Ведь мы поженились не без причины. Мы прожили в браке полгода. И наверное, встреча с моим детским кошмаром должна была стать неизбежной вехой на пути к нашему общему «жили долго и счастливо».

Как моей подруге Оксане, мне пришлось сделать выбор разумом, чем-то пожертвовать, чтобы в моей жизни воцарился мир. И без настоящей жертвы верный выбор не был бы подвигом. И достигнутый мир не был бы так ценен.

Зато теперь я буду в тысячу раз больше ценить то, что имею.

― Я тебя люблю, ― прижалась к его груди.

― И я люблю тебя, звездочка.

Альдо больше не показывал ни голосом, ни жестами, что видит, как изменились в последнее время наши отношения. Мы обо всем этом больше не говорили, но это было и ни к чему. Это было не сдержанное гневное молчание, а тихое, нежное.

Зачем бередить наши раны? Они так только дольше будут затягиваться. Лучше о них просто не вспоминать.

«Муж и жена должны смотреть не друг на друга, а в одну сторону», «Муж и жена должны быть слеплены из одного теста», «Стерпится-слюбится»… Народная мудрость не зря зовется мудростью. Так сложно бывает поступать правильно, когда сердце и тело велит делать что-то прямо противоположное…

Но, наконец, я с этим разобралась.

Попрощавшись с мужем и сыном, я двинулась в сторону университета, веселая, свободная, такая, как раньше, до той роковой встречи, о которой мне и вспоминать не хотелось. Но как только его фасад возник перед моими глазами, тут я почувствовала… как меня мгновенно покинуло это надуманное спокойствие.

Господи… Что будет, если я снова его увижу?..

Внезапно мое тело покрылось испариной.

Новая встрече с моим худшим кошмаром… Одной мысли о ней оказалось достаточно, чтобы это облегчение показалось мне временным, свобода ‒ ненастоящей. А чувства к мужу… хрупкими, фальшивыми. Нестойкими, как аромат дешевых духов.

Если бы я точно знала, что больше никогда не увижу Давида Третьякова, я могла быть полностью уверена в том, что смогу сохранить эти чувства. Но в прошлый раз… хватило одного взгляда, чтобы они рассыпались в пыль. Чтобы между нами с мужем начисто исчезла химия. Чтобы мое сердце предало меня.

«Нас с этим человеком больше ничто не связывает!», сжав зубы, повторила про себя.

В прошлом, еще в школьные годы, я многое прощала Давиду ‒ шантаж, неуважение, гадкое отношение… и его молчание. Несмотря на все его поступки, все равно сказала ему, что люблю.

Но Третьяков не может думать, что между нами еще что-то возможно, после той мерзкой сцены, которую он устроил. «…поинтересуйся, что за женщину ты взял в жены. Как бы тебе ни пожалеть, что ты привел это в свой распрекрасный дом!»…

Я провела холодными дрожащими ладонями по своим горячим щекам.

Все эти годы я хранила в своем сердце любовь к нему, как что-то трепетное, чистое, возвышенное. Что-то бесконечно ценное. То, что невозможно повторить или заменить. Считала свое чувство настоящей любовью, которая уцелеет несмотря на любые невзгоды…

Господи… Господи, какой же я была дурой!..

Я горько рассмеялась сквозь непрошеные слезы.

Ценное, трепетное. Настоящая любовь… Ну-ну!

Мои чувства уже не уцелели. Никакой нежности к этому ублюдку у меня уже не осталось. И это не просто обида или разочарование. Не просто боль, вызванная его мнением обо мне.

Нет. Надежда в моем сердце погибла… потому что погибла вера в эту любовь.

А может, и не было между нами никакой любви?

Была просто никем не любимая девочка, которую обижал и задирал популярный красивый мальчик. Девочке казалось, что другие дети живут полной жизнью, а она этого лишена. Что они весело плещутся в воде под яркими солнечными лучами, а она сидит одна-одинешенька на берегу. А мальчик был главарем этих детей, их лидером, предводителем.

И в итоге этот мальчик… стал ее несбыточной мечтой. Навязчивой идеей. Стал символом пропуска в мир популярных детей. Символом чего-то желанного, но недостижимого.

И он сам тут был совершенно ни при чем. Сам он ничего собой не представлял. И ничего не мог дать. Только свой эгоизм и свои недалекие примитивные суждения.

Мальчик измывался над девочкой, пока она была толстой. А когда выросла и стала самой красивой в школе, решил сделать своей и объявил об этом всем друзьям. Но так и продолжил измываться по своей давней привычке. А она ему это позволила ‒ наверное, в глубине души думала, что ничего другого не заслуживает?

И если теперь я увижу этого человека… буду знать ‒ никакая это не любовь.

Нас ничто не связывает. И это не он порвал эту связь.

Между нами и не было никакой связи.

***

Нам было суждено встретиться в этот же самый первый день же в университете. Судьба не захотела дать нам хотя бы небольшую передышку. Или же это Давид не захотел ждать новой встречи еще несколько недель и снова выследил меня?

Переполненными коридорами я шла на лекцию по итальянскому языку. Но проходя мимо аудитории, в которой студенты-дизайнеры наряжали моделей, невольно замедлила шаг. Проследила глазами за их уверенными движениями, полными веселой торопливой суеты. Вздохнула с грустью и сожалением.

В этот момент кто-то сжал мое плечо рукой.

― Знал, что встречу тебя здесь, Ларина. Ты всегда мечтала быть моделью. Со старой жизнью не так-то просто распрощаться, а?

Со старой жизнью распрощаться непросто. Непросто попрощаться с мечтой. А иногда… иногда намного проще, чем кажется.

Подняв глаза на парня, о котором (стыдно подумать!) я вспоминала каждый день на протяжении этих четырех лет, я снова со всей четкостью поняла ‒ наша последняя встреча навсегда перечеркнула все хорошее, что когда-то было между нами.

Сегодня Давид выглядел ужасно. Просто хуже некуда. Темные круги под глазами, отекшее лицо, заросшее черной щетиной, какой-то багровый синяк на подбородке. Словно все выходные он беспробудно пил ‒ судя по доносящемуся от него запаху перегара, так и есть.

И в его глазах была боль. Она отпечаталась на его лице, как маска, которую уже невозможно снять, даже на время.

Но во мне не осталось места для жалости. Как в тот далекий день, когда я решила кинуться в омут с головой и позвонить его отцу… я чувствовала, как внутри меня разгорается пламя, готовое сжечь всех вокруг, и меня в том числе. Пламя горького мстительного отчаяния.

Ему больно? Отлично. Он заслужил все, через что проходит!

И наверное, если бы я, и правда, любила его, то жалела бы. Не поступила бы так с ним, ни тогда, ни сейчас.

Когда-то давно он сравнил меня с Эсмеральдой из романа Гюго, сказал, что моя красота такая же опасная, и мне нужно быть осторожней. Я тогда только польщенно рассмеялась. Если честно, я и сама это прекрасно знала ‒ не зря все время влипала в разные неприятные истории из-за своей популярности у мужчин. Страсть ‒ опасное чувство, которое любого может толкнуть на безумство, мне можно было это не объяснять.

Страсть… не любовь.

Любовь заботлива. Любовь нежна. Любовь готова простить все, что угодно.

Страсть ядовита. Страсть кружит голову. Страсть велит уничтожить того, кто никогда не будет твоим.

Квазимодо спас Эсмеральду. Клод Фролло отправил ее на смерть. Кто любил, а кто просто пылал страстью, очевидно.

Видимо, ни один из нас никогда по-настоящему не любил другого.

― Отвратительно выглядишь, ― спокойно сказала, рассматривая его из-под полуопущенных век.

― Зато ты, как всегда, красотка, ― усмехнулся мажор.

Прозвучало иронично. Передернув плечами, я двинулась, было, в сторону своей аудитории, но Давид меня остановил.

― Постой, Ларина… давай нормально поговорим!

― Ты уже все сказал.

― Нет, Ника. Я не хотел… черт. Я не хотел того, что сделал и сказал! Я просто не сдержался. Увидел вас втроем…

Сегодня в его голосе были настоящие эмоции. Печаль. Надрыв. Все та же боль…

Что с ним произошло за эти выходные?

Я попыталась вывернуться из его ладоней, но он только крепче прижал меня к себе.

― Это должен быть я! ― прошептал Давид с той же болью. ― Рядом с тобой и ребенком. Ника…