– Не дурак… – меланхолично ответил Путята. – Будем пороть, шобы жили не тужили и ребятишек грамоте учили.

– Правильно: без розог грамота впрок человеку не идет. Розги любого грамотея наставят на путь истинный. Грамота без порки – это щи без мяса. Книги все собрать – и в обоз! – приказал Владимир, не расставаясь с фолиантом.

Путята в который раз убедился в мудрости и благонравости своего обожаемого князя. За него он и так был готов всегда идти до последнего и потому он отбросил все свои сомнения в последних на его взгляд необъяснимых решениях князя. А в таких решениях недостатка не было. Толмач, помилованный судьбой, прочитал вслух грамоты базилевса на совете Владимира с воеводами и с епископом, который всё ещё кряхтел, и просил клириков по очереди растирать ему злополучную спину. Владимир долго обсуждал с ними условия, которые базилевс считал как бы сами собой разумеющимися. В одной из грамот уже было предложение срочно креститься Владимиру, ибо из Царьграда к нему уже дней как четыре-пять вышли корабли с сестрой базилевса. Но если князь откажется от крещения и свадьбы, то быть беде всем народам. И Владимир, вспомнив наставления «бабушки Ольги», согласился. В Константинополь ушла ладья с сообщением о том, что на помощь базилевсу Владимир отправляет всех лучших воинов из Киева и он согласен на крещение по православному канону.

…Владимир вглядывался в горизонт, на котором появился и, постепенно спускаясь к берегу, увеличивался в размерах жёлтый парус. Навстречу ему поплыли ладьи русичей. На мачте одной из них вскоре подняли условный знак – длинную красно-белую ленту. Владимир вздохнул от облегчения, но тут же вздрогнул от пришедшей ему в голову мысли:

– Путята, – позвал он воеводу поближе, – а точно это сестра базилевса? Скоко ж ей лет? В летах небось прискорбных? А вдруг подсунут шо погаже и нас на посмещище выставят? А ну дуй к этим… – пощёлкал он пальцами.

– К епископу? – подсказал Путята.

– Да ну его. Баран безмозглый… К советникам его. Ну, к этому, к самому шустрому… И выведай всё начистоту. Приметы там, грамоты… Ну, шо ещё там надобно в таких случаях? – предложил Владимир, не скрывая своих сомнений.

Путята кивнул, развернул лошадь и пустился вскачь по гулким мостовым. Беседа с главным советником епископа удалась не очень:

– Это точно сестра базилевса? – спрашивал Путята, ввернув под дых советнику своим пудовым кулаком. Советник с выпученными глазами от боли согласно кивал.

– А можа не она это? Ведь дочка у него есть… – говорил Путята, ударив советника с другой руки под дых. – Можа дочка? – советник, побагровев от удушья, так же согласно покивал.

Путята вернулся к Владимиру с удрученным видом и пожал плечами:

– Тут без медовухи не разобрать. У них это слово то ли дочь, то ли сестра… Смотря кому сестра. Принцесса вообще. У них все: и эти, и те – принцессы. Всё так у греков запутанно…

– Ладно, по виду размыслим… – нахмурился Владимир.

Анну явили Владимиру как безупречный образец принцессы-девственницы. Правда, у автора есть свои представления об этикете Византийской империи, с которыми грех не познакомить читателя. Автор не сплетник. Это – этикет. Дело священное для чести и культуры любой монархии. Его сызмальства вбивают в головы элиты любой страны.

Вскоре на причал спустили носилки с балдахином. Рабы-носильщики большим числом под свист кнутов разом подняли их и заплетающимися ногами понесли навстречу князю и его свите. Почему-то Владимир как-то сразу обратил внимание на полуголых мускулистых рабов-носильщиков, с трудом волочивших ноги под тяжестью носилок, на которых восседала Анна. Повязки с трудом скрывали мужские достоинства рабов. У некоторых они время от времени вываливались из повязок. И приходилось несчастному как-то изворачиваться, чтобы запихнуть всё обратно под повязку. Анна выглядела свежо и прекрасно. От неё волнами исходили благоухания, Владимир заводил ноздрями и, несколько раз не удержавшись, громко чихнул.

– А че эт они еле ноги передвигают? – нахмурившись и вытирая нос рукавом, обратился к Добрыне Владимир.

Добрыня перевел своими бровями вопрос князя толмачу.

– Морская болезнь, княже, – пискляво ответил толмач, став поближе к князю.

– Чё? – как можно грозней сверкнул очами князь.

– Укачало, княже, на море качка же, а они столько дней в пути, – быстро закивал толмач, которого за задницу незаметно для других, но сильно схватил рукой советник епископа.

– Да? – задумался Владимир, пристально наблюдая за процессией.

Эх, княже, княже, сказано же: этик-е-ет… Вот по вечерам, чтобы волны случайно не смыли принцессу за борт, возлегала принцесса на животике (раздетой, чтобы не пачкать об раба свою одежду), а очередной раб вводил в неё свое достоинство сзади по это самое… удерживая её отпадения за борт. (Разумно, разумно и надёжно, учитывая несовершенство кораблестроения в те времена). И так, сменяя друг друга, они до утра оберегали её от несчастного случая. Иногда она переворачивалась на спину, и бедному (которому по счёту?) рабу приходилось налегать на неё уже всем своим телом под ритмы морских волн, дабы не потерять в морских пучинах какую-никакую, а наследницу империи. Так что здесь не только этикет был использован по полной, но и соблюдались правила техники безопасности по доставке принцесс к будущим мужьям. А как вставать с ложа ей прикажете? Взяться, чтобы опереться, на руку? За руку или на руку раба!? За эту, всю в мозолях, руку? Да вы что!? Читатель, вы видели руки рабов? Вот и не только Анна, но и все остальные принцессы издавна, по заведенным святым правилам этикета, обязаны опираться, чтобы вставать по утрам, не на руку раба, а на то, что так твёрдо торчит или пружинит у него между ног.

– Так, к бабам её! – хмуро окинув взглядом паланкин, завешанный полупрозрачной тканью, решил Владимир.

Не поверил он этикетам всяким и печатям на пергаменте, подтверждающим непорочность невесты. (Нашли простачка!) Правда, с бабками-повитухами тоже не всё было ясно – в греческом городе где вы славянку найдёте, что заступилась бы не за невесту, а за жениха? Владимир внимательно несколько раз обошёл собранных женщин, пытаясь каждой заглянуть в глаза, но затем махнул рукой:

– Я тож не вчера родился. Днём свадьба будет, днём. Меня, – погрозил он пальцем женщинам, – не проведешь!

– О-о-ой… – закачали головами женщины.

– Што ой, што ой-та? – рявкнул Путята, грозя бабам кнутом.

– Так молода ищо, совсем девочка для мужа! – затараторила самая дородная из всех собравшихся, гречанка, и заревела во весь голос: – Бедная, бедная наша девочка, принцесса наша ненаглядная! Да куда ж твой отец смотрел? Куда такому детине-громиле отдал тебя! Княже, да там же иголка не влезет! Зачем она тебе такая?

Владимир с удовлетворением слушал и разводил руками в окружении своих воевод и дружинников. А принцесса, еле слышно зашипев, больно ущипнула гречанку:

– Не перегибай, Мария, какая ещё иголка?

– Так что, правду ему? – испуганным шёпотом ответила гречанка и перекрестилась.

– Заткнись, дура! Давай дальше по делу, – не шевеля губами, приказала принцесса.

– Да не бойся, принцесса, я же тебя смазала, держи вот коробочку и каждый вечер понемногу, совсем понемногу смазывай, а то он и войти в тебя не сможет… – и гречанка, глядя куда то в сторону, незаметно всунула маленькую коробочку в руку невесты.

Теперь читатель понимает, что такое женская солидарность? Вот на минуту, всего на минуту Владимир отвлекся, самодовольно оглядывая свою свиту и стуча себя кулаком по груди под завистливыми взглядами дружинников, и на тебе – заговор против мужчины был тут же состряпан. И кем? Женщинами…

– Шо она сказала? – услышав всё-таки голос Анны, заинтересовался Владимир.

– Принять веру… – сконфуженно ответила гречанка. – Веру принять, а потом всё остальное.

– Не, ну кто так дела делает? – обратился Владимир к дружинникам. – Товар такой сначала проверить надо, а то подсунут незнамо шо!