― Мог бы рассказать… ― влил в рот третий стакан.

Мог бы рассказать, как в одиннадцатом классе эта девчонка свела с ума всех моих друганов. Какой она была недостижимой, гордой и непокорной. Самоуверенной ‒ но и просто уверенной в себе девушкой, знающей себе цену. Сильной. Цельной. Девушкой, которая не позволяет другим диктовать себе, что она должна делать и как себя вести, о чем думать, как поступать. Умеющей повернуть любую ситуацию в выигрышную для себя сторону.

Мог бы рассказать, как меня бесило то, что она все время выигрывает ‒ и как в итоге из-за этого проиграли мы оба. Как я воспользовался случаем, чтобы отомстить ей за все, через что я прошел из-за нее, а она отплатила мне той же монетой.

Я мог бы рассказать о том, что после всех этих лет мы оба изменились ‒ и не в лучшую сторону. Что Ника вышла за этого вшивого аристократишку и позволила ему затянуть себя в корсет устаревших правил. Начала менять себя ради него. Начала стыдиться самой себя, своей профессии, своих поступков.

И как я, даже поняв, чего именно хочу больше всего на свете, так и продолжил разрушать все вокруг себя ‒ но что теперь разрушение стало моей сутью, и я окончательно потерял контроль над собой. И все потому, что я до сих пор не могу принять того, что она не ведет себя так, как я требую от нее…

Мог бы признаться в том, как я скучаю по этой непокорной девчонке. Мог бы… Но в этом не было бы ни малейшего смысла.

― Мог бы рассказать, но мне надоело болтать. Наливай молча, Со-фи-я, ― медленно, нарочито небрежно прочитал ее имя на бейджике.

Официантка перестала опираться локтями на стойку, оскорбленно замерла на пару секунд. Потом наполнила мой стакан и, пренебрежительно пожав плечами, отошла к другим клиентам.

Я пришел в этот бар, чтобы не оставаться одному, но в итоге все равно остался один. Потому что одному, так или иначе, было не так паршиво, как в компании не пойми кого.

И я продолжил пить в угрюмом молчании. Лучше мне не становилось, но какое-то облегчение я все равно чувствовал. Вокруг меня звучали разговоры, играла громкая музыка, раздавался звон бокалов и звук вилок, скребущих о тарелки. И в конце концов это помогло немного отгородиться от собственных чертовых мыслей…

Совсем немного помогло, если честно.

***

Выйдя из бара уже под вечер, двинулся в сторону своей квартиры, шатаясь и держась за стены, с трудом сдерживая подступающую к горлу тошноту.

Перед глазами мелькали огни витых фонарей, отражавшихся в воде за парапетом набережной Тибра, заметно пересохшего за летние месяцы и так пока не наполнившегося как следует. В мозгу мерцали обрывки мыслей и воспоминаний ‒ все они вертелись вокруг той же темы. Но путь от мыслей к действиям стал и короче, и длиннее, мне приходилось заставлять себя делать каждый шаг, словно для этого требовались нечеловеческие усилия.

На полпути к дому я не выдержал. Остановился, достал телефон из кармана куртки.

«А… черт, у меня же нет ее номера», внезапно с опозданием понял я.

Сделал дубликат ключей от ее дома, добавился к ней в друзья во всех соцсетях со всяких левых аккаунтов, подписался на ее страницу в инсте, чего не делал много лет, чтобы лишний раз не видеть, что происходит в ее жизни. Номер… А номер так и не добыл, хоть это было бы проще простого. Вот лопухнулся.

Мысли в нетрезвой голове пошли по тому же кругу, надоевшему до дурноты.

«Если бы в тот день я сумел сказать ей, что люблю…», «Если бы она не замутила тогда с отцом», «Если бы сразу призналась, что беременна», «Если бы…», «Если бы…»

Сколько было этих «Если бы», к черту их, надоело! Она выслушает все, что я ей скажу. Или просто станет моей, и слова мне не понадобятся. Слова будут лишними, и их к черту…

Даже против желания, она меня все еще любит ‒ это же было так очевидно! Я снова вспомнил, как целовал ее губы, ласкал и гладил тело ‒ сладкое, влажное, ждущее… Вспомнил ее дрожь, ее запах… и повернул обратно к машине. Этот магнетизм было невозможно преодолеть ‒ да и воли у меня уже не осталось. Алкоголь стер ее в порошок.

Но я не успел сделать и двух шагов по направлению к переулку, в котором припарковал свою тачку ‒ внезапно из-за угла выехал автомобиль. Взвизгнули шины…

И тут я оказался на земле.

Удар прошел по касательной, мое тело хорошенько расслабило виски, и я почти не почувствовал боли. Только голова, ударившись о брусчатку, еще сильнее закружилась и растеряла последние мысли. Пару секунд я не понимал, что вообще за хрень происходит.

Но затем в поле моего зрения возник знакомый силуэт.

― Вставай, ― Альдо Ринальди ткнул мне в бок носком ботинка.

― Какого… черта?.. ― выдохнул я.

Неужели это Никин высокомерный хлыщ сбил меня на своем «Мазератти»? Че, серьезно? Из меня вышел какой-то лающий удивленный смешок. Никогда бы не подумал, что у этого слащавого аристократишки хватит духа что-то мне сделать. Да хоть просто отметелить ‒ я считал, что он на это не способен.

― Вставай, жалкий червяк, ― пнул меня ощутимее.

Думал ответить ему, что мне и на земле вполне комфортно ‒ спасибо, мол, за то, что позволил полежать, отдохнуть. Но мне, и правда, не хотелось валяться жалким червяком у ног этого типа.

Кое-как перевернувшись, встал на четвереньки, затем с горем пополам выпрямился. Мы с ним были примерно одного роста, но телосложением я его превосходил, был крупнее, спортивнее. Правда, сегодня это не давало мне никакого преимущества. Слишком много выпил…

― Держись. Подальше. От. Моей. Жены! ― отрывисто произнес Альдо, хватая меня за ворот куртки.

― А иначе, что?

Вырвав свою одежду из его рук, замахнулся, чтобы ударить этого хлыща в скулу ‒ мне до безумия хотелось избить его. Хотелось давным-давно, вот только случая не представлялось.

Но алкоголь не позволил мне как следует прицелиться. Я лишь слегка его задел. Покачнулся, чуть не полетел вперед лицом.

И тут мне в живот врезался его кулак. И еще раз. И еще раз… Из груди вышел весь воздух, я снова упал на колени. Закашлялся до хрипоты.

― Не подходи к ней. Не говори с ней. Даже думать о ней не смей! ― процедил он, снова хватая меня за грудки, возвышаясь надо мной.

Голова кружилась, изображение пред глазами расплывалось. О том, что все это происходит наяву, я мог понять только по ноющей боли в ребрах и раздирающему першению в легких.

― Не могу… не думать. Не могу держаться подальше. Я пытался, ― из моего рта донесся смех вперемешку с кашлем. ― Твоя жена… уж очень сладкая!

Его кулак врезался в мою челюсть, и я повалился на спину. Перед глазами потемнело.

Альдо нагнулся надо мной, встряхнул меня, снова схватив за одежду.

― Что между вами было? Отвечай! Что она сделала?

Все-таки он мне поверил. Когда я сказал этому барану, что за женщину он взял в жены. Поверил, только не подал виду. Хитрый говнюк.

― Что у вас было?! ― встряхнул еще раз.

― Было… все. Твоя жена… ― проговорил я.

Хотел сказать «лживая шлюха», чтобы он все понял еще четче.

Но вместо этого произнес совсем другое.

― …не уйдет от меня. Ника… я люблю ее. Только ее… У нас общий ребенок. Скоро она поймет, что ваш брак был ошибкой. Тебе ее не удержать… Ринальди… как ни старайся.

Перед моими глазами, вращаясь, сгустилась темнота. Я не увидел его реакции на мои слова, выражения его лица в тот момент, как я их сказал.

Постояв рядом со мной полминуты, Альдо снова сел в машину. До меня донесся звук мотора, едва слышный, урчащий.

А я все так же лежал, распластавшись на этой брусчатке, не в силах сдвинуться с места.

Ника

Нас с ним больше ничто не связывает.

Ничто не связывает. Наконец, я свободна!

Поцеловав Альдо на пороге нашей спальни, я провела кончиками пальцев по его красивому лицу, обвела контур скул, пропустила пряди волос через ладони. Эти выходные стали для нас вторым медовым месяцем. Мне все еще нелегко давались когда-то привычные ласки ‒ я словно заново училась ходить на сломанной ноге. Но постепенно вспоминала, что значит быть спокойной довольной женой надежного любящего человека.