– Офигенные… сиськи… Пожалуй, я не буду торопиться.

– Не надо, разве мы куда-то торопимся? Кирилл, а… Защита.

– Ты забыла, что это номер для новобрачных. Здесь в каждом ящике презервативы. Я тебе не доверяю, иначе обошелся бы без них. Все равно же бесплоден.

– А я тебе… Не пущу, пока не увижу справку от врача, – задыхаюсь от обиды.

Вспоминаю, как сцеживала молоко для Егорки, сидя по ночам, плакала и листала ленту социальных сетей. А там Кир… Одна моделька, другая… Какая-то Злата Златопольская, еще была Стефания Ратнер… Я для какого-то ляда их имена запомнила. Не верит он мне… Козел! Не прошло и двух месяцев со дня нашего разрыва, как Кир стал выходить в свет с красивыми девушками. А они… Черт, я тогда выла от обиды. Тайком по их страничкам лазила, взглядом сверлила фотографии с подарками от «красавчика Кирилла Аристова – лучшего мужчины в мире». Букеты из тысячи роз, ювелирные украшения, фотосессии у знаменитых фотографов… С одной из них он ездил в отпуск. Кажется, со Стефанией…

– Хорошо, будет тебе справка.

Кир сдавливает мой подбородок ладонью и смотрит в глаза. А у меня слезы по лицу текут. Не могу их остановить… Так больно… Не верит, не уважает, вынужденно моя… Я сиськи мяла, чтобы подольше покормить его сына, но и с этим не справилась… Я чуть не умерла во время родов, месяц после них валялась в реанимации, а он…

– И тебе… Вернемся домой, я пойду к врачу.

Кир словно меня не слышит. Закрывает рот поцелуем, грубо, исступленно… Словно наказывает за что-то. Ползет ладонью по животу и накрывает между ног. Отводит мое бедро в сторону, открывая меня для себя.

– Ки-ир…

– Нравится?

– Да.

– Тогда, почему? Чего тебе не хватало?

– Тебе не кажется, что твой вопрос несколько запоздал? – задыхаюсь я. Он не прекращает меня ласкать, гладит, кружит пальцами вокруг напряженного клитора.

– Ты теперь моя жена, Вика. Я хочу знать.

– А я не готова ворошить это… Прости… Не сейчас… Да и сказать мне нечего.

– Вернемся к этому разговору позже.

Кир прав – здесь в каждой тумбочке резинки на любой вкус. Кожа на его стволе бурится и пульсирует, когда я раскатываю латекс. Он целует меня в губы, сжимает ягодицы. Выбивает из меня стоны удовольствия. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы медлить. Он помнит, как мне нравится… Разворачивает к себе спиной, продолжая ласкать меня рукой. Я взрываюсь быстро, нарушаю тишину ванной комнаты рваными стонами. Он слишком большой. Его слишком много в моем теле. И в сердце тоже… Хнычу, цепляясь за его предплечье рукой.

– Больно, Вика? – хрипло шепчет Кир, продолжая в меня вбиваться.

– Нет. Просто… Замри на секунду, пожалуйста…

– Блядь, это слишком много – секунда…

А три года не много? Как я выжила, не понимаю? Без него и его рук, без голоса и запаха? Я ведь так сильно любила. И Кир… Дотла сжигал меня своей страстью, стоило нам оказаться рядом, набрасывался, как дикий зверь. Завладевал мной, подчинял, присваивал…

Он рычит, вбиваясь в меня что есть силы. Весь во мне… Сосредоточен на все сто. Продлевает мое удовольствие, кусает в плечо и выскальзывает, стаскивая презерватив.

– Ты не против прерваться на прогулку?

– Нет, я с удовольствием.

Едва на ногах стою. И голос звучит слабо, словно из меня все соки выжали. А у нас вся ночь впереди…

– Продолжим потом. Помыть тебя? Хотя… Боюсь, я зайду на второй круг.

– Да. Лучше я сама.

Кир моется первым и выходит из ванной, позволяя мне привести себя в порядок. Надеваю джинсы и новую рубашку, купленную на деньги новоиспеченного мужа. Аккуратные кроссовки и хлопковый кардиган дополняют образ.

– Отлично выглядишь. Идем?

– И ты, – возвращаю комплимент. На нем джинсы и светлый джемпер, облегающий его плечи.

Мы выходим на террасу. Кирилл берет меня за руку и ведет по узкой аллее к озеру. Мимо проходит влюбленная парочка.

– Вика! Новгородцева! Это ты?

– Инна Владимировна? Это… Простите, я вас не узнала, – краснею, поднимая взгляд на гинеколога. Доктор Викторова меня с того света вытащила… Но что она делает здесь?

– У нас с мужем серебряная свадьба, – произносит она, переводя взгляд на высокого, худощавого мужчину в светлом спортивном костюме. – Решили отметить в романтической обстановке. Как ты, детка? Восстановилась после родов? Рада тебя видеть здоровой, а, главное, живой… Как вспомню, как мы за твою жизнь боролись.

– Мы пойдем, наверное. Спасибо вам за все… А я…

– А она замуж сегодня вышла. За меня. Можно про борьбу за ее жизнь подробнее? – хмурится Аристов.

Глава 17.

Кирилл.

Пульс шумит в ушах от слов врача. Я на ногах едва держусь, напрягаю ноздри, втягивая вмиг ставший вязким воздух. Отбрасываю маску непринужденности, с которой намертво сросся за эти годы, хватаю ее за плечо мёртвой хваткой и шепчу:

– Я прошу вас, Инна Владимировна.

– Простите, молодой человек… Думаю, об этом вам надо поговорить с вашей женой, – стыдливо отводит взгляд она.

– Я прошу вас. Это очень важно…

У Вики губы дрожат, а в глазах такой стыд… Словно она виновата в том, что произошло во время родов. Может, так и есть? Блядь… Я себя мразью конченой чувствую… Меня не было с ней рядом. Да, по ее вине, но ребенок-то мой… Наши отношения не в счет.

– Инна Владимировна, давайте отойдем на минутку.

Ее муж раздраженно хмыкает, но бросает в меня понимающий взгляд. Доктор недовольно поджимает губы и замолкает, демонстрируя готовность меня выслушать.

– У нас сложные отношения. Вика скрывала от меня мальчика. Я совсем недавно узнал, я… Привел их в дом, женился. Хочу стать для Егора папой. Я прошу вас…

Знала бы эта женщина, что Кирилл Аристов никогда никого не просит. Его теперь просят… Унижаются, лебезят, обещают что-то… Но прямо сейчас я себя чувствую мальчиком из прошлого… Тем, кто бегал за Викой, из кожи вон лез, чтобы понравиться ее папе. И ей…

– Вика ничего мне не скажет, поэтому я прошу вас. Что тогда случилось?

– Беременность была тяжелой. Резус-конфликт с нарастающими титрами антирезусных антител, угроза выкидыша. С середины срока – отслойка плаценты. Виктория почти пять месяцев лежала в отделении. Она была… в таком состоянии… Ничего не хотела. Я спрашивала ее все время: «Ты ребенка хочешь? Бороться за него будешь?».

– А она… что отвечала? – выдавливаю, не узнавая свой голос.

Мразь я и есть…

– Да, Инночка Владимировна, я его хочу. Вот так отвечала. А сама… плакала все время, в одну точку смотрела. Я ей миллион раз предлагала вам позвонить. Нет, и все, – разводит руками Инна Владимировна.

– А роды?

– Я назначила дату планового кесарева сечения. Роды у Виктории начались на двое суток раньше. Ночью. Ко времени моего приезда ее состояние стало критическим. Во время операции случилась остановка сердца. Я думала… все… Однако, все обошлось. Выходили мы ее… В реанимации Викуля месяц лежала. И как в себя стала приходить, шептала, чтобы с вами не связывались. И с вашими родителями… Боялась, наверное, что мальчонку заберете у нее… Уже тогда отец Вики под следствие попал. Извините, что-то я лишнее говорю, – всплескивает руками Инна Владимировна. – Не мое это дело… Только, знаете, когда пациент столько времени наблюдается, а потом его еще и с того света достаешь, они… Они как родные становятся, – дрогнувшим голосом добавляет доктор.

Я молчу. Не потому, что сказать нечего, вовсе нет… Боюсь, что рот открою, а оттуда нечленораздельное что-то вылетит… Или хрипы бессвязные. Не могу и слова выдавить… Пошевелиться не могу. Сжимаю челюсти, продолжая играть на публику. Гребаную сдержанность играть… Учтивость, равнодушие, спокойствие.

– С-спасибо вам, – произношу после затянувшейся паузы. – Вика сейчас нуждается в каком-то обследовании? Лечении?