ВЕРА. Может, хватит о смерти? Или ты уже как твоя мамаша?

ЮЛЯ. Еще одно слово про мою мать и я тебе сломаю правую руку. Ты меня знаешь.

Пауза.

ВЕРА. С Оксанкой что делать?

ЮЛЯ. Что хочешь, то и делай. Пусть убирается в свою сто семьдесят не помню какую там. Или пусть здесь живет.

ВЕРА. Что, закончилась любовь?

ЮЛЯ. Закончилась. Она тоже, как и ты, себе чувака нашла. С физмата. Суки вы, девки. За что только я вас любила, что ее, что тебя.

ВЕРА. Ты на поезд не опоздаешь?

Юля берет в руки будильник.

ЮЛЯ. Я уж не помню, он твой или мой.

ВЕРА. Забирай.

ЮЛЯ. Не, спокойки свои будешь пропускать. Все, мне пора. Не поминай, короче.

Вера подходит к ней и обнимает ее.

ВЕРА. Что Оксане сказать?

ЮЛЯ. Скажи… скажи пусть приезжает, когда захочет.

Юля отстраняется и смотрит на Веру.

ЮЛЯ. Нет, ничего не говори. И адрес не говори. Нахер она пошла.

ВЕРА. Подожди. Как-то не верится. Юля, ведь это же ты.

ЮЛЯ. Ну что я? Верка, наплевать на нас, мы с тобой — не люди. Люди — это другие!

ВЕРА. Какие другие?

ЮЛЯ. Такие! Которые с детства ни разу не ходили в штопаных колготках. Которые в школе, суки, учились на одни пятерки. И которым еще в школе говорили, что они, козлы, на Ленина похожи! У них-то все всегда как у людей. И несчастной любви у них не бывает. И книжки у них всегда все есть, какие надо. И музыка. И живут они в квартирах, а не в этих вонючих бараках и общагах. И ездят на машинах за рулем. Потому что у них права с 18 лет, а машину родители дарят на окончание школы. И вообще они чего хотят, то и делают. И учатся на режиссеров и финансистов, а не на учителей, блядь, русского языка и литературы. «Повесть о настоящем человеке» читала? Так вот, там все вранье. Никогда его не сбивали и по лесам он не ползал, и ноги не отрезали, и на протезах он не танцевал. На самом деле этот мудак-летчик и на самолете-то никогда не летал, всю жизнь просидел при штабе, куда его папа-генерал устроил. А потом он сам стал генералом и дочку выдал замуж за сына министра. А потом еще про него и книгу написали и кино сняли. Знаешь, чем настоящие-то люди от нас отличаются? Они заранее знают, в какой семье им надо родиться и в каком городе. А главное — зачем вообще им нужно рождаться. И всегда эти твари будут в полном шоколаде. А мы, блядь, пузыри земли! Вышли, лопнули, навоняли и обратно в землю. Знаешь, зачем они эту Китайскую стену построили? Думаешь, для того, чтобы мы здесь жили? А вот хрен. Они ее построили для того, чтобы нас остановить. Чтобы мы в их город не вошли…

Юля дергает на себя сумку, из нее летят зубная щетка, мыльница.

ЮЛЯ. Да ебись оно все.

Швыряет сумку о стену и выходит, хлопнув дверью. Вера медленно подходит к сумке и начинает собирать в нее разлетевшиеся по комнате вещи. Закрыв сумку, ставит ее на пол рядом с кроватью. Выпрямляется, смотрит на нее. Потом достает из-под кровати чемодан и тоже начинает собирать в него вещи.

Дверь открывается, в нее заглядывает Оксана. Оглядывает комнату, потом входит.

ОКСАНА. Куда Юлька такая нахлобученная побежала? Я ее увидела, спряталась в умывалке, чтобы она заметила. Начнет опять орать.

ВЕРА. Правильно спряталась.

ОКСАНА. Из-за чего шум?

ВЕРА. Она уехала домой навсегда.

ОКСАНА. Ну и нормально. Она что-то в последнее время в неадеквате. Туда не ходи, с тем не разговаривай. Как будто я ее жена.

Вера выпрямляется и смотрит на нее.

ВЕРА. Вали отсюда.

ОКСАНА. И уйду, что думаешь. Мне Колян давно предлагает квартиру вместе снять. Он специально сторожем устроится, чтобы денег заработать. А я пойду в спортзал тренировки вести. И чтобы Китайскую стену вашу вонючую больше никогда в жизни не видеть.

ВЕРА. Пошла отсюда, тварь.

ОКСАНА. Щас довыступаешься!

ВЕРА. Вон отсюда!

ОКСАНА. Ты потише, а то я…

Вера хватает какую-то тряпку, замахивается. Оксана отпрыгивает назад и принимает бойцовскую стойку. Подпрыгивает, бьет ногами «вертушку». Вера подходит к ней и коротко бьет ее в лицо. Оксана падает на стол спиной и больше не движется. Он удара начинает звенеть будильник. Вера выключает его, берет сумку и чемодан и, не оглянувшись, выходит из комнаты.

Девушки в коридоре поют хором истошными голосами:

В танцзале

Без перемен,

Бармен

Замешивал новый коктейль,

Фрегата

Дала общий крен…

Ты ещё не услышала

Свой крик от порезанных ног,

Танцуешь, танцуешь…

Эти белые руки,

Эти голые ноги,

И как будто от скуки

Кровь на игле.

Я даю тебе адреналин —

То, что ты потеряла,

Одержимо танцуя на битом стекле.

КОНЕЦ

6—11 февраля 2007 г.

(3 истории о любви)

История 1

Олег

Профессор

Санитар

Водитель

Машина «скорой помощи» едет по городу. В кабине — водитель и санитар. В салоне — Олег, он лежит на носилках лицом вниз. Рядом сидит Профессор в белом халате.

ОЛЕГ. Че-то мне фигово-то как-то.

ПРОФЕССОР. Бывает и хуже. Вы, главное, не отключайтесь, молодой человек, сохраняйте сознание, тогда все будет в порядке. Мы уже скоро приедем.

ОЛЕГ. Мутит что-то.

ПРОФЕССОР. Такое бывает. Побочное действие. Вам сделали укол.

ОЛЕГ. Вы врач?

ПРОФЕССОР. Да. Да, врач.

ОЛЕГ. У меня там чего вообще есть-то?

ПРОФЕССОР. Проникающее ранение в спину. Глубина — четыре сантиметра. Потеряли много крови, но жить будете. Чуть левее, лезвие попало бы в позвоночник, остались бы на всю жизнь инвалидом.

ОЛЕГ. Не помню ни фига. Кто сделал-то хоть?

ПРОФЕССОР. Их не задержали. Ищут.

ОЛЕГ. Ясно. Суки. Хрен найдут, если сразу не поймали. Болит, гадство…

ПРОФЕССОР. Ничего, до свадьбы заживет.

ОЛЕГ. Да, у меня же свадьба через месяц. А где Вика? Мы же с ней были (Пытается привстать и оглянуться) Ее чего, не пустили со мной в машину?

ПРОФЕССОР. Не пустили. Она такси поймала и сразу в больницу поехала. Только ее сегодня к вам вряд ли пустят. Только завтра и то не раньше пяти. Приемные часы — с семнадцати до девятнадцати.

ОЛЕГ. Вот засада. Сходил, называется, за хлебушком. Я, главное, ей говорю — чего мы там забыли-то, на этих танцах? Лучше дома посидеть, телевизор посмотреть. Юмористическую телепрограмму. А она — надоел твой телевизор, я хочу общаться с людьми. Вот и пообщались. Слушайте, я вздремну пока. Спать хочется. Я со смены сегодня.

ПРОФЕССОР. Подождите немного. Нужно будет в больнице процедуры сделать. Заснете, потом придется будить.

ОЛЕГ. Да че там за процедуры? Четыре сантиметра — царапина. Йодом смажут и делов-то.

ПРОФЕССОР. Мне кажется, придется швы наложить.

ОЛЕГ. Ой, елки. Не, я это не люблю. Мне в детстве лоб зашивали. Мы с пацанами в войнушку играли. У меня такой пистик был розовый. Как щас помню, я к Кольке Вечеринину подкрадываюсь сзади, чтобы его в плен взять, приставляю ему к затылку пистолет и ору «Хенде Хох, фриц проклятый!» Он разворачивается и в грудь меня толкает. Я назад полетел, развернулся, чтобы не спиной падать, и руку с пистолетом подставил. И как раз пистолетом — там мушка такая острая была — как раз в лобешник. Встал, обидно самому так. И не больно при этом. Лоб рукой трогаю, смотрю — рука вся в кровище. Вот тут-то я и заорал и запрыгал. Прыгаю, а вокруг пацаны перепуганные. Воспитателка подбежала, мена в дом потащила, скорую вызвала, как щас прямо. В больницу привезли, а там тетка врач наклоняется ко мне и в руках у нее иголка кривая. Я заорал опять как дурак и орал все время, пока она меня зашивала. Потом шов пластырем залепили. Мне одна девочка на следующий день сказала, что на пластыре пять таких круглых пятнышек — четыре по краям, одно в центре. Я не поверил, тогда она ближе пододвинулась, она в очках была и я в ее очках увидел — да, действительно, четыре по краям и одно в центре. Вот чего-то на всю жизнь эти пятнышки запомнил, а девочку не помню. Лена Кораблева? Или Таня Тропкина? Не помню… кто-то из них в очках был.