Другой полк, предназначенный к переброске на театр военных действий мангазейским ходом, мы ожидаем только в начале речной навигации – где-то в мае-июне. А сами поставили на поток изготовление кочей. Не очень крупных, но пузатых и вместительных. По нашим прикидкам выходило, на восемь гребцов в две смены да с командой из трёх человек плюс несколько пассажиров, двадцать пять стрельцов на каждом без проблем доедут до места. То есть всего мы заложили два десятка этих неказистых тихоходных посудин.

Предположили, что ещё два полка повезём по Туре от Койвинской линии на плоскодонных двенадцатитонках, которые ещё до ледостава согнали к той же брусовке и без торопливости перевезли за Камень, собрав в устье впадающей в Туру реки Кушвы, что рядом с горой Благодать. Там невольно собрался лодочный двор, смотрящим над которым оказался кто-то из строгановских людишек. А основными поселенцами сделались экипажи наших пронырливых барж.

Личный же состав предполагаемых к перевозке к Ачинску полков мы приготовились добросить до уральской брусовки двумя лесовозами, тремя стотонниками и одной баржей типа «Донская», которую успели соорудить в Муроме. То есть если нарезать большими кусками, подготовка к массированному прорыву на Дальний Восток проводилась планово. Провизию для пассажиров тоже подтягивали, собирая на складах Чусовских Городков, но это уже санными обозами, когда встали реки.

Софья, вынужденная держать руку на пульсе большого, ни на секунду не останавливающегося организма, вернулась на Кукуй, откуда затребовала к себе подростков, столь лихо управлявшихся на пристани в Коломне. Если государь велел, то не пристало ей кочевряжиться. Пришлось заниматься с ребятами продвинутой арифметикой и расширенным природоведением. А чтобы не осталось у огольцов времени безобразия нарушать, велела прочитать собранный нашими трудами архив дел по речному ходительству и барж и лодок строительству. Труды картографов, сведения из опросов лоцманов, справки о находках…

Ребята оказались друг другу не равными, выводы из прочитанного делали разные и вопросы задавали неодинаковые. А там и свежие бумаги начали читать, и даже принялись придумывать, как новостью распорядиться или на вопрос ответить. Так и сформировался зачаток канцелярии. Понятно, что продержится он только до начала навигации: следующая практика у пацанов в плавсоставе, а подобного мальчишки не пропустят. Собственно, и самой моей хозяюшки у руля речной империи не будет: вожжи выпадут из рук, и куда потянут повозку главные упряжные – увидится потом. Общее-то направление всем ведомо – возить до посинения что просят куда угодно. А над каждой душой не постоишь.

Ноябрь и декабрь были заполнены организационными хлопотами. В январе картинка с состоянием хозяйства окончательно прояснилась и упорядочилась. Направление значительных ресурсов на исполнение царской прихоти заметно снижало предстоящие прибыли, но по миру нас не пускало: перевозки по Северной Двине, Сухоне, Вычегде, Волге, Оке и Каме даже немного возрастали за счет использования стотонников и барж типа «Лесовоз».

Мотающаяся в Персию «Наяда» возила воск, мёд и свечи парафиновые и стеариновые, доставляя обратно восточные ткани, в том числе шёлк, шерсть, кожи и шкуры, благовония, пряности и кучу всякого-разного по мелочам – перечень товаров получился длинным. Главным для нас оказалось хорошего качества золото, которым мы брали плату за перевоз. На этой линии нас трудоустроили казанские купцы, быстро наладившие связи с единоверцами.

Пётр крепко закрутил гайки, мобилизовав стрельцов и призвав их к порядку. Появлялся на Кукуе он редко и всегда был в раздражении оттого, что его вроде как и слушались, но исполняли всё только после волшебного пенделя.

О готовящемся походе на Амур знали все. Для наших речников это означало добавление к хозяйству ещё одной длинной реки, что людей радовало и воодушевляло. Смешные. Про Обь с Иртышом и Енисей с Ангарой и двумя Тунгусками не все догадывались, что это ещё пара кусков, каждого из которых не на одну жизнь хватит глодать. Сам же государь намеревался идти южной дорогой с основными силами, взяв с собой семёновцев, оставив на Москве преображенцев и коломенцев, которые как бы сестры его личная гвардия. Стал он ценить Софью Алексеевну, хоть и ворчал на неё.

А там пришла пора и нам выезжать в Кольский острог – принимать эскадру и проверять её готовность к дальнему плаванию. В принципе, Мэри нанимала самоедов с их оленями и нартами, забрасывая на отрезанную льдами и зимним бездорожьем «точку» крепёж и материалы по мелочам. И репчатый лук. Тем не менее зимняя дорога в сотни вёрст по белому безмолвию не то, что требуется детскому организму, отчего нянек с сыном отвезли в Коломенское к живущему там на постоянной основе фрейлиннику царевны. Расставшись с чадонькой, поплакала в поставленном на полозья возке, уносящем нас на север, но взяла себя в руки.

На этот раз в сторону Архангельска не уклонялись, ехали как бы к Соловецкому монастырю, но ещё на берегу приняли левее: зимник с редкими постоялыми дворами нынче дотягивался до самой Кандалакши. Олений возница (кажется, эта специальность называется «каюр») надёжно закрепил в лёгких нартах багаж, усадил мою хозяюшку и прикрикнул на упряжку что-то на своём языке. Погнали, в общем, изредка вскакивая и пробегая сотню-другую метров собственными ногами. Следом ещё пара нарт двигалась аналогично. Ну а что поделаешь – охрана.

Что интересно, хоть и дикие тут места с редкими чахлыми деревцами и торчащими из-под снега камнями, но столбики полосатые попадаются регулярно, то есть путь размечен. Да ещё и места ночлега имеются – полотняные палатки с чугунными печками и запасцем дров. Внутри не дует пронизывающий ветер, не метёт позёмка, и мороз не выжимает слёзы из глаз. Да и дорога выглядит то ли расчищенной, то ли укатанной – промята и уплотнена. Местами, конечно, переметена так, что теряется из виду, но столбики-то из-под снега выглядывают.

Обслуживания на подобного рода «станциях», разумеется, не дождёшься, но можно сварить горячего, позволить оттаять бровям и ресницам, да и клок сена для оленей выдрать из исхудавшей копёшки. Обстановка не царская – хорошо, что государю нынче недосуг провожать в путь Тихоокеанскую эскадру.

Пейзажи вокруг меняются не по разу в день. Скалистые кручи, которые приходится огибать, льдистые поверхности, вылизанные ветром до полной гладкости, участки свежего снега, в который погружаются ноги оленей, взметающие в воздух рыхлую, пока не смёрзшуюся субстанцию. Купы чахлых деревьев, пучки непонятной растительности, придавленной белыми шапками налипшего снега или массой игольчатого инея. Однообразие пути развеивалось на подъёмах, где нужно было помогать упряжным, и на спусках, где требовалось придержать нарты. Тем не менее путь мы проделали в три перехода с двумя ночёвками. Да, февраль в этих краях суров, на то он и февраль. Не даёт сидеть на месте, поторапливает.

Кольский острог выглядел уныло снаружи и оживлённо изнутри. Как выяснилось, сермяжный полк подтягивался сюда малыми группами, собирающимися по мере прибытия. Кто-то на нартах, кто-то на лыжах, а кто и на санях. Парни поначалу осваивались в казарме, а потом приступали к боевой учёбе: выходы в поле, слаживание подразделений в обстановке, приближённой к боевой, обслуживание оружия, подгонка амуниции и дело пушкарское – раньше артиллерией эти ребята не занимались. А тут ещё и ручные осколочные гранаты подвезли.

На кораблях завершили артиллерийские башни и переоборудовали верхний трюм под жильё – поставили нары. Везти лишних две сотни человек не так-то просто, особенно если на протяжении долгих месяцев пути ничего, кроме сохранения спокойствия, от пассажиров не требуется. Пришлось проверить запасы провизии и пресной воды, провести и парусные учения, и пожарные.

Сонька осмотрела адмиральский салон – он тут площадью больше шести квадратных метров – и пожалела, что не взяла с собой сыночка. Как выяснилось, условия перехода были не так уж экстремальны.