42. Из писем Я болен сплином, модным в этих странах: Меня томят туманы, и тоска, И томность бледных рыжих англичанок, Как палка, длинных, плоских, как доска… Я как-то заглянул от скуки в «Глобус» 20): Битком набиты ложи и балкон! Жрец — в стихаре, в камзоле — Аполлон; У них бочонок — трон, ведро — колодец… Я англичанами по горло сыт. Их чопорный язык, их чванный вид, Их лошадиный хохот — хуже пытки. Прощай, мой ангел. Пусть я грустен, пусть! Лишь бы тобой не завладела грусть: Люблю. Люблю! — хоть жизнь висит на нитке. 43. Пьеру де Ронсару Я не завидую тебе, поэт! Когда бы лавры мне служили целью, Я б не писал стихов — ни в час безделья, Ни в час тоски, когда исхода нет. Не мнишь ли ты, что озарит потёмки И в памяти людской оставит след Твой тонкий, твой изысканный сонет? А что, коль злопыхатели-потомки Иную вспомнят из твоих ролей: Кого христианнейший из королей, Палач, герой парижского пожара, Имел в наставниках? — Ах, да: Ронсара!.. …Я пошутил. Ведь не дурак народ, Ты прав — и будет всё наоборот… 44. Бессонница Мороз начистил лунный диск до блеска, Рассыпал искры снег по мостовым. Проснётся Вестминстер совсем седым, А львы у Темзы — в серебристых фесках. Святого Павла разукрасил иней, Преобразил трущобы в замки фей. Немые силуэты кораблей Окутаны вуалью мглисто-синей. Биг-Бен спросонья полночь пробубнил — Я всё бродил по пристани в печали, Рассеянно сметая снег с перил… Я неминуемо замёрз бы там, Когда бы кровь мою не согревали Любовь к тебе — и ненависть к врагам. 45. Поэт в раю Ворчал апостол у преддверья рая, Но я толкнул нетерпеливо дверь: «Заткнись, старик! Я — дю Вентре, ты знаешь? И я всего на миг сюда, поверь!» Как пели ангелы вкруг Бога звонко! И каждый кланялся, и каждый льстил… Взглянув на всё, я тихо загрустил О Франции, бургонском, о девчонках… Увидел Бог: «Да ты судьбе не рад?! Сакр-кер! Желаешь прогуляться в ад? Уж там тебя покорности научат!» — О нет. Господь! Здесь прямо… как в раю! Ей-богу, счастлив я!.. Но всё же лучше Вернусь-ка я во Францию мою! 46. Письмо к другу
В такие дни, гнетущие, как камень, Часами я сижу перед окном, Измученный туманом и дождём, Свинцовый лоб сжимая кулаками. Тоскую. Писем нет. И нет Агриппы — Мне не с кем ни дружить, ни воевать. Лишь изредка заходит пьяный шкипер: Его хандра — моей тоске под стать. Ему не по нутру мои сонеты — Мы с ним молчим и мрачно глушим ром. Агриппа, друг, пойми: тебя здесь нету, И некого мне обзывать ослом. В такие дни — считай меня пропащим… Писал бы ты, vieux diable 21), хоть почаще! 47. Голубиная почта Пусть принесёт сорока на хвосте Из дальней Англии мои остроты — Они скупы, они совсем не те: Смеюсь лишь над собой, и то — для счёта Пусть пересмешник-дрозд, залётный гость, Треща и щёлкая у окон Ваших, Вам передразнит желчь мою и злость — Посмейтесь… и поплачьте над вчерашним Я так любил Вас!.. На закате дней Тоске не выжечь память едким дымом! Так пусть хоть птицы, пролетая мимо, О верности, о нежности моей — Отчизне скажут и моей любимой: Сейчас люблю их в сотни раз сильней! 48. Воспоминания Сокровища моих воспоминаний Не погрузятся в Лету небытья, Не растворятся в лондонском тумане… Моя Гасконь! — Нет: Франция моя! Стихи мои — лишь эхо волн Бретони, Шурша, кладущих завитки гребней На прибережья жаркие ладони… Что на земле дороже и роднёй?! Как позабыть мой город — мой Париж, Изящный, легкомысленный и страшный; Наваррских гор задумчивую важность, Гасконских утр серебряную тишь! Горька судьба, и горек хлеб изгнанья. Но горше их — мои воспоминанья… вернуться«Глобус» — театр Шекспира в Лондоне. |
