Потом он работал около часа. Писал всегда вон за тем столом. Когда писал, в наушниках слушал тяжелый рок. Говорил, это помогает ему найти нужный ритм текста.

Писал каждое утро по три страницы. Есть у него вдохновение, нету вдохновения, хочется ему работать, не хочется ему работать, праздник ли, выходной ли, отпуск ли — три страницы вынь да положь. Даже когда болел, лежал с температурой — он прямо за волосы себя поднимал, писал свои три страницы — а потом падал обратно.

Даже не знаю, ответственность это или одержимость. Наверное, и то и другое. Работал, работал, бился головой о стену, а все без толку.

Как-то удача все время мимо него проходила.

Какие-то вещи ему легко давались. Например, он очень легко заводил врагов и друзей. Он, не знаю, как сказать, легко входил в ситуацию, но потом увязал и останавливался.

Когда он написал первый роман и поехал в издательство подписывать договор, там удивились — как, вам всего двадцать четыре года, у нас еще не было таких молодых авторов. Второй роман у него тоже взяли с ходу. А на третий прислали кучу поправок. Вадим не стал их вносить, а вместо этого написал четвертый, совсем в другом жанре. Такое древнерусское фэнтези по мотивам былины про Добрыню Никитича и его смерть. В издательстве даже читать не стали, сказали, мы не работаем с таким жанром, он не пользуется спросом. Лучше напишите детектив. И Вадик написал детектив, очень хороший, про наркоторговцев. Там было восемь сюжетных линий, такая сложная структура. А они его опять не взяли, говорят, как-то все запутанно наш читатель этого не поймет.

Конечно ваш читатель этого не поймет!

Я думаю, Вадим просто перерос уровень этого издательства. Я так ему и сказала — Вадим, зачем тебе это издательство? Есть Интернет, есть газеты, журналы. Пиши рассказы.

И он стал писать юмористические рассказы. Сначала публиковал в интернете. Читали люди, комментировали. Потом я стала рассылать их по газетам и журналам. И вы знаете, стали печатать! «Колесо смеха», «Вокруг смеха», «Крокодил», даже в «Литературной газете» два рассказика напечатали.

У меня все подшивки сохранились, я недавно достала, перечитала. Если по гамбургскому счету, слабоватые, конечно, но местами чувствуется рука.

Вообще, я не люблю вот этот термин — человек эпохи Возрождения. Мне все кажется, так говорят про человека, который за все хватается и ничего не может довести до конца. Вадим тоже искал себя. Особенно после этой неудачи с издательством.

Музыку сочинял на компьютере. Песни записывал — такое, что-то вроде рэпа. Любопытно, да, получалось.

Потом рисовал, тоже на компьютере. У него серия картин была — «Патриотизм». Белые, синие и красные полоски, как будто российский флаг, только они так криво друг на друга накладываются, создавая впечатление такой неправильности, такой какой-то неразберихи, символически так…

Потом он пытался пьесу написать. Я ему как-то рассказала про то, как моя чокнутая бабка письмо Сталину написала, Вадим загорелся, говорит — вот это сюжет! Я ему тогда сказала — кому это вообще интересно, эти наши семейные мемуары? У тебя что, фантазии нет, не можешь придумать что-нибудь свое?

Тогда он, назло мне написал роман. Назвал его «Роман без названия». 164 пустых страницы. Без единого знака. Как говорится, закрыл тему.

Почему все так несправедливо устроено? Мы с Вадимом работали-работали, старались, а слава всегда доставалась кому-то другому.

Вадим однажды придумал отличную историю.

1918 год.

Россия в огне.

Ленин отправляет Королева к Циолковскому, чтобы пригласить его в группу ученых, занимающихся разработкой ракетного оружия. Королев едет в Калугу через растерзанную страну. И видит, что Циолоковский никакой не ученый, а просто больной на всю голову мистик. Он же на луну собирался не в научных целях, а чтобы встретиться с душами умерших или что-то вроде этого. И тогда Королев вместе с Лениным придумал нового Циолковского — прогрессивного гения-самоучку. Это была история о том, как рождаются мифы. Чем чудовищнее ложь, тем легче в нее верят люди.

Вадим рассказал эту историю одному своему приятелю. И этот подонок написал повесть под названием «Святой». Представляете? По сюжету, который придумал Вадим. Повесть напечатали в журнале, он выиграл какую-то премию, им заинтересовалось телевидение, в итоге сняли кино по этой повести. И плагиатор этот теперь работает сценаристом на Мосфильме. Что, Вадим не мог написать эту повесть? Я в суд хотела подать, Вадим меня отговорил.

Бывают же люди, которые умеют себя подать. Я не говорю про актеров или телеведущих или писателей. В каждой профессии есть хотя бы одна знаменитость. Вот Слава Зайцев, например — знаменитый парикмахер. Ой, что я говорю… Не Зайцев. Этот губастенький такой. Фу, Зайцев, Сережа Зверев. Хотя вот даже и Зайцев. Он кто у нас? Модельер, да? Вы когда-нибудь видели человека, одетого в костюм от Славы Зайцева? Я не видела. Зато сам Зайцев просто не вылезает из телевизора. Или доктор Курпатов. Та же история. Если он такой доктор, почему он не в больнице, а телевизоре?

Если человека никто не знает, ему никак не пробиться. А если он известен, его везде приглашают — на телевидение, в ток-шоу. И как прикажете обыкновенному человеку стать знаменитым, если на телевидение приглашают только знаменитостей. И будь ты хоть трижды гений, если ты не знаменит, ты никому не интересен.

У писателей кстати тоже такое много раз было, когда человек получал свою славу незаслуженно.

Бенедектов, например. Или Надсон. Апухтин. Считались великими поэтами. А, например, Тютчева много лет никто не замечал. Только в конце жизни признали.

Вадим тоже долго шел к признанию. Я ему как-то сказала — время расставит все по своим местам, слава может прийти и через триста лет.

А он мне говорит так серьезно: в триста лет не стоИт.

Ой, дети, нет, это не записывайте!

Я хочу, чтобы Вадим был для вас примером, образцом для подражания.

Каждый день Вадим занимался спортом. Считал, что спорт обязателен для людей интеллектуального труда. Много разных видов перепробовал. И бегал по утрам и на тренажеры ходил в спортзал. И кунфу занимался и тайцзи и цигун. В конце концов сам составил для себя комплекс — приседания, гантели, бег на месте, упражнения на пресс и отжимания. Каждое упражнение по три подхода по сто раз.

Он объяснял это так — йога, цигун — это все для теплого климата, а нам, северянам, надо греться, поэтому нам лучше всего подходит поднятие тяжестей.

Следил за фигурой. Старался не есть на ночь.

Очень переживал, когда начал лысеть. Правда это было почти незаметно, но он все порывался постричься налысо, считал, что это будет более честно, чем скрывать залысины, я его все время отговаривала.

Мне кажется, я все время рассказываю что-то не то. Не главное. Не то, что ты на самом деле должен про него знать. Я все время пытаюсь донести это до тебя, вдолбить в твою голову, чтобы ты услышал, чтобы знал…

Главное — не факты биографии, не события жизни и даже не поступки. Главное — цели, которые ты ставишь перед собой.

Цели у твоего папы всегда были грандиозные.

При каких-то других обстоятельствах он мог бы стать диктатором. Он мог бы объявлять войны, поворачивать реки. Конечно, он мог бы убивать. Одного человека или миллион человек, все равно — он мог бы это сделать, если бы это было нужно. В нем была отрешенность настоящего героя.

То, чего у тебя нет, к сожалению. Я смотрю в твои глаза, ты так похож на него, но все же ты — это не он и не можешь быть он и иногда я ненавижу тебя за то, что ты это не он.

Я должна найти более безопасную тему.

Как мы познакомились? Это было в институте. Было первое занятие. Английский язык. Он вошел, коротко постриженный, в тельняшке, такой непохожий на всех нас, девочек из приличных семей. И когда он сел на заднюю парту, в его сумке явственно звякнули бутылки.

Я не преувеличиваю, все было именно так.

Это был наш общий кошмар — представитель народа, то, что называется словом «mujik» — находилось прямо среди нас.