Гарди не сразу догадалась, что селянки ее отвлекали. А когда поняла, тяжелое бревно, брошенное в нее сзади, уже летело в цель. Она увернулась, но не так быстро и ловко, как должна была. Увесистая деревяшка, похожая на почтовый столб, задела плечо, как назло раненое, и Гарди не удержалась на ногах.
Падший противник — лакомая жертва. На нее бросились все — и женщины, вооруженные опасной кухонной утварью, и мужчины с топорами и вилами. И тот верзила, которого она раньше в деревне не видела, но который сумел вырвать из земли столб и едва не лишить ее руки. Зажившая рана вспыхнула болью, слово сухая ветка, попавшая в костер.
У нее не было времени ни на боль, ни на обезумевших селян. Только секунды, тикающие в ее голове, имели значение. Прошла минута, началась вторая. Гарди почувствовала, что безумие накрывает и ее.
Выбрав женщин, она сделала кувырок в их сторону, выбила ногой фонтан земли, попавший в лицо дородной тетке с палкой, которая вырвалась вперед других, неимоверным усилием заставив себя забыть о боли, снова прыгнула вперед и, оттолкнувшись обеими руками, перелетала черед ряд селянок, прокрутившись колесом над их головами. Цепь пришлось оставить на земле, но Гарди не собиралась драться — ей нужно было бежать. Так быстро, как она никогда не бегала.
До берега оставалось метров пять, когда раздался выстрел. А почему бы ему не иметь пистолета, подумала Гарди, уставившись на допотопную модель в руках Аса Гойдона, который преградил ей путь с четырьмя крепкими мужиками. Староста промазал, но теперь дуло было нацелено прямо в нее, и она не двигалась.
— Тик-так, — сказал Ас и снова нажал на курок.
Ты ничего обо мне не знаешь. Иначе предпочел бы свалить из деревни, чем связываться. Что-то оборвалось в ее груди, что-то закончилось с отчетом второй минуты, последние секунды которой звучали погребальным звоном. Гарди знала, что может быть быстрой, но не знала, на что способна, когда искренне, по-настоящему чего-то желала. Ей показалось, что не она ушла в сторону, а это пуля внезапно изменила траекторию, впившись в землю позади нее.
Я порхаю, как мотылек, жалю, как оса.
Ее хотели огреть кнутом. Кто-то подбежал сбоку, но, похоже, знал лишь, как стегать лошадь. Кнут — оружие дальнего боя, и возможно, если бы селянин соображал, она бы сейчас валялась с рассеченным лицом, скуля от боли. Металлический кончик нагайки целился ей в голову, но его владелец не рассчитал дистанцию, а она была ключевым моментом в бою с кнутом. Кнут, конечно, не захотел так просто переходить к новому хозяину и ужалил ее в руку, когда она выхватывала его из рук неумехи. Но быстро смирился, поняв, что капризничать не получится.
Ас целился снова. Между тем, как он выпустил первую пулю, и тем моментом, когда она обзавелась новым оружием, прошла вечность. Гарди успела не только разогнать нагайкой наседавших сзади дам, но и коротким рубящим ударом разделалась с верзилой, метнувшим в нее столб. Если бы дело происходило зимой, теплая одежда защитила бы селянина, но на нем была рубаха с портками, и его колени ощутили максимальный болевой эффект, который повалил человека в траву, заставив выть и корчиться от судорог.
Ас с парнями тоже не извлек урока. Он палил, уже не целясь, попадая в кого угодно, только не в Гарди, которая принялась вертеться и прыгать, словно робот, не знавший усталости. Гарди дышала ровно, без задержек, в глаза врагам не смотрела, но намерения их видела насквозь — в движениях, нервных, резких, паникующих. Длинная дистанция — и тот, кто стоял ближе, отшатнулся с кровавой отметиной вдоль всего лица. Пара шагов и дистанция уже средняя — кончик плети обвился вокруг кисти Аса, заставляя его разжать пальцы. Да и стрелять уже было нечем, Гойдон давно растратил патроны.
Не освобождая захвата, она дернула нагайку к себе, и Ас, не удержавшись, рухнул на землю, а так как Гарди движения не прекращала, отступив чуть назад, тело Гойдона проехалось по траве, остановившись у ее ног, вернее, одной ноги, потому что вторую она поставила ему на горло. Четыре минуты прошло с тех пор, как рука подонка бросила камень в воду. Чтобы раздавить ему трахею, ей понадобилось бы куда меньше времени, но голос Кира никак не шел из ее головы. Гарди ударила его ногой в лицо, с удовольствием впитала в себя звук ломающегося носа, и это была последняя кровавая жатва, которую она заплатила своему прошлому.
Расстояние до обрыва она не заметила. Гарди была уже на краю, готовая нырнуть в темные воды, когда обкусанный месяц снова выглянул из-за туч и осветил противоположный берег реки. Речной поток недовольно бормотал, потревоженный людьми. Вот только Гарди сомневалась, что огромная фигура, медленно бредущая в неспокойных водах у дальнего берега, принадлежала человеку. Косматый, согбенный силуэт с неестественной формой головы и словно вывернутыми наизнанку ногами, тащил ношу. Месяц скрылся, но еще быстрее нырнул в темные кусты зверь, потому что, оказавшись на берегу, он встал на четвереньки, а неподвижную фигуру Кира — разве можно было сомневаться, что это был именно он, — поволокла за одежду по земле.
Оборотень! Крик застрял в глотке. Гарди обернулась, запоздало вспомнив, что непозволительно долго глядела в темноту, стоя на обрыве спиной к врагам, но никто не подкрадывался сзади и не метил топором ей в спину. Селянам вдруг стало резко не до нее.
Дым она заметила не сразу. Пока переводила взгляд с лежащих на земле фигур на тех, кто еще двигался и полз, пока выглядывала среди покалеченных знакомых — Тита или Хризеллу, пока соображала, убила ли, переступила черту, или все же, удержалась на краю, благодаря невидимой руке, протянутой Киром, пламя созрело и, нажравшись древесины и горючих материалов, взлетело огненным шаром до небес. Теперь уже точно никого не интересовала Гарди, стоявшая на обрыве и беспомощно глядящая, как пожар уничтожает то, что люди стали разрушать еще днем.
Горела усадьба Алисии. Хорошо горела, жарко. Гарди приходилось видеть пожары в жизни. Так полыхает не от первой искры, пламя буйствовало давно, но только сейчас вырвалось на свободу. Уже занялись ближайшие кусты и деревья, и люди бросились к водонапорной башне и реке. Сейчас им не было дела ни до оборотня, ни до его взбесившийся жены. Они спасали свои дома, потому что у пожара разговор короткий. Он родился на благодатной почве, словно личинка мухи, положенная заботливой матерью в разлагающуюся плоть. Деревянные дома Голубого Ключа были лишь топливом, которое грозило стать площадкой для хаоса, обещавшего поглотить многие земли вокруг.
Пришедшие в себя раненые слабо шевелились, но никто не спешил к ним на помощь. Правда, одна небольшая фигурка отделилась от толпы бегающих с ведрами людей и кинулась к распростертому на земле Асу. Гарди отметила, что он шевелится, и почему-то испытала облегчение, точно несвойственное ей в прошлом. Селянка склонилась над старостой, и Гарди узнала в ней ту самую девицу, которая сидела в телеге в тот самый день, когда Ас Гойдон впервые заявился с требованием продать ему дом. Наверное, любила.
Вид девушки, стирающей кровь с лица Аса, пробудил Гарди от спячки, в которую она неожиданно для себя провалилась. Если Кир и выжил от падения, что за намерения были у той зверюги? И как ее искать? Бежать в лес и кричать? Следопыт из Гарди точно был никудышный.
Изуродованный месяц снова взглянул на поселок и округи, но сейчас в его свете никто не нуждался. Светло было, как днем. От горевшей усадьбы занимались ближайшие дома, а люди с ведрами казались карликами, пытающимися потушить ад. За рекой неподвижными глыбами вздымались покрытые тайгой холмы, и где-то там, среди валежников и замшелых сосен, пробиралась зверюга с ведьминым сыном, который должен был быть жив. В мертвецов Новая Гарди отказывалась верить.
Если не оторвала голову ему в воде, значит, убивать не собиралась, неловко утешила она себя. Может, и не сожрет. Может, они давно знакомы, и тогда слухи про оборотня — вовсе не слухи. Какая-то тварь завелась в этих землях, и похоже, имела виды на ее парня.
