Гарди поморщилась от внезапного спазма, скрутившего живот, но заставила себя перевести внимание на дорогу. Теперь было понятно, отчего водитель так напряженно держался за руль. Грунтовая дорога извилистой лентой вилась по лесу, заросшему гигантскими соснами. Такое дерево вряд ли почувствует столкновение, зато от машины останется много метала, годного разве что на переплавку.
Судорожно схватившись за руль, Гарди в последний момент вывернула фургон с опасной колеи. В голове шумело, а в животе вила гнездо огненная змея. Зря она ела тот пирожок. Будь проклята кухарка, не прожарившая мясо. И будь проклят Альбигштайн со всей его цивилизацией.
А вот Грязная Гарди, кажется, теряла квалификацию. Провозившись с водителем, грузное тело которого норовило выпасть на ходу из машины, она проворонила пулю, царапнувшую ее по руке. Знакомая боль огнестрельного ранения вызвала в душе бурю, которая заглушила ноющие спазмы желудка. Мельком оценив травму, которая оказалась, к счастью, поверхностной, Гарди улучила момент, когда рядом не было деревьев, и выбросила водителя на землю. Заняв его место, нашарила упавший между педалями пистолет, и только тогда обратила все внимание на пару мотоциклов класса эндуро, пытающихся объехать фургон спереди. Открывать огонь по машине они опасались — товар в виде девушек визжал и кричал на весь лес, даже заглушая звуки погони, а вот взбесившуюся Гарди снять с кресла водителя им нужно было во что бы то ни стало. Только теперь они были на равных, потому что у Гарди тоже была пушка.
Наивно было полагать, что похитители гнали без сопровождения. Рыкнув не девок в фургоне, чтобы затихли, Гарди принялась палить по мотоциклистам, не особо прицеливаясь, но и не упуская обоих эндуро из виду. Сначала те держались в стороне, но видя, как мажет новый водила, осмелели и стали подъезжать ближе, готовясь к атаке. Неосторожность одного закончилась столкновением с деревом, после того как Гарди, резко вильнув руль в сторону, слегка толкнула байк грязным боком автобуса. Наверное, ему хватило бы и этого, так как мотоцикл начал было уже заваливаться, когда на пути возникло дерево, ставшее его могильным памятником.
Заметив, что дорога куда-то исчезла, Гарди поняла, что пропустила поворот, и сейчас чешет по глухому пролеску, ломая днищем кусты. В животе было совсем нехорошо, в фургоне орали так, что заглушали грохот обоих двигателей, и Гарди впервые захотелось к ним присоединиться. Впереди мелькал просвет, и не нужно было быть опытным лесником, чтобы догадаться, что там либо овраг, либо яма. Иными словами — конец. Педаль тормоза уже давно реагировала не так, как положено, а тут и вовсе перестала отвечать на судорожные движения ее ноги. Гарди уже приготовилась к худшему сценарию, когда случайно заметила, что под педаль попала рука Писклявой, скатившейся с сидения вниз. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы убрать препятствие, но затормозить она все-таки успела — как в кино. Помогло бревно, лежащее на краю оврага. Фургон врезался в него, сбросив деревяшку вниз, но сама машина сумела удержаться на краю, вкопавшись носом в прошлогоднюю листву.
Гарди едва успела перевести дух, как пришлось нырять под руль и прятаться от пуль мотоциклиста, который стрелял, уже не выбирая мишени. Понадеявшись, что девки тоже догадались растянуться на полу, Гарди заставила себя успокоиться и забыть обо всем, включая кубло змей, грызущее ей внутренности. Мотоциклиста она сняла последней пулей, когда он выскочил из оврага, вероятно, решив, что у нее кончился боеприпас. Паузу Гарди сделала специально, и, хотя уловка была старой, как мир, и давно не работала, ей снова повезло. В последнее время ей везло слишком часто, и Гарди это не нравилось. Она относилась к тем людям, которые после большого везения всегда готовились к большой беде.
Выбравшись из кабины, она некоторое время стояла, ловя ртом воздух и пытаясь не потерять сознание от нахлынувшей темноты, сдавившей грудь и голову. В следующий миг ее вырвало. Кроме пирожка она с утра ничего не ела, но позывы не оставляли ее еще долгие несколько минут, в течение которых в голову лезли совсем не подходящие для случая мысли. Например, не очнется ли в этот момент Писклявая, мертв ли последний мотоциклист, или она его только ранила, и насколько убийственным было столкновение с деревом первого байкера. И что надо бы найти водилу и тоже его прикончить. И вероятно, проделать подобное с Писклявой. И вообще, у бандитов могло быть подкрепление, ожидающее фургон где-то в лесу.
Едва желудок освободился от последних остатков пирожка, Гарди почувствовала себя лучше. Отравление еще давало о себе знать, но слабость в руках и ногах скорее всего была вызвана потерей крови, которая обильно залила ей руку и испачкала брюки.
Перетянув рану куском ткани, оторванной от рубашки, Гарди со стоном натянула куртку мотоциклиста и подумала, что ранение, возможно, серьезнее, чем она предположила. Рука болела адски, а пальцы постоянно немели. Парень, выскочивший навстречу ее пуле из оврага, не выжил. Кусочек метала проделал дырку в его черепе, влетев в левый глаз и покинув буйную голову в районе затылка. Писклявая была жива, но все еще без сознания. Мельком заглянув в фургон и убедившись, что никто из девиц не ранен, Гарди вытащила похитительницу из кабины и привязала к дереву проволокой — ее в машине оказалось немерено.
С трудом подняв мотоцикл и ругая себя за слабость, Гарди завела мотор и, последний раз окинув взглядом место побоища, направила ревущего зверя среди деревьев. Какое-то время она молча тряслась в седле, пытаясь ни во что не врезаться и найти дорогу, пока не догадалась, что нужно искать колею, оставшуюся от колес фургоне. Солнце стояло почти в зените, кроны были редкими и на летнюю траву падало обилие световых пятен. Разглядеть колею должно было быть не трудно, но Гарди никак не могла сосредоточиться. В глазах все мелькало, и ее сильно знобило, несмотря на то, что листья и трава поникли от жары.
Грязная Гарди нашептывала мерзкие мысли о том, что нужно найти водилу и первого мотоциклиста, свернуть им для надежности шеи, а потом вернуться и уничтожить то, что осталось от лица Писклявой, чтобы никакие хирурги не смогли вернуть ей человеческое обличие. Как только Гарди осознала, о чем думала, ей стало настолько плохо, что она остановила мотоцикл и, рухнув на колени в траву, еще долго пыталась что-то извергнуть из пустого желудка.
В одном Грязная Гарди была права — ей нужно вернуться. Ведь она хотела начать новую, человеческую жизнь, а люди друг друга в беде не бросают. Шума в лесу они наделали достаточно, его могли услышать и хорошие (например, следующие той же дорогой полицейские, в которых она, правда, не верила), и плохие (то есть, подкрепление, которое было таким же правдоподобным, как и тот факт, что к вечеру она сдохнет — либо от пирожка, либо от раны).
И хотя она надеялась, что девицы из деревни окажутся бравыми и здравомыслящими, картина у оврага осталась прежней. Писклявая пришла в себя и мычала в кляп, пытаясь развязать проволоку. Парень с пробитым глазом валялся рядом с бревном. Похищенные вылезли из фургона и бесцельно метались вокруг, к счастью, не разбегаясь слишком далеко.
Гарди не была уверена, что сумеет их всех собрать, но когда она подошла к автобусу и, открыв капот, принялась копаться в двигателе, девушки стали постепенно подтягиваться, а блондинка, раньше сидевшая с ней рядом, осмелела настолько, что открыла рот и спросила:
— Вы привели помощь?
Они, дуры, решили, что я поехала звать полицию или что-то в этом роде, с досадой подумала Гарди, почему-то злясь больше на себя, чем на них. Если бы нее ее плохое самочувствие, эти балбески торчали бы в лесу до тех пор, пока за ними, действительно, не приехали. И что-то ей подсказывало, что это были бы не светлые силы добра.
— Сами поедем, — буркнула она и забралась на место водителя. — Если не хотите здесь ночевать, будете толкать. Мотор в порядке, но мы застряли.
Может, потому что девицы были из деревни, а может, повлиял ее тон, а это был голос Грязной Гарди, которая не привыкла повторять дважды, но девушки потоптались и принялись за дело. Под колеса напихали веток, а те, кто повыше и сильнее, столпились у капота и уперлись руками в грязный фургон. Хоть он и был причиной их сегодняшнего несчастья, он же был и залогом их спасения.
