В лицее все так или иначе друг друга знали. Кроме Киры я уделяла внимание только Андрюхе Шилову. С ним интересно было кидаться записками на скучных занятиях или просто поболтать о киношках. В то время когда все увлекались сетевыми играми, каланча нашего коллектива, — потому что вымахал под два метра ростом, — любил шедевры кинематографа. До конца занятий он съедал мне мозг рекомендациями годных к просмотру новинок.

Наконец-то учебный день закончился! Мы ринулись в вестибюль.

— Машка, — Андрюха долбил по моему рюкзаку, перекинутому через плечо. — Ты кинокомиксы любишь?

— Это Мар… как его?

— Ну да, — опять толкнул одноклассник.

— Слушай, Шилов! Ты ещё за косички меня подергай!

— Так ты без косичек, — на полном серьёзе ответил он. Ну и как на такого злиться? — Так что, любишь?

— Нет, Шилов, не люблю. Забава для детей вроде тебя.

Вход в лицей у нас дурацкий. Три массивных двери, два тамбура. Надо аккуратнее, а иначе того и гляди по лбу заедут этими дверьми. А Шилов, зараза, позади все цеплял меня своими ручонками, пытаясь ущипнуть за бок. Дите!

Я толкнула его в плечо и пошла дальше. Дальнейшего совсем не ожидала. Этот каланча споткнулся о порожек тамбура и, падая, ухватился за мою… юбку. Прямо вцепился! А юбка поползла вниз!

— Твою мать, Шилов! — о, слышала бы меня моя мама. — Дитё дитём, а за что хвататься знаешь!

— Да нужна мне твоя юбка! Встать помоги!

— Бог поможет! — спрятавшись за колонну, поправляла я юбку.

— Было лучше, — услышала я сзади голос.

— А-а-а, уже помог? — и я, развернувшись, со всего размаху влепила Шилову пощёчину. Звонкую. До боли в собственной ладони и…

Однажды я шла мимо забора с сеткой-рабицей, и неожиданно на неё кинулся разъяренный ротвейлер. Глаза бешеные, из пасти тянутся ниточки слюны… Я никогда не забуду темные глаза той псины. Так вот сейчас на меня смотрели такие же. Янтарные… Я сглотнула и боязливо перевела взгляд направо. Шилов всё ещё сидел на полу.

Наш лицей, как сотни других. Со своими звёздами, серой массой и лузерами. Мне повезло, как и моей подруге, — мы причислялись к серой палитре, и нас все устраивало. Попасть в объектив внимания четверых пресыщенных жизнью уродов и их свиты, — упаси боже! Без преувеличения, это самые неприятные люди на свете. Вообще, я ко всем терпима. Не прочь пошутить и не мямля, но коронованных особей терпеть не могла. Сочились высокомерием, смотрели на всех как на тараканов, ухмылялись цинично, разговаривали с издевкой и брезгливостью.

Славка Ежов самый адекватный из всей напыщенной компании. Симпатичный: русоволосый, коренастый, зеленоглазый. Шутник, не без дурнинки. Порой от его колкостей плакали не только девочки, но и мальчики. Не добрый, но и не отмороженный, как некоторые.

Главная сволочь — Алексей Антипов. Клянусь, я от страха даже не могла на него глаза поднять. В первый день появления в лицее он у входа засосал девочку, имевшую неосторожность пялиться на его царское величество. А потом настучал по голове моему однокласснику Толе, который, на минуточку, являлся парнем той самой пострадавшей. Мне такие неожиданности были ни к чему, так что — не смотрела. Вообще! Издалека и только боковым зрением. Внешностью его, конечно, природа одарила, что уж говорить. Брюнет с правильными чертами лица, высокий, стройный, явно шлифующий фигуру в спортзале.

Совершенно странные и по большей части молчаливые братья-близнецы Роман и Стас Звягинцевы. Русоволосые: один светлее, другой темнее. Они с Антиповым примерно одного роста и тоже спортивные, подкаченные, рельефные. Чуть что не так — сразу драка. Агрессивные.

Видать, от ужаса произошедшего у меня жизнь стартонула перед глазами…

— Сафронова, я ногу из-за тебя вывихнул, — не спеша вставать, проскулил Андрюха, выдергивая меня из ступора.

Ногу? Какая мелочь! Да меня сейчас всю вывихнут.

Передо мной возвышался никто иной, как сам Антипов…

Чувствуя, как холодею, я ме-едленно повернула голову к царьку и ещё медленней стала поднимать глаза. Белая, фривольно расстёгнутая почти до середины торса рубашка. Грудь загорелая и накачанная. Наткнулась на выпирающий кадык, украшающий широкую шею, волевой подбородок, красивые, четко очерченные губы, аристократичный нос. Всё это великолепие портила лишь отметина от моей пятерни. И, пожалуй, аккуратные, раздувающиеся как у корридного быка ноздри. А глаза… Такие, что я оцепенела. И, странно, что не от ужаса. Как бы гневно они ни сверлили, ни прожигали — мне хотелось в них смотреть. Темный янтарь. Они гипнотизировали меня, примагничивали. Всё вокруг стихло, замерло. Тотальная космическая тишина.

— Охренела? — вернул меня в реальность его голос.

Ага, переговоры. Уже хорошо.

— Прости… — пролепетала я и на автомате потянулась рукой к его лицу. Будто могла стереть пощечину.

Парень перехватил мое запястье, и… Я не знаю, что произошло. Меня словно прошибло током в тысячу вольт. Вздрогнула, но и у него взгляд изменился. Видела недоумение, явно отзеркаливающее мое. Мы смотрели друг на друга не отрываясь. Прилипли как осы к меду. Запястье горело, пульсировало, но боли я не чувствовала. В груди клубком свернулось что-то, или это о ребра тихо шкрябалась моя душа. Наружу просилась. К нему…

Че-е-его?! Да у меня точно от страха крыша поехала…

— Нет, — наконец-то отпустил он мою руку.

— И… что?

Янтарная лава мазнула по моим губам, шее, груди, животу, резко вернулась в мои глаза.

— Я придумаю, — ввинчиваясь мне в самые зрачки, сказал он и ушёл.

Вот так просто взял и ушёл. А я ещё какое-то время стояла прибитой к полу.

Наконец выдохнула. Звуки стали возвращаться. Но туман в голове не рассеивался. Что. Это. Было?

— Э-э… Это как бы чё такое было? — задала тот же вопрос Кира.

Я повернула голову на её голос. Золотарёва стояла с глазами больше, чем любимые мамины винтажные тарелки. А Шилов по-прежнему сидел на полу. Только локоть поставил на согнутое колено и оперся своим острым прыщавым подбородком на кулак. Наблюдал за нами с Антиповым! Как кино смотрел! И не только он. По углам, глазея на меня, перешептывались однокашницы.

Я ринулась на улицу. Быстрее, быстрее на воздух!

— Ма-аш! — нагнала меня подруга. — Чё он сказал, я не расслышала?

— Кажется, я буду восьмой, кто свинтит отсюда, — буркнула я и на ходу обернулась на здание лицея: — Из-за некоторых!

Но Шилов вряд ли слышал.

Эти королевичи появились у нас два года назад. И с тех пор из лицея ушли семь учеников. Семь! Совпадение? Не думаю. Всё из-за них. Потому что здесь – хотят учиться, здесь – престижно учиться, и просто так по своей воле отсюда не уходят.

Весь вечер обсуждали с Кирой по телефону возможные повороты сюжета. Может, не так страшен черт, как его малюют? Хотя кого я пыталась обмануть? Эта компания и за меньшее людей изводила, а тут такое — пощёчина королю!

– Да-а-а, Маш, попала ты, – вздыхала Золотарева. – Два года мы шкерились от них, изображая невидимок, а тут такое…

— Думаешь хана мне? Теперь я новая мишень? — перевернулась на живот, задрав скрещенные ступни вверх.

— Ничего я как бы не думаю. Если бы мажор хотел тебя прибить, то сделал бы это сразу, — подруга ойкнула и выругалась на младшего брата: — Лёнька, а ну свали к себе в комнату! Не мешайся!

— Шилов, гад… — перевернулась на спину и уставилась на потолок. — Я так мечтала, что год пройдет без эксцессов. Выпустимся и эти рожи больше никогда не увидим.

— Многие с тобой бы поспорили, – хихикнула Кира. — По большей части все девчонки лицея хотели бы быть к ним ближе. И не просто, Маш, а очень. Так, чтобы как в переполненном автобусе: прижало намертво, расплющивая физиономию по стеклу. И, разумеется, навсегда.

— Вот дуры… От подобных Антипову и его дружкам надо держаться подальше, чтоб целее остаться.

— На вкус и цвет, Машунь, все фломастеры разные, — издевалась подруга.