/354/ У подножия горы был ромейский монастырь, там они и проживали, со всею строгостью соблюдая обряды, И когда они вознамерились подняться на гору, обитатели монастыря посоветовали им: “Ночью там не оставайтесь, ибо остающиеся переживают ужасные страхи. А кроме того, случалось многим и пропадать".

Но те бесстрашно взобрались, не взяв с собой ничего съестного, и задержались там на несколько дней. Обитатели монастыря удивлялись, что же случилось с ними, ибо другого пути [вниз] оттуда не было, и стали уже думать, что они погибли там от несчастного случая.

А они, отслужив свою службу, спустились с горы, восхищенные, с просветленными лицами. И было их сорок и два человека. Удивленные обитатели монастыря вышли навстречу им с факелами и светильниками и с большими почестями проводили их в покои. И дивились, поскольку, когда [паломники] поднялись на гору, было их сорок человек, а когда спустились — сорок два, а они знали, что, кроме них, никто наверх не поднимался.

Когда накрыли на стол, к трапезе, подошли двое достопочтенных мужей, те, что пришли сверх сорока человек, чтобы прислуживать им за столом, и не позволяли монастырским людям обслуживать их, говоря: “Это у нас в обычае прислуживать братьям своим".

А когда поели все, что полагалось, они, попрощавшись, исчезли. И были это Моисей и Илия. Обитатели мо/355/настыря, объятые великим страхом, почитали [паломников], как ангелов, и с большим уважением проводили их».

Рассказывал это святолюбивый Иованнес от имени других ввиду собственной кротости, дабы не думали, что и он был вместе с теми.

Позже он странствовал по многим гаварам и городам и достиг города Колониа. Многие из тюрок и мусульман приходили к нему и принимали крещение ради чудесного нрава его и исцелений, совершаемых им.

Тогда персы стали завидовать ему, и владетель города Колониа схватил его и еще одного иерея и, собрав в кучу сухие дрова, поставил их в середину и поджег. Иерей, бывший с ним, плакал, а он подбадривал его и говорил: «Не бойся, бог может сохранить нам, подобно трем отрокам[868], жизнь и в огне». Покуда огонь разгорался, сын владетеля упал с крепостной стены и поднялся безо всякого увечья. И когда его спросили: «Как ты остался жив?» — он ответил: «Вот тот человек, которого вы бросили в огонь, подхватил меня своими руками и не дал упасть на землю». Тотчас же владетель послал [людей] и приказал вытащить его из огня и позволить ему уйти, куда пожелает.

И он, пространствовав по многим гаварам, отправился в Ромкла к великому католикосу армян владыке Константину. Тот с радостью и большими почестями принял его и не дозволил уехать оттуда. Там и жил он, пока не преставился ко Христу; там же был похоронен, завершив свой путь, сохранив [твердую] веру, добился неувядаемого венца и бессмертия. Молитвы его — вспомоществование нам и отпущение грехов наших; и господь наш Иисус Христос, которому слава вечная, помнит о нем так же, как и о всех святых.

Великий военачальник Батый, находившийся на севере, обосновался на жительство на берегу Каспийского моря и великой реки Атль[869], равной которой не найдется на земле, ибо из-за равнинной местности она растекается, подобно морю. Там в великой и обширной долине Кипчакской и расположился он (Батый) вместе с огромным, неисчислимым войском, ибо обитали они в шатрах, а когда снимались с места, шатры перевозили на повозках, впрягая в повозки множество волов и лошадей.

Он (Батый) очень усилился, возвеличился над всеми и покорил всю вселенную, обложил данью все страны. И даже его сородичи почитали [Батыя] больше всех остальных, и тот, кто царствовал над ними (коего они величают ханом), садился на престол по его приказу. Случилось умереть Гиуг-хану. В царском их роде началась распря о том, кому сесть на престол. И все нашли, что он (Батый) достоин сесть [на престол] или же станет царем тот, кого пожелает [Батый].

И пригласили его приехать из северных стран на родину свою, чтобы царствовать над всеми. Он отправился утвердить свою власть, а во главе войска оставил своего сына по имени Сартах[870]. Поехав же, не сел на трон царский, а назначил [вместо себя] одного из своих сородичей, по имени Манту[871], а сам возвратился к войску своему.

/357/ Некоторые из его родственников были недовольны этим, так как надеялись либо воцариться самим, либо посадить на престол сына Гиуг-хана по имени Ходжа-хан, однако не решались открыто высказывать свое недовольство. А когда он вернулся к своему войску, они стали выражать возмущение Мангу-хану и начали крамолу.

Батый, услыхав об этом, приказал убить многих из сородичей своих и знати, в том числе и одного великого начальника, по имени Элчи-Гада[872], получившего [в свое время] от Гиуг-хана приказ встать вместо Бачу-ноина во главе татарского войска, находившегося на Востоке и в стране армян. Молва о смерти Гиуг-хана дошла до него, когда он был еще на пути к Персии. И он остался там, выжидая, кто же захватит царский престол. Начальники войск, расположенных на Востоке, донесли Батыю на него, дескать, тот не хотел, чтобы [Батый] правил ими, ибо человек он высокомерный, и сказали, что, мол, он не подчиняется также Мангу-хану. [Батый] приказал привести его к себе; его схватили, закованного привели [к хану] и безжалостно убили.

/358/ Затем начали являться к нему цари и царевичи, князья и купцы — все огорченные тем, что были лишены вотчин своих. И [Батый] судил по справедливости и возвращал каждому, кто просил его, все области, вотчины и владения и снабжал специальными грамотами[873], и никто не смел противиться приказам его.

Был у него сын по имени Сартах, о котором мы выше упомянули, воспитанный кормилицей-христианкой; вступив в возраст, он уверовал в Христа и был крещен сирийцами, которые вырастили его. Он во многом облегчил положение церкви и христиан и с согласия отца своего издал приказ об освобождении [от податей] священников и церкви, разослал его во все концы, угрожая смертью тем, кто взыщет подати с церкви или духовенства, к какому бы племени они ни принадлежали, даже с мусульманских мечетей и их служителей.

С этого времени, осмелев, стали являться к нему вардапеты, епископы и иереи. Он любезно принимал всех и исполнял все их просьбы. Сам он жил в постоянном страхе божьем и благочестии — возил с собой в шатре алтарь, всегда исполняя священные обряды.

Вместе с другими прибыл к нему (Сартаху) и великий ишхан Хачена и областей Арцаха Гасан, которого ласково называли Джалалом[874] — муж благочестивый, богобоязненный и скромный, армянин по происхождению. Он (Сартах) любезно и почтительно принял его /359/ и всех, кто был с ним: ишхана Григора, которого обычно называли Отроком, [хотя] он в то время был уже старик, и ишхана Десама, скромного юношу, и вардапета Маркоса, и епископа Григора.

Он повел [Джалала] к своему отцу, оказал ему высокие почести и вернул ему его вотчины — Чараберд, Акану и Каркар, отнятые раньше у него тюрками и грузинами. [Гасан] получил также на имя владыки Нерсеса, католикоса агванского, грамоту об освобождении [от налогов] всего его имущества и доходов, чтобы был он свободен и не платил податей, смело странствовал повсюду в подвластных ему уделах и никто чтобы не прекословил ему.

И Джалал радостный вернулся домой, но спустя несколько дней, притесняемый сборщиками податей и Аргуном, отправился к Мангу-хану, и воцарился Мангу-хан в 700 (1251) году армянского летосчисления.