– Алиса? – Доносится встревоженный голос откуда-то издалека.

Чувствуя, как руки перехватывают по-другому, больше не касаясь поясницы, я приоткрываю глаза и вижу кровь на ладони аллира.

– Откуда?.. – теряется он. А я наконец проваливаюсь в уже привычную темноту, надеясь, что хотя бы на этот раз никто не нарушит покой.

Время тянется, превращаясь в густую, вязкую массу. Дни и ночи смешиваются в сознании, врываясь в него непонятными, резкими вспышками. Темнота вновь обманывает меня, или ей просто мешают завладеть мною полностью. Да, точно – мешают.

Как же я устала от них! Кто просил меня мучить? Зачем? Временами темнота милосердно укутывает, затопляя собой все чувства и эмоции, но потом кто-то выдергивает меня из нее. Возвращается боль, терзая поясницу, выдавливая слезы из глаз и срывая стоны с непослушных губ.

Здесь жарко и отчего-то влажно. Наверное, это плавится моя собственная кожа. А потом все мучения сменяет приятная, прохладная темнота, заботливо принимающая в свои объятия. Но это длится недолго: меня вновь безжалостно выдергивают назад, заставляя переживать эту боль снова и снова. И так продолжается вечность.

– Как можно столь беспечно относиться к собственному здоровью, – звучит взволнованный, полный затаенной боли голос в один из тех моментов, когда темнота отступает, возвращая возможность отчасти воспринимать окружающее пространство. Чья-то рука нежно гладит щеку, одаривая нежной и такой желанной сейчас прохладой. Подушечки пальцев почти невесомо скользят по лбу, убирая слипшиеся от пота пряди волос. И здесь прохлада – приятно. Потом пальцы гладят губы, в отличие от остального тела пересохшие. – И я виноват, не заметил, как тебе плохо, позволил устроить эту глупую драку…

Потом возвращается темнота, но, как всегда, ненадолго.

В другой раз я отстраненно наблюдаю за тем, как, положив меня на живот, чем-то жгучим, но свежим, мятным мажут поясницу, заново бинтуют, переворачивают обратно на спину.

– Она поправится? – с надеждой спрашивает мужской голос. Нет, голос принадлежит не мужчине – молодому парню.

– Да, целитель обещал, что все будет хорошо, – отзывается тот, кто обвинял меня в беспечности. – Удивительно, как столько времени Алиса могла делать вид, будто все хорошо. А ведь эта рана причиняла ей боль. Если б не целитель, спустя какую-то пару дней… – голос обрывается, не договаривая.

– Но все ведь обошлось. – Парень некоторое время в смущении молчит, однако решается на вопрос: – Ты на самом деле ее муж?

Ответ я не слышу, оступаясь с границы, на которой балансировала, и вновь проваливаюсь в темноту.

А потом я, наверное, брежу. Мое лицо покрывают нежные, прохладные поцелуи, ненадолго остужая разгоряченную кожу. Мне хочется, чтобы это никогда не заканчивалось. Боль почти отступает, то ли благодаря лечению, то ли благодаря темноте, бережно удерживающей меня на самом краю сознания.

Там, где легкими, воздушными поцелуями губы касаются моей кожи, она перестает гореть нестерпимым жаром, и приходит долгожданное облегчение.

Кто-то целует мои щеки, лоб, закрытые глаза и даже губы. Я качаюсь на мягких волнах и наслаждаюсь удивительными ощущениями, впервые желая вернуться в реальный мир, а не в таинственные глубины темноты. Поцелуи переходят на мои руки – пальцы, ладони, запястья. Хочу очнуться от тягучего плена, вырваться на свободу и в полной мере почувствовать прикосновения губ, а не плыть по зыбкой границе между бредом и явью. У меня почти получается, ресницы вздрагивают. Но в этот момент поцелуи вдруг прекращаются. Ощущение разочарования отнимает накопленные силы, а на смену им приходит уже ставшая ненужной темнота.

На этот раз она укачивает меня недолго. Я настойчиво рвусь сквозь темноту, пытаясь всплыть на поверхность, вернуться в реальность, ведь, кажется, там уже почти нет боли. Наконец я прихожу в себя. Приоткрываю глаза, глядя сквозь ресницы и пытаясь определить, где нахожусь.

Я лежу на узкой кровати в небольшой, опрятной комнатке. Светлые цвета, столь непривычные для человеческих жилищ этого мира, радуют глаз. Стены из камней, на взгляд кажущихся довольно гладкими, имеют нежно-бежевый оттенок, наполняющий комнату светом. В ногах кровати стоит шкаф, справа тумба. Вся мебель сделана из гладко отполированного дерева светло-орехового цвета. Присутствует стул, на котором, скорее всего, сидят мои посетители, когда заходят в комнату. Сейчас я здесь одна, чему искренне рада – хочется прийти в себя и поразмыслить, прежде чем кто-либо появится.

Осторожно, стараясь не делать резких движений, я сажусь и с радостью обнаруживаю, что больше ничего не болит – только отвратительная слабость сковывает тело. Голова начинает кружиться. Приходится откинуться на стену, возле которой стоит кровать.

Ноги спускаюсь вниз, касаясь ступнями мягкого ворса ковра. Пережидая головокружение, я отмечаю, что на мне простая белая сорочка длиной примерно до колен – точнее сидя не сказать. А вставать пока все же не стоит. От одной только попытки сесть на лоб выступает испарина. Руки, опирающиеся ладонями о кровать по обе стороны от тела для поддержания равновесия, даже после подобного усилия неприятно подрагивают.

Откуда такая слабость? Неужели не долечили?

Поворачиваю на бок голову, до сих пор прислоненную к стене. Оцениваю размеры окна. Оно огромно, в половину стены! И, как ни странно, застеклено. По обе стороны от окна струятся занавески цвета кофе с молоком. Сквозь прозрачное стекло в комнату вливается солнечный свет. На улице виднеется несколько деревьев с фиолетовой листвой, аккуратная брусчатая дорожка, но не как в городах, а такая, словно я в облагороженном коттеджном поселке. Да, именно такое складывается впечатление. Неширокая дорожка, по которой могут ходить только пешеходы, ухоженные газоны, ажурная ограда, кирпично-оранжевый угол опрятного домика со скатом празднично-красной крыши – все, что удается разглядеть через окно, не вставая с кровати, навевает мысли, будто я очутилась в другом мире. Разве может найтись такая красота в отсталом Дэатоне, где сплошь грязь и разруха, в городах – кривые одноэтажки, а в деревнях – скромные хижины?

Однако мои размышления прерываются, потому что открывается дверь. При виде Альрайена, входящего в комнату, мне хочется повторить попытку его убить, но, учитывая прошлое поражение, это глупо и бессмысленно.

Ну почему его появление – не бред измученного болезнью сознания? Почему он действительно нашел меня на той поляне? С другой стороны… похоже, он меня спас?

Весь боевой запал угасает. Теперь мечтаю куда-нибудь спрятаться, хотя бы даже залезть под одеяло, но, к сожалению, сил на это не хватает.

– Только не говори, что, едва проснувшись, ты снова попыталась сбежать, – усмехается Альрайен, отмечая мой измученный вид.

– Не хотела нарушать традиции. Сначала по плану очередная попытка тебя убить. – Я задумчиво разглядываю аллира, как будто примеряясь, какой для этого способ лучше выбрать.

– Было бы интересно на это посмотреть. Только сама в обморок не упади.

Вслед за Альрайеном в комнату протискивается незнакомый пожилой человек с несколькими седыми прядями в каштановых волосах. При виде меня он всплескивает руками и торопливо приближается:

– Тебе еще нельзя вставать! Почему ты совсем себя не бережешь?!

На этот вопрос Альрайен только хмыкает, а я не считаю нужным отвечать. Что здесь можно сказать? Что есть дела поважнее собственного здоровья?

– Альрайен! Где близнецы? – неожиданно вспоминаю я.

– В доме, в своей комнате. Не беспокойся, с ними все в порядке.

Тем временем, присаживаясь на кровать возле меня, незнакомый мужчина с помощью магии проводит диагностику моего организма. Судя по всему, осмотром остается доволен.

– Тебе нужно поесть. – Он снова поднимается на ноги. – Сейчас принесу. Альрайен, проследи, чтобы она не вставала с кровати.

Дождавшись, когда маг уйдет, интересуюсь:

– А мы вообще где?