Когда они отправились в обратный путь, Бауэр после нескольких минут молчания, бросив короткий взгляд на сидящего с ним рядом притихшего Смолина, спросил:

— Как там Клифф? В порядке?

Смолин коротко передал содержание письма. Бауэр отозвался не сразу, задумчиво молчал и, казалось, вовсе не смотрел на дорогу. Потом сказал:

— Я Клиффа знаю со школы. Он всегда был фантазером. И всегда за это получал синяки…

Обратно они ехали уже другой дорогой — вдоль Атлантического побережья острова. Местность оказалась гористой, и дорога то ныряла в долины, то забиралась к облакам. Вид из окон машины был неправдоподобно экзотическим — глаз не оторвешь, но Смолин теперь взирал на красоты рассеянно.

— А какие премудрости вас связывают с Клиффом? — спросил Бауэр. — Что вы ищете?

— Связывает наука. А ищем истину.

Бауэр присвистнул:

— Да ну! Саму истину? Громко сказано! Да разве ее найти? Даже если ищете вместе. Значит, вы тоже из этих самых фантазеров. А я думал, что мы с вами, русскими, все равно что с разных планет. Оказывается, и у вас и у нас водятся одни и те же чудаки.

Он помолчал, одной рукой придерживая баранку руля и вроде бы между прочим поглядывая на дорогу.

— Хоть что-то связывает… Это, конечно, неплохо, — сказал так, будто разговаривал сам с собой. — Ну а результат каков? Пообщался Клифф с русскими и получил по голове. Нет, от политики, как от шерифа, надо держаться подальше.

— Но вы ведь сейчас тоже общаетесь с русскими. Значит, тоже можете получить по голове?

— Могу.

И он надолго замолчал.

Вспомнив о поручении Мосина, Смолин хотел было попросить американца заехать на фабрику мускатного ореха, однако раздумал. А ну его к дьяволу, этого Бауэра! Но американец сам вспомнил о фабрике, которая, оказывается, как раз в попутном городишке и считается чуть ли не главным местным туристским объектом, мимо которого просто невозможно проехать.

— Если хотите, заглянем? Здесь орех продают в два раза дешевле, чем на побережье. Советую купить.

Фабрика представляла собой большой деревянный двухэтажный сарай под крутой островерхой крышей. Внутри он был разделен на секции, в них мерно громыхали громоздкие старомодные станки с ременными приводами — лущили и сортировали орех, над мешками и ящиками с орехом мелькали черные руки женщин, под кровлей сарая стыл жаркий, дурманящий горьковатым мускатным запахом, пропыленный воздух.

Чайкин покупать орех отказался — зачем он ему, холостяку! Смолин купил килограмм для Мосина, потом, подумав, попросил взвесить еще полкило — для Люды.

— Разве это бизнес? — удивился Бауэр. — На вашем месте я взял бы несколько мешков. Вы же на корабле, а не на самолете, за вес платить не надо. А гренадский орех первосортный. Можно неплохо заработать.

Все-таки они были с разных планет!

На подъезде к Сент-Джорджесу Бауэр вдруг притормозил у развилки дороги. Главная вела вправо, но Бауэр свернул в противоположную сторону, на плохонькую грунтовую.

— Здесь не больше мили, — пояснил он. — Покажу любопытное местечко.

Проехав недолго по пыльной дороге, Бауэр остановил машину у небольшого, сложенного из камня, дома. Из широкой, настежь распахнутой двери несло рыбной тухлятиной.

— Вам, русским, наверняка это будет по душе. Новая местная достопримечательность — рыбацкий кооператив! Вроде вашего колхоза! Они тоже начинают с колхозов, по вашему примеру. — Бауэр скривил губы. — Можно себе представить, что они наворотят с их представлениями о дисциплине.

В доме оказалось помещение для разделки рыбы, несколько отсеков, в которых стояли бочки и ящики, две комнаты были отданы под контору. В одной из них они обнаружили девушку-гренадку в белом халате. При появлении гостей она извлекла из кармана халата легонькую розовую косынку и почему-то торопливо повязала голову, прикрыв свои милые африканские кудряшки. В косынке стала старше на вид и теперь была похожа на пролетарку двадцатых годов.

— Мэри! — крикнул ей Бауэр. — Вот привез тебе двух гостей. Это русские. Продай им по зубу, чтоб помнили о Гренаде. И мне заодно.

— Русские? — Она удивленно вскинула пышные брови, которые тоже состояли из кудряшек, только очень мелких. — По радио сообщали, будто к нам прибыл первый русский корабль. Вы с него?

С простодушной прямотой внимательно оглядела сперва Смолина, потом Чайкина, как оглядывают нечто неведомое раньше и поразительное, выдохнула:

— Первый раз в жизни вижу русских!

Девушка повела посетителей в соседнюю комнату, которая оказалась чем-то вроде магазинного помещения. У стены возвышался прилавок, над ним висели технические плакаты — как ловить, перевозить и разделывать больших рыб. На другой стене — в самом центре — был приклеен прямо к штукатурке портрет широколицего бородатого человека со спокойными, уверенными, прямо глядящими глазами. Морис Бишоп, премьер-министр Гренады! Смолин не мог оторвать глаз от портрета. А ведь он и вправду похож на Че Гевару — не только бородой, чем-то и другим неуловимо общим — может быть, чистотой и ясностью высокого лба, юной открытостью взгляда, мужественной складкой губ или еще чем, словом, это было лицо, простодушно распахнутое перед будущим. Такое же, как у Че. Лицу этому можно было верить, и Смолин содрогнулся, вспомнив мрачное пророчество Бауэра.

На прилавке стоял деревянный противень, и в нем белела кучка странных, похожих на острие скальпеля, косточек.

— Акульи зубы! — объявил Бауэр. — Этот кооператив ловит акул, мясо пускает на переработку, а зубы продает как сувениры. Прежде всего американским туристам.

Взял одну из косточек, подбросил на ладони, острием кольнул палец.

— Как бритва! В моде сейчас у американок, большие деньги платят. Вешают на шею на цепочке, как амулет. Говорят, этот символ зла надежно защищает ото всех остальных зол на свете. — Бауэр посмеялся. — Видите, как моды меняются! Нарасхват акульи зубы! А почему? Да потому, что в мире акулья обстановка.

Девушка, разгребая сухо звенящую кучку амулетов, выбрала два зуба покрупнее: один протянула Смолину, другой Чайкину.

— Сколько мы вам должны? — спросил Чайкин.

— Ничего не должны. Это подарок!

Бауэр выбрал зуб для себя сам.

— Я, пожалуй, тоже возьму. — В его глазах дрожал легкий смешок. — Есть у меня одна знакомая. Хорошенькая, но такая злющая. Как раз для нее!

— С вас пять долларов! — сказала девушка.

— Вот тебе на! — шутливо вскинул руки Бауэр. — Мне платить, а им бесплатно. Где справедливость?

Девушка строго улыбнулась одними глазами.

— Им бесплатно!

Когда уезжали, Бауэр заметил:

— Одного не могу понять. Почти сорок лет живу на свете, сколько себя помню, русских неизменно поносят — в газетах, на телеэкране, в кино, по радио. Вроде бы хуже вашего государства и вас на свете и нет. А вот эта сопливая черная девчонка первый раз в жизни видит русских — и, пожалуйста, подарок. Почему такое?

Трудно было понять, с шуткой ли это говорит Бауэр или всерьез поражается столь непостижимой для него закономерности. Не ожидая ответа, перевел разговор на другое — вон какая пыль, земля здесь тяжкая, это только так кажется, что остров вроде легендарного Эдема, вся Гренада — сплошной камень, и много надо долбить, чтобы посадить каждый росток.

— Может, для этого и нужно объединять свой труд, создавать кооперативы? — вдруг сказал Чайкин, отважно вламываясь в дебри английского языка.

— Не знаю. Не убежден, — ответил Бауэр. — В коллективное трудовое братство не верю! Это всего лишь мечта.

Чайкин хотел возразить, но подходящих слов на английском не нашел и сконфуженно примолк.

Они выехали снова на магистральную дорогу, и Бауэру пришлось притормозить, чтобы пропустить огромный тупоносый самосвал, который, пыхтя и подвывая, как буйвол, наползал на них.

— Это на тот аэродром, что строят кубинцы, — объяснил Бауэр. — Адова работа! Целые горы приходится под корень срезать. За нелегкое дело взялись кубинцы. И зачем им оно? Непонятно!