работягами и был арестован за насильственный акт против пашвяндрского графа Карпинского, на защиту которого, рискуя своей жизнью, опять же выступил г‑н Мешкяле, тогда еще молодой и неопытный полицейский.

Благодаря надежному залогу настоятеля Гиружиса Миколас Валюнас был освобожден из-под стражи к беременной молодой жене, однако, отличаясь буйным нравом, достойно не оценил благородный поступок своего дяди и крестного — на крестинах своего сына снова завязал драку с гостями крестин своего соседа г‑на Крауялиса и его новорожденной Евы, среди которых, насколько нам известно, находились и Вы, господин начальник уезда, со своей первой супругой, вечная ей память, и с силами местной полиции и шаулисов.

По свидетельству Тамошюса Пурошюса, эти силы тогда были жестоко истерзаны и оправились лишь благодаря Вам на утянском мировом суде, когда, объединившись со сторонниками графа Карпинского и возглавляемые г‑ном Мешкяле, они нанесли смертельный удар полчищам работяг, упрятав их главаря, счастливого отца Миколаса Валюнаса на восемь лет в каторжную тюрьму.

С тех дней, смеем утверждать, в кругах кукучяйских босяков жива традиция антиполицейского, антиправительственного бунта, как жива и здорова по сей день жена Миколаса Валюнаса Веруте (теперешняя незаконная сожительница фельдшера Аукштуолиса), как жив и здоров сын Миколаса Валюнаса Андрюс, ученик четвертого класса, известный своими странными рисунками и загадочной разноцветной мазней. Последняя картина Валюнаса, по словам Тамошюса Пурошюса, появилась после страшной ночи и, по свидетельству его Габриса и прочих видевших ее детей и взрослых, вселяет невероятную, леденящую сердце тревогу, поскольку изображает великана мужчину — лежащего на спине и совсем зеленого, словно долина или луг — с огромными будто озера глазами, из которых пьют воду радуги, похожие на красочных кобылиц с изогнутыми шеями, или жирафов... Черт знает. На груди этого великана стоит дыбом черный, как черт или цыган, баран. На крутых рогах этого барана — не то лохматая туча, не то синебородый монах Еронимас. В одной руке у него желтый череп, а в другой — красный платок Фатимы Пабиржите, будто развеваемый ветром большевистский флаг... С него капает кровь. Где упадут капли, там на груди великана вырастают красные маки. А в воздухе, дескать, устрашающее кровавое сияние, бегущее по всему небу розовыми кругами от платка Фатимы...

А внизу под этой картиной якобы написано: «Содом и Гоморра».

Что это? Фантазия болезненного ребенка или сознательно нарисованная картина, вдохновленная нелегальным отчимом последнего? Мы склонны придерживаться второй версии, потому что из-за этой картины юного Валюнаса, по докладу Пурошюса, в кукучяйском обществе уже начались волнения: Розалия Чюжене говорит, что бедный сирота тоскует по отцу и чувствует его близость на земле и в небе. Мало того, знаменитые двойняшки городка Розочки, единомышленницы и ясновидящие, головой ручаются, что во время вышеописанного митинга они заметили цыгана, очень похожего на Миколаса Валюнаса. Поджог сеновала пашвяндрского поместья и убийство г‑жи Шмигельской, без всякого сомнения, дело его рук. Теперь, дескать, настанет очередь Мешкяле, Анастазаса, г‑на Крауялиса и всех прочих, которые свидетельствовали против него на суде, в том числе и тогдашнему следователю господину, Кезису, составившему уголовное дело! А после этого — жене его Веруте и Аукштуолису.