Увы, вот так обыденно и просто ладью с мощами Владимира вначале потащили к Днепру, чтобы, как по заветам предков, сжечь и развеять пепел по ветру. Но тут попы встали с животами наперевес и развернули траурную процессию к храму. Народ взбунтовался и попёр обратно к реке. Но и попы не лыком шиты были:

– Миряне! – возопил один из самых дородных попов с неимоверным просто животом. – Доколе враг человеческий над вами изгаляться будет? Доколе?! Как можно князюшку нашего огню предавати? Тьфу на вас! Ганьба!

– Доколе… – завозмущались иноки из нескольких монастырей, переодетых в простых горожан. Но тут вмешались волхвы:

– Геть, окаянные! Больно молод ваш бог супротив нашего Перуна! Стажа у него, тьфу, никакого! К Перуну князюшку, к Перуну! Выкуси. Ганьба!

– Ну и что ж, что молодой? Вашему Перуну на покой надо, совсем уж чудесами оскудел! А у нашего всё впереди! Вот узреете – мало не покажется! В дупу всех. Ганьба!

Носилки с телом князя переходили из одних рук в другие, ещё немного и… Да-да, выронили тело. Носилки остались у попов, а тело под ногами волхвов. Начиналась драка, по-научному – противодействие властям. Один из сбитых с ног киевлян оказался нос к носу с лежащим покойником:

– Княже, ты как? – продрав глаза от пыли, поднятую беснующимися вокруг ногами, спросил горожанин.

Князь хмыкнул и вполне понятно для человека того времени ответил:

– Покойник я. Хрен клал на ваши дела, – и успокоено, как и полагается человеку, отбывшему свой земной срок, закрыл глаза. Горожанин наклонился над ним, чтобы убедиться в правоте князя и согласиться с ним, что князь и вправду покойник, как тут ему на голову опустилась тяжеленная дубина. Вскоре драки по всем сторонам похоронной процессии стали как-то затихать по причине общей усталости и убавлению числа бойцов с обеих сторон из-за увечий. Но никто из уцелевших спорщиков не собирался униматься. Помимо проклятий, сыпавшихся с разных сторон, и просто свиста звучали и вполне себе разумные речи:

– Совесть надо иметь, так с покойником не обращаются!

– На нас же паства смотрит, угомонитесь!

– А зачем сжигать? Он же вам не боярин какой. Князь он! Зарыть его с активами и со всей его свитой… И курган на него насыпать! Нотариально заверенный…

– Ах ты, иудей малахольный! – взревели голоса горожан, заметив на выскочке-ораторе ермолку с пейсами. Ничего хорошего не готовила судьба евреям после такого политического диагноза. Потому иудей, не раздумывая, помахал над своей обреченной головой долговыми расписками и привычно исчез в неизвестном направлении.

– Утек! – взвыл кто-то в толпе. – Ганьба!!!

– Да нехай бежит! Князя похороним, а на поминках не только иудеями займемся! Всем забавы хватит! – пряча за своей могучей спиной сородича-беглеца, прогудел на всю округу воевода Ставрог и прикрылся, как щитом безжизненным, тщедушным телом какого-то горожанина. Погребальный, а потому очень даже принципиальный, спор разгорелся с новой силой:

– Громадяни! – взвыл один из волхвов, выдирая свою бороду из рук переодетых монахов. – А попы-то сами в Днепре некрещеные! Это как же?

Монахи (почему-то хором и очень громко):

– Перемога это над плотью бренной! Крещены мы с рожденья! А вы – неучи грязные!

Киевляне смутились вначале, а затем, разинув рты, с удовольствием стали слушать перепалку между попами и волхвами. Их прежнее представление о небесах наконец-то возвысилось до уровня понятной всем площадной ругани и житейской ссоры. Многие из них стали откровенно нехорошо посматривать на блестевшую золотом луковку небольшой новенькой церкви на спуске к Днепру. Нет, атеистов тогда ещё не было. (Атеизм появился позже как главный признак справедливости, выстраданной многими поколениями, для земной жизни человека). Но постепенно горожане приходили в себя и присоединялись к спору между волхвами и попами. Из этих выкриков мог зародиться нешуточный городской бунт…

Кто применил тогда древнейший способ вернуть мнение толпы в нужное направление – неизвестно. Способ простой и очень действенный. Чтобы вернуть власть над толпой, нужно иметь сразу или найти среди неё идиота, городского сумасшедшего или компанейского провокатора, который в самый разгар рождения общественного мнения, невыгодного для власть имущих, подкинет всем совершенно постороннюю новость. Главное, чтобы эта новость была бы очень близка и понятна большинству. И всё. Попытка принять какое-то решение в таких случаях просто проваливается:

– Мужики! (Леди и джентльмены, граждане и гражданки, товарищи и господа, громадяни). Чё ж эт деется? Вчера Трима Лежебока спозаранку торбу на своём горбу тащил домой! Ох, и тяжеленная торба была, скажу я вам. А сего дня с утречка кобылку сторговал у Щубайса Сопривсё – тот ещё вор! Откуда у Тримки деньга, если в год по не одному разу в долговой яме сидит, а?! – эти вопли огласил не сумасшедший, а вообще непонятно какой человек. Но Тримку с Щубайсом знали если не всё, то очень многие. Тут же мгновенно обозлились, особенно те, кто хоть раз пострадал от этих прохиндеев. А таких пострадавших от всяких жуликов в тот раз с лихвой хватило, чтобы сменить тему. И дело сразу дошло до того, что на месте без промедления провели следствие и вынесли приговор. Часть толпы отделилась и, пылая праведным гневом, понеслась в сторону жилища Щубайса, другая с такими же нехорошими намерениями заспешила к Тримкиной развалюхе. Усопшего князя бросили, и кто, как и где его захоронил, исторической науке до сих пор доподлинно неведомо.

Незаменимый способ вполне разумных по отдельности людей превратить в толпу дураков безотказно сработал и в этот раз. Вот с тех времён и пополнился наш фольклор поговоркой: «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Что было, то было. Если бы только люди знали, чем всё это обернется в будущем. Те жертвоприношения на капищах станут потом казаться потомкам невинной шалостью оставленных без присмотра детей. Недолго христианство пыталось действовать проповедями, совсем недолго. Когда на Руси не осталось некрещеных князей, священники отбросили всякий стыд и срам миролюбия. В ход пошли огонь и меч. Просвещение на Руси, тогда опережавшее западное, было искоренено крестом и насилием. Русь, как в болото, на долгие столетия погрузилось в невежество. Уже через два поколения, чтобы прочитать имя прадеда на надгробии, правнук шёл челом бить к дьяку. А до этого люди читали сами… Но обучение стало только православным, только для церковников.

Вот так славяне, когда-то мечтая о небесном, пропили земное и попали на продажу своего будущего в рабство к православию, и всё поменялось к самому худшему из того, что могло бы быть. Вот так англосаксов и их вассалов от безвестности и погибели спасает только наше пьянство.

P. S. Если священники лезут со своими уроками слова божьего в школы, то лучше для нас чьё-нибудь иноземное иго. Под ним скорей выживем, чем под жадностью и подлостью своих родных священников. Хотя они нас и под чужим игом достанут, но иго не разрешит им до конца нас истребить своей ложью и лицемерием паскудства колониальных духовных надзирателей. Как там говорят? «Все жанры хороши, кроме скучного». А хуже скучного, страшней и подлей только религия.

А прозвище князя Владимира Красное Солнышко утвердилось у потомков, потому что на смену ему в нашей истории пришли такие… Такие князья и правители, что поневоле на их фоне он стал выглядеть почти достойно.

Княжеский поезд растянулся на несколько верст. По сторонам обоза, не приближаясь к нему ближе, чем на полсотни шагов, сквозь лесные буреломы и заросли деревьев шла конная и пешая дружина. К вечеру обоз вышел из леса на пустынные холмы, меж которых своими излучинами и плесами протекала широкая река. За одним из поворотов между холмами показалось поселение на возвышенности. Поселение было мирным, обнесенное общим деревянным тыном с широкими воротами. Залаяли собаки.

Князь рукой в перчатке, сплетенной из железных кольчужных колец, махнул в сторону поселения, и несколько всадников, пришпорив коней, понеслись к воротам. За ними вслед неспешно двинулся князь во главе своей конной дружины. Проехав ворота, Долгорукий презрительно оглядел стражников поселения. Их было немного, и вели они себя хотя и настороженно, но благоразумно, тихо и осторожно. Навстречу князю подскакали посланные им дозорные.